Beruflich Dokumente
Kultur Dokumente
О, как горчит имя твое у меня на языке, едкое, точно кислота: не отплевавшись, не
выговоришь. И все же я постоянно твержу его. Оно стало моим личным ругательством,
мантрой сквернословия.
Это имя, как и ты сам, как это твое Рождество со всеми его извращениями – ложь. Но
как же, ты всегда жил в доме из лжи, а теперь этот дом стал замком, твердыней. Так
много лжи, что ты и сам позабыл, что такое правда, кто ты есть такой… Забыл свое
истинное имя.
Я не забыл.
Я всегда буду здесь, всегда буду служить тебе напоминанием, что ты – не Санта-
Клаус, и не Крис Крингле, не Фазер Крисмас, Дед Мороз или Синтерклаас, и уж точно
не Святой Николай. Санта-Клаус – всего лишь еще одна твоя личина, еще один кирпичик
в твоей твердыне.
Твое истинное имя я произносить не буду. Нет, только не здесь и не сейчас, когда я
гнию в этой черной дыре. Звук твоего имени, отражающийся от стен моего узилища,
это… Этот звук способен ввергнуть кого угодно в истинное безумие. Этому имени
придется подождать до того дня, когда я вновь увижу, как волки гонят по небу Мани и
Соль[1]. До того дня, который близится, поверь – может быть, еще недели две, – и
твои чары будут, наконец, разрушены, замкнутые тобой цепи падут и ветер свободы
принесет меня к тебе.
Санта-Клаус, дорогой мой старый друг, ты – вор, предатель, доносчик и лжец, но что
самое худшее, ты – злая насмешка надо всем, что было когда-то мной.
Спето твое последнее «хо-хо-хо», я иду. За Одина, за Локи, за всех падших богов, за
твое вероломство, за то, что держал меня в цепях здесь, в этой дыре, пятьсот долгих
лет. Но, что важнее всего, я иду, чтобы забрать то, что мое по праву. Вернуть себе
Йоль, мои святки. Лишь наступив тебе на горло, я назову твое имя – твое истинное
имя – и, когда смерть заглянет тебе в глаза, тебе уже не спрятаться от своих черных
дел, от тех, кого ты предал.
Я, Крампус, Повелитель Йоля, сын Хель, кровь от крови великого Локи, клянусь
вырезать твой лживый язык из лживой твоей глотки, отрубить твои загребущие руки и
веселую твою головушку.
Часть первая
Джесс
Глава первая
Человек в костюме Санты
Округ Бун, Западная Вирджиния
Джесс Бервелл Уокер молился, чтобы его пикап продержался, по крайней мере, еще одну
зиму, не развалившись на две ржавые половины. Пикап этот, серый когда-то «Форд Ф-
150» 1978 года, достался ему в наследство от отца, когда старик проиграл, наконец,
свою долгую битву с «черными легкими»[2]. Теперь на стеллаже для ружей лежала
гитара, а заднее окно кузова украшал стикер: «А ЧТО БЫ СДЕЛАЛ ХЭНК».
Под колесами захрустел присыпанный снегом гравий: Джесс свернул с Третьего шоссе на
дорожку трейлерного поселка Кингз-Касл. Около месяца назад Джессу стукнуло двадцать
шесть, и был он высоким, худощавым, с темными волосами и бачками, которые явно пора
было подровнять. Постукивая своими длинными пальцами – то что надо, для гитариста –
по зажатой между коленками бутылке «Wild Turkey», он медленно катился между
трейлерами, припорошенными снегом, мимо видавших виды пластиковых Сант и
снеговиков, мимо пенопластового оленя Неда Бернетта, заодно служившего хозяину
мишенью. Олень висел вниз головой на качелях Недова парнишки, будто ожидая, чтобы
его освежевали, а к его носу Нед прикрутил красную лампочку. Джессу это казалось
забавным – первые раза два, – но бедняга Рудольф[3] висел так со Дня
Благодарения[4], и шутка успела несколько обрасти бородой. Кое-где в окнах торчали
жалкие пластиковые елочки, подсвечивая огоньками жалкие комнатушки, но в общем и
целом в трейлерах Кингз-Касла царила темнота – их обитатели либо нашли себе
местечко повеселее, либо вовсе решили не напрягаться. Джессу не хуже других было
известно, что для округа Бун настали нелегкие времена, и праздновать многим было
особо нечего.
Пикап перевалил через пригорок, и впереди показался двойной трейлер старушки Милли
Боггз, обнесенный белым штакетником и пластиковыми цветами в горшках. Милли была
владелицей Кингз-Касла, и, смотрите-ка, она опять выставила свой пластиковый вертеп
между подъездной дорожкой и помойкой. Иосиф упал, внутри у Марии не горела
лампочка, но малютка Иисус сиял изнутри во все двести вольт (по догадке Джесса),
имея при этом довольно радиоактивный вид. Миновав вертеп, Джесс съехал вниз, под
уклон, и затормозил возле маленького фургончика, стоявшего среди сосен.
Когда Милли отдавала ему ключи от трейлера, то назвала хибару «временной мерой»,
потому что, как она выразилась, «никто не должен жить подолгу в такой теснотище».
Джесс заверил ее, что это всего на пару недель, пока они с Линдой – его женой – не
разберутся между собой.
– Ну, с Рождеством, – открутив у бутылки крышку, он как следует хлебнул виски, утер
рот рукавом куртки и сделал приветственный жест бутылкой в сторону трейлера. – А
вот мне, например, все по хрен.
– Прекрати.
И где же она, Джесс? Где Линда?
– Прекрати.
Она у него дома. Хороший, красивый дом. С хорошей, красивой, большой елкой. Уж
наверняка под елкой полно подарков, на которых – ее имя. И подарков с именем
малышки Эбигейл, наверное, тоже немало.
«Мне не обязательно туда идти, – подумал он. – Можно и в кузове поспать. В первый
раз, что ли?» У него в кузове даже лежала скатка с одеялом – в основном для тех
случаев, когда Джессу приходилось играть не в городе. Увы, в кабаках недотыкомке-
гитаристу редко платили столько, чтобы хватило и на мотель, и на бензин до дома. Он
глянул в окно, на снег.
Джесс посмотрел на часы; время было раннее, по крайней мере, для него. Обычно,
играя в «Рустере», он добирался до дома не раньше четырех утра. Он попросту не
успел еще устать – или набухаться – настолько, чтобы заснуть. Джесс знал: пойди он
сейчас домой, и будет пялиться и пялиться часами на лица среди древесных разводов.
Сид закрыл «Рустер» раньше обычного – не из-за Рождества, нет: сочельник для Сида
был довольно хлебным времечком. Их много таких – потерянных душ вроде Джесса, тех,
кому неохота возвращаться в пустые гостиные и спальни – только не на Рождество.
«Как бы мне хотелось пристрелить того сукиного сына, который придумал этот чертов
праздник, – подумал Джесс. – Может, это счастливое время, если кому повезло семью
иметь и родных, но для нас, для всех остальных неудачников, это просто еще одно
напоминание о том, сколько дерьма способна скормить тебе жизнь».
В этот раз в «Рустер» притащилось всего шесть или семь доходяг, и большинство из
них – исключительно ради бесплатной рождественской выпивки, которой скупо оделял
своих клиентов Сид. Джесс отставил комбик в сторону, решив обойтись исключительно
акустикой, и играл подряд всю старую добрую рождественскую классику, но всем было
плевать – кажется, никто даже не слушал. Только не сегодня. Похоже, Дух
Прошлогодней Елки прочно обосновался в баре, и все пялились себе в стаканы с
отсутствующим видом, будто желая оказаться где-нибудь в другом месте – или в другое
время. И поскольку никто ничего не покупал, Сид прикрыл лавочку что-то около часа
ночи.
Джессу Сид сказал, что сегодняшний вечер обернулся полным финансовым провалом, и
спросил, не возьмет ли Джесс уже открытую бутылку сауэр мэша[5] вместо своей
обычной двадцатки. Джесс вообще-то рассчитывал на эти деньги, думая купить дочке –
Эбигейл было пять лет – подарок на Рождество. Но бухло он взял. Сказал себе, что
это ради Сида, чертовски хорошо зная, что это не так.
– Всего одну вещь она у тебя попросила. Куклу. Одну из этих «Тин Тайгер», которые
везде продаются. Не слишком сложная просьба. Нет сэр… Не слишком.
В голове у него зазвучал голос жены: «И почему тебе обязательно надо всегда все
портить?» Ответа у него не было.
«Почему я всегда все порчу? Впрочем, еще не поздно. Я могу зайти в ломбард к Дикеру
в понедельник».
Вот только он знал – у него не осталось ни хрена, закладывать больше нечего. Он уже
продал телик и колонки, хорошие шины, и даже кольцо, которое оставил ему отец.
Джесс потер поросший щетиной подбородок. Что же у него осталось? Он снял с
оружейного стеллажа гитару, положил на колени. «Нет, я просто не смогу. – Он взял
аккорд. – А почему бы и нет?» Чертова штука не принесла ему ничего, кроме горя. И
потом, это была единственная ценная вещь, которая у него осталась. Он покосился на
руку, на обручальное кольцо. Ну, почти. Джесс положил гитару на пол, поднял руку, и
кольцо вспыхнуло золотом в свете уличных фонарей. И почему он до сих пор от него не
избавился? Богу известно, Линда свое больше не носила. И все же он просто не мог
собраться с духом и продать кольцо. Будто оно могло каким-то образом вернуть их
друг другу.
Джесс нахмурился.
Его слова гулко и пусто разнеслись по кабине пикапа. Он что, скажет ей это опять?
Сколько раз можно повторять эти слова маленькой девочке, прежде чем они перестанут
что-либо значить?
Он сделал еще глоток, но спиртное вдруг стало отдавать горечью. Завинтив крышку,
Джесс уронил бутылку на пол. Лампочка загоралась и гасла, загоралась и гасла. «Не
могу я туда идти. Не могу провести еще одну ночь в этой дыре, думая о Линде и о
том, что она сейчас с ним. Думая об Эбигейл, о моей собственной дочери, в доме у
другого мужчины. О подарке, который я ей не купил… Не смог купить».
– Меня задолбало все время чувствовать себя виноватым, – слова упали в тишину
окончательно, бесповоротно.
Джесс рывком открыл крышку бардачка и принялся шарить среди аудиокассет, купонов на
скидку и мятых документов на машину, пока его пальцы не наткнулись на холодную,
твердую сталь короткоствольного пистолета тридцать восьмого калибра. Он взял
пистолет в руки, посмотрел, как на темном металле пульсируют красные отсветы.
Тяжесть оружия в руках успокаивала, вселяла уверенность – в конце концов, это была
единственная вещь, на которую он мог положиться. Джесс проверил барабан, убедился,
что в каждом гнезде сидит по пуле, а потом, не торопясь, вставил ствол между зубов,
так, чтобы дуло было направлено вверх, в нёбо. Его тетушка Пэтси пыталась вышибить
себе мозги в девяносто втором, вот только она сунула ствол прямо в рот и, спустив
курок, просто-напросто снесла себе заднюю сторону шеи. Раскурочила позвоночник у
самого основания черепа, и последние три месяца жизни провела в больнице,
бессмысленно пуская слюни. Джесс не намеревался давать жене еще один повод назвать
его неудачником.
Он взвел курок. Чертова лампочка все мигала – горит, не горит, горит, не горит,
будто обвиняла его в чем-то – да во всем. Джесс положил палец на спусковой крючок.
Горит, не горит, горит, не горит, все настойчивей, все ближе. У него задрожала
рука.
Он зажмурился; по щекам катились слезы. Ему вдруг ясно представилось лицо дочери и
ее голос – так отчетливо, будто Эбигейл сидела в машине, рядом с ним: «Пап? Ты
когда приедешь домой, пап?»
* * *
Раздался легкий звон, потом будто кто-то всхрапнул. Джесс выпрямился, сморгнул. Он
что, заснул? Потерев лоб, он огляделся. В конце переулка, в тупике, стояли олени.
Восемь штук, прямо перед воротами Такеров. Олени были запряжены в сани, и даже в
слабом, мерцающем свете гирлянд было видно, что это настоящие сани, а не
рождественская фальшивка. Высотой они были почти со взрослого мужчину, и дощатые
борта блестели темным, густо-алым лаком. По красному полю вилась тонкая золотая
роспись. Вся конструкция покоилась на двух основательных полозьях с изящно
изогнутыми передними концами. Джесс никак не мог проморгаться. «Мне это не кажется,
я даже не пьян. Вот дерьмо, у меня ж даже в голове не шумит». Один из оленей топнул
копытом в снег и фыркнул, выпустив в морозный воздух облачко пара.
Джесс взглянул назад, на дорогу. На нетронутом снегу темнели следы колес его пикапа
– и больше ничего. «Черт, откуда же они взялись?»
Тут все олени, как один, подняли головы и посмотрели вверх – туда, где дорога
исчезала за гребнем холма. Джесс проследил за их взглядом, но не увидел ничего. А
потом он услышал тяжелый топот – будто кто-то бежал в тяжелых ботинках, и очень
быстро.
Четыре фигуры возникли на гребне холма, прямо рядом со светящимся вертепом Милли.
Какие-то черные люди, все в потрепанных темных толстовках с капюшонами, у всех –
палки или дубинки. Притормозив, они заозирались, и тут один из них заметил мужика в
костюме Санты. Взвыв, он ткнул дубинкой в направлении бегущей фигуры с
развевающейся белой бородой, и вся компания бросилась вдогонку.
– Какого черта!
Мужик в костюме Санты пронесся мимо Джесса, явно устремляясь к саням. Он пыхтел на
бегу, дико выпучив глаза; похожие на яблочки щеки раскраснелись от усилий, на лице
– яростная гримаса. Фигура у него была полная, даже скорее массивная – не тот
пухлый Санта, к которому все привыкли, нет, – у этого были широкие плечи и грудь,
похожая на бочку.
– Какого х…
Еще двое вынырнули откуда-то из-за трейлера Такеров и бросились наперерез «Санте».
Эти были в джинсах, сапогах и черных куртках с капюшонами. «Санта» даже не
притормозил; пригнув голову, он врезался плечом в первого нападающего, так, что тот
наткнулся на второго, и оба, не удержавшись на ногах, покатились по земле.
Над бортиком переднего сиденья показалась голова – вроде как мальчишечья, только с
длинными, заостренными ушами. Увидев, что происходит у «Санты» за спиной, он
выпучил глаза. Живо подхватил поводья, тряхнул. Олени прянули вперед, и сани – сани
вдруг поднялись над землей.
Мужик в костюме Санты забросил мешок на заднее сиденье и заскочил следом сам.
Джесса поразило, как ловко, как легко двигался этот явно немолодой уже, полный
человек. Сани продолжали подниматься – они набрали уже добрых пятнадцать футов над
землей. Джесс подумал было, что «Санте» удастся сбежать, когда один из «чертей» –
тот что был впереди – прыгнул. Прыгнул на невозможную, как показалось Джессу,
высоту и ухватился за полоз. Его вес рывком потянул сани вниз, чуть их не
опрокинув. Оставшиеся пятеро «чертей» прыгнули вслед за первым; четверо
приземлились уже в санях, а пятый вскочил на спину переднему оленю. Животные,
неистово вращая глазами и раздраженно фыркая, загребали копытами воздух, и весь
цирк, двигаясь по спирали, принялся набирать высоту.
Еще три выстрела. Джесс был совершенно уверен, что «Санте» конец, но, если в того и
попали, он явно об этом не знал. Он отвесил одному из своих противников роскошный
пинок, прямо в грудь, так, что тот упал на товарища и оба чуть не полетели с саней
вниз. Пистолет вылетел у твари из рук и упал в снег. Другой «черт» ухватил мешок и
сделал попытку спрыгнуть с саней. Человек с белой бородой испустил неистовый вопль,
бросился на него и принялся избивать так, будто сорвался с цепи. Мощным ударом
кулака он разнес «черту» нос. Хруст сломавшейся кости был отчетливо слышен даже в
пикапе, далеко внизу. Черный человек обмяк, и «Санта» вырвал у него мешок – как раз
в тот момент, как остальные всем скопом бросились на него.
Сани рванули вверх, по спирали, все быстрее и быстрее, и Джессу уже не было видно,
что там происходит, слышны были только крики и вой, а сани, вращаясь все быстрее,
уходили вверх. Он вышел из пикапа и, задрав голову, проводил взглядом уменьшающийся
силуэт. Надвинулись тучи; опять шел снег. Очень скоро сани исчезли в ночном небе.
Тишина.
Джесс выдохнул.
* * *
«Черт» рухнул аккурат на лобовое стекло «камаро», принадлежавшего парнишке Такеров,
смяв капот и зажав, по всей видимости, клаксон – непрерывный истошный гудок далеко
разносился по заснеженной улице.
Джесс едва успел сделать шаг по направлению к машине, как что-то, ломая нависшие
ветки деревьев, рухнуло прямо на его трейлер, пробив крышу. Он обернулся как раз в
тот момент, когда заднее окошко осыпалось осколками, а рождественская гирлянда
свалилась вниз – и это чертова красная лампочка, наконец, погасла. Джесс повертел
головой, не зная, куда бежать, потом снова двинулся к человеку, неподвижно лежащему
на капоте машины.
Когда Джесс подошел к машине, гудок, наконец, замолк, издав перед этим какое-то
жалостное блеянье, будто умирающая коза. Джесс посмотрел на темнокожего «черта» –
только тот не был по-настоящему чернокожим, и чертом он тоже не был. На нем был
грубо сшитый плащ, из, должно быть, медвежьей шкуры, а волосы и одежда – или,
скорее, лохмотья – были вымазаны в чем-то черном, вроде смолы или сажи. Своим видом
он напомнил Джессу шахтеров, когда они возвращались по вечерам после рабочей смены:
лицо, руки, вся кожа – в засохшей подтеками корочке угольной пыли. А рога были
просто коровьими, пришитыми по бокам капюшона. Но глаза – его глаза горели, в
буквальном смысле – светились тусклым оранжевым огнем с черными пульсирующими
точечками зрачков посередине. Эти глаза следили за Джессом, смотрели, как он
огибает машину. Джесс заколебался, стоит ли подходить ближе. Странный человек
поднял руку и потянулся к Джессу длинными, иззубренными ногтями. Открыл рот,
попытался заговорить, но из губ только плеснуло кровавой пеной. Его рука упала и
взгляд застыл, не мигая, упершись прямо в Джесса. Странные, пугающие глаза «черта»
медленно погасли и стали карими – самыми обычными карими человеческими глазами.
Джесс вздрогнул – рядом с ним стояла Филлис Такер, в ночной рубашке, в тапках и в
охотничьей куртке своего мужа. Филлис было уже за семьдесят – маленькая, хрупкая
пожилая дама; куртка смотрелась на ней скорее как пальто или шуба.
– Что?
Он рассеянно кивнул.
– Угу.
Подошли еще несколько человек: они явно выбрались из дома, чтобы узнать, что тут
происходит.
– Выглядит он мертвым.
– Слышу, слышу, – отозвался тот. – Трудно тебя не услышать. Они уже едут. Ну и
холодина, гребись оно конем! Ты моей куртки не видела?
Подошли двое девчонок Пауэлл, подростки Тина и Трейси – они жили за три трейлера
отсюда. За ними – сам Том Пауэлл и его жена Пэм. Пэм пыталась прикурить сигарету,
не выпуская из рук пива, и при этом продолжала разговаривать по телефону.
– Чего это он такой черный? – спросила Тина и, не предоставив никому шанса дать
ответ, добавила: – Откуда он?
– Вот дерьмо! Моя машина! Вы только посмотрите, что он сделал с моей машиной!
Откуда-то издалека донесся вой сирены. «Что-то слишком быстро для “скорой”.
Наверное, патрульная машина». Джесс напрягся. С него было достаточно проблем, на
сегодня уж точно. И если шеф Диллард сегодня на дежурстве, то неловкая сцена
обеспечена. Джесс потихоньку отступил и пошел к себе в трейлер.
Примерно на полпути он вспомнил, что с неба свалилось что-то еще. Пробило ему
крышу, если уж быть точным. И было довольно много шансов на то, что это что-то до
сих пор находится у него дома. «Еще один из этих?» Он все никак не мог выкинуть из
головы глаза той твари, эти страшные, оранжевые глаза. Одно он знал точно:
находиться в одном помещении с таким вот хрен-знает-кем ему не хотелось, особенно
если тот еще мог шевелиться. Он сунул руку в окно пикапа и взял с сиденья свой
револьвер. Успокоительное действие пистолета явно закончилось: он вдруг показался
Джессу каким-то маленьким и совсем легким. У Джесса вырвался злой смешок. «Я боюсь?
Да неужели? Боюсь, что кто-то меня убьет? Я ж сам только что собирался вышибить
себе мозги». Да, все так, но почему-то это было совсем другое дело. Он точно знал,
что именно сделает с ним пуля, но эта тварь у него в трейлере? Кто знает?
Он осторожно вставил ключ. Повернул, пытаясь сдвинуть засов как можно тише. Засов
упал с громким лязгом. «Черт, с тем же успехом мог бы и в дверь позвонить». Держа
пистолет перед собой, Джесс осторожно потянул на себя дверь, которая открылась с
протестующим скрипом. Его встретила темнота. Он ступил было внутрь, потянулся к
выключателю – и остановился. «Твою мать, нет, этого лучше не делать». Прикусив
губу, Джесс встал на кирпич из шлакобетона, служивший ему ступенькой. Потом, сжимая
пистолет в правой, потянулся левой рукой в темноту и зашарил по стенке, пытаясь
нащупать выключатель и испытывая полную уверенность: вот-вот что-то откусит ему
пальцы. Выключатель щелкнул, и над головой замигала галогеновая лампа.
В трейлере было всего три крошечных помещения: кухонька-столовая, ванная и спальня.
Все еще стоя на ступеньке, Джесс заглянул внутрь. В кухне не было ничего, кроме
недельного запаса грязной посуды, горы одноразовых тарелок и пары пластиковых
стаканчиков. Дверь в ванную была распахнута настежь. Там тоже никого не было, но
дверь спальни оказалась закрыта, и он не мог припомнить, так ли он ее оставил, или
нет. «Придется тебе пойти посмотреть, что там». Но его ноги вдруг решили, что им и
так хорошо, и он остался стоять, где стоял, тупо пялясь на закрытую дверь.
Целую минуту он смотрел на дверь, потом, наконец, буркнул: «на хрен», подошел и
повернул ручку. Дверь открылась наполовину и застряла. Что-то было там, с другой
стороны. До Джесса вдруг дошло, что сигарету он перекусил пополам, и он выплюнул
остатки. «Не нравится мне это… Совсем не нравится». Держа пистолет на уровне глаз,
он толкнул дверь носком ботинка. На дальней стороне кровати виднелся чей-то
сгорбленный силуэт.
– А ну, мать твою, не двигаться, – сказал Джесс как мог, сурово, но голос
предательски дрогнул.
Не было никаких оранжевоглазых демонов, готовых проглотить его целиком, был только
мешок – большой красный мешок с горловиной, обвязанной золотым шнуром. Мешок,
который, провалившись сквозь крышу, упал прямо Джессу на кровать.
Продолжая держать мешок на мушке, Джесс выудил из пачки свежую сигарету и прикурил
свободной рукой. Глубоко затянулся и некоторое время наблюдал, как на полу в его
комнате постепенно формируется сугроб. Еще пара затяжек, и его нервы как будто
начали успокаиваться. Он стал одной ногой на кровать, подался вперед и пару раз
потыкал дулом в мешок, будто тот был набит змеями.
Ничего не произошло.
– Будь я проклят.
Глава вторая
Мешок Санты
– Где же мои Бельсникели?
Крампус изо всех сил натянул цепи, так, что древний ошейник впился ему в горло.
Задрал голову и – вот оно! – бледный отблеск далеко вверху, на каменной стене.
«Лунный свет – или первые лучи солнца?»
– Нет! – взрыкнул он. – Никогда! Я никогда не позволю ему победить. И если от меня
останется только иссохший труп, пусть так! Но мой дух никогда не будет знать покоя.
Я стану чумой в его доме. Я буду вечно тревожить его. Я буду… Я буду…
Его голос угас. Зажмурившись, Крампус уткнулся лбом в холодную стену пещеры, прижал
ладони к влажному камню и замер, надеясь уловить дрожь земли под их бегущими
ногами.
– Бельсникели вернутся, – проговорил он. – Они просто обязаны вернуться. Они должны
принести мне обратно мешок Локи.
Свет там, наверху, мигнул, и у него заколотилось сердце. Крампус сделал глубокий
вдох – еле заметно пахнуло сосновыми иглами и влажной, гниющей листвой. Он прикрыл
глаза, пытаясь вспомнить, какой он, зимний лесной рассвет. Каково это – бежать,
танцуя, среди деревьев, а свежий, морозный воздух покусывает за шею.
– Скоро, – прошептал он. – Скоро я вновь зашагаю по милой Матери-Земле, и они будут
приветствовать меня, радуясь моему возвращению. Будут празднества и пиры, как
раньше, и гораздо, гораздо больше.
«И уже скоро, – подумал он, – я вновь буду благословлять род людской. Но на сей раз
это будут люди Виргиний. Потому как эта новая земля, Америка, сильно нуждается во
мне, нуждается в том, чтобы я был велик и ужасен, чтобы я прогнал прочь духов тьмы
и обрушил кару свою на нечестивцев и грешников. И так оно и будет, потому что
Крампус, Повелитель Йоля, знает, как быть ужасным. И я буду ужасным, и они все
поклонятся мне, и будут праздновать мой приход, и осыплют меня дарами и яствами, и…
и приведут ко мне молодых женщин своих, чтобы я их благословил. – Он кивнул,
улыбнулся, глядя перед собой невидящими глазами. – Они меня полюбят. Они все меня
полюбят, дай только срок».
* * *
– Ну, будь я проклят, – сказал Джесс еще раз, для ровного счета.
Внутри мешка виднелся угол какой-то коробки. Сунув пистолет в карман куртки, Джесс
вынул из мешка коробку. И ухмыльнулся до ушей. Это была новенькая, с иголочки,
кукла «Тин Тайгер».
Он покрутил куклу в руках. Из-под роскошной копны сверкающих волос на него глядела
пара соблазнительных, густо подведенных, синих кошачьих глаз. Он было задумался,
насколько вообще позволительно игрушке иметь такие вот пухлые, ярко-алые губы,
мини-юбку «под тигра» и гордо обнаженный пупок, и тут до него дошло: как странно,
что в мешке оказалась именно эта кукла. Ну, это мешок Санты, понятное дело, и,
конечно, Джесс надеялся, что внутри будут игрушки, а еще ему подумалось, что среди
них может быть кукла «Тин Тайгер», верно? Тааак, и о какой же из них он подумал? Он
опять посмотрел на куклу. Тина Тайгер, как раз та, которую хотелось его дочке.
Лежит себе на самом верху, будто мешок нарочно подсунул ему игрушку. «Эта штука
будто мысли мои читает. – Волосы у него на руках стали торчком, по спине пробежал
холодок, и он подозрительно покосился на мешок. – Ладно, ладно, успокоились. Ты и
так уже порядком сбит с панталыку».
Он сделал глубокий вдох. Затем поднял мешок и поразился, насколько тот оказался
легким – Джесс спокойно мог держать его на вытянутой руке. Размером мешок был с
большой мусорный пакет, какими пользуются в саду. Джесс стряхнул с мешка снег и
отнес его вместе с куклой на кухню, прикрыв за собой дверь спальни, чтобы не
напустить в дом холода.
Джесс пощупал мешок снаружи. В нем явно что-то было – на ощупь он оказался вроде
того кресла-мешка, какое у него было в детстве. На мешок можно было надавить,
сжать, но он всегда возвращался к прежней форме. Джессу страшно хотелось узнать,
что еще лежит там, внутри, но совать руки в эту дымную жижу он совершенно не
торопился.
Джесс опустил жалюзи и сел перед мешком. Сосредоточился. Закрыл глаза, представил
себе кольцо с бриллиантом и запустил руку в мешок. Вот оно! Он стиснул в пальцах
маленькую бархатную коробочку, и, затаив дыхание, вынул руку из мешка. Рука
тряслась так, что ему пришлось насильно разжимать себе пальцы.
– Вот черт!
Он помотал головой.
– Вот тебе и хрен, – откинув голову, так, что затылок уперся в стенку, Джесс
принялся разглядывать подтеки на потолке. – Все равно никогда ничего не выходит по-
моему.
На него вдруг навалилось все то, что случилось этим долгим, странным вечером.
Теперь ему хотелось одного – свернуться калачиком в кровати и никогда оттуда не
вылезать. Он покосился в сторону спальни.
Джесс вздохнул, снял со стула сиденье-подушку, сунул под голову и улегся прямо тут,
на полу. Понаблюдал, как за закрытыми жалюзи вспыхивают огни служебных машин. Потом
его взгляд переместился на кукол, и он сумел-таки улыбнуться:
– Я раздобыл всех этих супершалав… абсолютно всех.
Он подумал, какое у Эбигейл будет лицо, и его улыбка стала еще шире.
– Да, малыш, в этот раз твой папа неудачником не будет. В этот раз, для
разнообразия, твой папа будет героем, – он закрыл глаза. – Эбигейл, ты давай,
держись там, кроха. Потому что Санта-Клаус уже в пути.
* * *
– Вот они. Наконец-то, мои Бельсникели… Они вернулись! – Крампус оторвал ухо от
скалы и задрал голову вверх, к отверстию пещеры, натянув цепь, будто пес в ожидании
кормежки. Там, наверху, было уже настолько светло, что стало ясно – это рассвет. И
он видел их тени – они спускались, все ближе и ближе. До верха узкой горловины
пещеры было около пятидесяти футов; стиснув руки, Крампус смотрел, как они лезут
вниз. «Где он? – Он всматривался в их силуэты в поисках хоть каких-то признаков
мешка.
– Он у вас?
– Нет.
Спустились еще трое Бельсникелей: братья Випи и Нипи, тоже из народа шауни, и
маленький Вернон – в его лохматой бороде было полно сосновых иголок. Они тоже явно
пострадали, и сильно. Было совершенно очевидно, что совсем недавно они отчаянно
сражались – с кем-то или с чем-то.
– Нет.
– Нет?
Они покачали головами, все так же не поднимая глаз. «Нет». Это слово резануло ему
по сердцу осколком льда. Нет. У него чуть не подломились колени. Чтобы не упасть,
Крампус ухватился за стену.
На пол пещеры спрыгнула девушка, Изабель. Откинув капюшон куртки, она посмотрела на
Крампуса, потом на четверых мужчин.
Никто ей не ответил.
– Мешок?
– Он был у нас. То есть почти. Мы были в санях, бились из-за мешка со стариком, и…
ой! Черт, Крампус, ты делаешь мне больно.
– Наверно?
– Понимаешь, когда мешок выпал, сани начали вертеться с такой скоростью, что мы
могли только цепляться за них, и больше ничего. Через пару секунд мы врезались в
какие-то деревья. Мы все были…
Изабель кивнула.
– Да. Нет!
– Мешок должен быть где-то рядом с телом, – голос Крампуса дрожал от радостного
возбуждения. – Вам нужно найти тело, или место, куда оно упало. Это должно быть
несложно. Начните поиски с этого места. Разделитесь, рассыпьтесь и… – он резко
остановился и поглядел по очереди на каждого из Бельсникелей. – Нам просто
необходимо добраться до мешка раньше Санты. Он знает, где я живу… Знает о вас. Он
пошлет сюда своих чудовищ. Мешок – это главный трофей. Мешок – это все… Если он
найдет его первым, тогда… В общем, тогда мы все равно что мертвы, – он подхватил с
пола одно из копий шауни, и вручил его Макве. – Ножи все еще при вас? Хорошо.
Возьмите пистолет, и винтовку тоже. Они вам понадобятся, если чудовища вас
выследят.
– Випи в него стрелял, – добавил Вернон. – По крайней мере три раза, в упор. Я был
совсем рядом. Попал все три раза, прямо в грудь… Это его даже не замедлило.
Бельсникели, подхватив из груды на полу еще пару копий и старый обрез со сломанным
прикладом, принялись карабкаться вверх по стенке пещеры, один за другим исчезая из
вида.
– Будьте настороже, не забывайте о его чудовищах! Вы поймете, что это они, как
только увидите их. Вы их почувствуете, – а потом шепотом добавил: – И они тоже
будут чувствовать вас.
* * *
После их разрыва Линда с Эбигейл жили у мамы Линды, Полли. Джесс припарковался
перед белым деревянным домиком с облупившейся краской и глянул на часы. Он проспал;
было уже далеко за полдень.
Джесс посмотрел в кузов пикапа, где лежали два пластиковых мешка для мусора, под
завязку набитых игрушками для Эбигейл, и по его лицу расползлась невольная улыбка.
Ярко-малиновый мешок Санты лежал рядом, на полу. Джесс погладил мягкий, рыхлый
бархат. У него было хорошее предчувствие насчет мешка, и Джесс не собирался
выпускать его из виду. Это было волшебство, и Джесс испытывал уверенность, что, так
или иначе, мешок принесет ему богатство и удачу. Просто пока он еще не сообразил,
как именно, но, в конце концов, всегда можно было продать его кому-нибудь – тому,
кому мог пригодиться мешок, производящий игрушки. Он начал выбираться из машины, и
тут что-то, лежавшее в кармане куртки, звякнуло о дверцу. Покопавшись в кармане,
Джесс выудил пистолет.
Джесс постучал в дверь и принялся ждать. Никто не вышел, и он постучал еще раз,
сильнее.
Послышались шаркающие шаги, а потом Полли открыла дверь и уставилась на него сквозь
противомоскитную сетку. В ее глазах стояла жалость.
Он уже было подумал, что она вообще не собирается ему отвечать, но, наконец, она
спросила со вздохом:
Она обернулась.
– Ему ж под шестьдесят! По-вашему, это нормально, что Линда встречается с человеком
чуть ли не вашего возраста?
– Линда никогда не умела выбирать мужчин. По крайней мере, Диллард о ней заботится.
Чего некоторые другие сказать о себе не могут.
– Приходит после работы домой, как оно и должно быть. Машина хорошая. Дом.
– Знаете, Линда все-таки моя жена. Небольшая деталь, о которой, похоже, забыли все,
кроме меня.
– Я просто говорю, что лучше бы тебе его не злить. Тебе такие проблемы не нужны.
Никому не нужны такие проблемы.
– Ну, если он думает, что можно вот так взять, и забрать чужую жену, это мое дело –
втолковать ему, что и как.
– Джесс, тебе хочется думать, что ты уж прямо такой злобный, но это не так. Уж это-
то я о тебе знаю. А вот Диллард, он слеплен из злобного теста. В папашу его
стреляли шесть раз, и он до сих пор жив, чтобы рассказывать об этом, а те ребята,
которые решили в него пострелять – все они лежат в холодной, сырой земле. Что же до
деда Дилларда, так этот тип был настолько злобным, что его пришлось повесить, когда
ему еще и двадцати двух не было. Так что охолони чуток, пока еще не слишком поздно.
Джесс вспыхнул. Ему не нужны были лекции миссис Коллинз о Дилларде, он же – шеф
полиции Диллард Дитон, что звучало гораздо внушительнее, чем оно было на самом
деле, потому как в Гудхоупе было всего двое полицейских на полную ставку. Джесса
напрягал вовсе не полицейский значок Дилларда, а тот факт, что он был крепко
завязан в делишках Сэмпсона Боггза, более известного в округе под именем Генерала.
Боггз и его клан занимались всем подряд: азартные игры, собачьи бои, бордельные
дела, аферы со страховкой, а еще они могли продать тебе любую наркоту – только
назови. Свой гражданский долг шеф Дитон явно видел, помимо всего прочего, в том,
чтобы держать закон подальше от загривка Генерала, в обмен на определенную долю в
прибыли. Подобным образом дела обстояли давно – столько, сколько Джесс себя помнил.
Но у этого союза были куда более глубокие корни: клан Боггзов и род Диллардов имели
общую, темную и запутанную историю. Старик Дилларда получил те пули, о которых
рассказывала миссис Коллинз, когда вез контрабандой спиртное для Боггзов – еще в
дни Сухого закона. В округе Бун кровные связи имели немалый вес, и многие ссоры и
диспуты – если не большинство – решались помимо суда и закона. И всегда нужно было
смотреть, с кем ты связываешься, потому как кровь – не вода, и свои всегда будут
правы. У Джесса, с другой стороны, родичей практически не осталось, а кто остался –
те в счет не шли. Без родичей, которые могли бы тебя поддержать, ты значил немного.
Так уж обстояли дела в здешних местах.
– То, что между мной и Диллардом, – сказал Джесс, – это же совсем другое. Когда
мужчина заводит шашни с женой другого мужчины, это личное. Все понимают: он перешел
черту и то, что случится дальше, – это только их дело, и ничье больше. Никто с этим
не поспорит, даже ты.
Упрямство исчезло с лица Полли, и оно вдруг стало очень грустным и старым.
– Джесс, у Линды наконец-то начало что-то складываться. Не смей ей это портить.
Просто оставь ее в покое. Слышишь?
* * *
Патрульной машины Дилларда перед домом не было. Джесс выдохнул. Он въехал на
подъездную дорожку шефа полиции, припарковался рядом с Линдиным потрепанным «Фордом
Эскортом» и заглушил двигатель. Дом стоял у реки, и участок был симпатичный,
укромный – целых два акра на самой окраине города. Совсем недавно здесь явно был
сделан ремонт, а вокруг всего дома тянулась новая, с иголочки, веранда. Перед
гаражом на три машины стоял «Шеви Субурбан» последней модели.
– Хорошая машина. Хороший дом. Просто здорово, что человек может себе позволить
такое в наши дни на зарплату сельского полицейского.
Джесс открыл дверцу и начал было вылезать из машины, но заколебался. «Какого хрена
я делаю?» До него вдруг дошло, что распинаться перед миссис Коллинз было легко, но
теперь он совсем не чувствовал былой уверенности. Он глянул назад, на дорогу, не
едет ли патрульная машина. «Подарки для Эби могут и подождать. Можно как-нибудь в
другой раз завезти». Он потряс головой.
– Не пойдет. Она – моя дочь, и сегодня – Рождество. Да будь я проклят, если позволю
поиметь себя какому-то старому говнюку!
Минуту спустя ему открыла Линда с широкой улыбкой на лице. При виде Джесса улыбка
тут же погасла. На ней был бархатный халат цвета лаванды, и Джесс сразу заметил,
что из-за ворота выглядывает кружевное белье.
– Тебя здесь быть не должно, – она метнула за спину Джессу встревоженный взгляд. –
Он может вернуться с минуты на минуту.
– Джесс, тебе нельзя сейчас мутить воду, – Линда понизила голос. – Он только и ищет
предлога. В этот раз он тебя заберет. А ты знаешь, что это будет значить.
Он знал. Были времена, когда выступлений было мало, и Джесс подрабатывал, как мог,
на стороне. И пару раз – а может, и не пару – бывало, что он возил для Генерала
контрабанду. Шериф округа Бун был честным человеком, никогда не сидел у Генерала в
кармане, и на шефа Дилларда Дитона ему тоже было плевать.
Однажды ночью шериф остановил Джесса как раз во время ходки, и нашел у него три
килограмма травки. Джесса арестовали. Поскольку это был первый раз, как он попался,
судья дал ему условный срок и предупреждение: попадись он еще раз – не важно, на
чем – и срок будет реальным. Шеф Дитон любил напомнить Джессу об условном сроке, и
о том, что будет, если Джесс не станет вести себя как следует.
– Джесс, пожалуйста, уходи, я прошу тебя. Если он тебя здесь застанет – плохо дело.
В голосе жены прозвучала нотка паники, и Джесс вдруг понял – она думает, что плохо
будет не только ему.
– Ну хорошо, ладно. Но я все еще отец Эбигейл и имею право решать, что для нее
плохо, а что хорошо. И мне как-то не нравится, что она живет под одной крышей с
сообщником Генерала.
– Да неужели? Поверить не могу, что ты это сказал! – она рассмеялась. – Это разве
не ты загремел в тюрьму округа всего пару месяцев назад? И за что? За что, Джесс?
За контрабанду наркотиков. И чьим же ты был сообщником, а?
Джесс вспыхнул.
– Джесс, уж я-то знаю, что ты не дурак. Ну ладно, вот что я тебе скажу. Давай я ее
перевезу жить в этот твой трейлер. Вот там ей будет просто распрекрасно. Как ты
думаешь?
– А тебя совсем не беспокоит тот факт, что Диллард убил свою жену?
– Это только одна сторона дела. Очень жаль, что миссис Дитон здесь нет, чтобы
рассказать нам о другой. И очень жаль, что никто так ее ни разу и не видел – все
эти годы.
– Джесс, я устала ждать, когда ты наконец повзрослеешь. Должно же быть в жизни что-
то еще, кроме как смотреть, как ты бренчишь на этой своей чертовой гитаре. Я не
хочу растить ребенка одна, пока ты играешь в какой-нибудь грязной забегаловке. Это
не жизнь.
– В процессе.
– Все еще работаешь над этим? Джесс, да это уже два года назад было. Какие у тебя
теперь могут быть предлоги?
– И сколько лет я уже это слышу? Ты хочешь сказать, ты еще не совсем готов. Потому
что песни… Это хорошие песни, но никто никогда об этом не узнает, пока ты будешь
играть перед горсткой алкоголиков в занюханном баре. Если ты чего-то хочешь, то
тебе просто надо это сделать, детка. Сделать этот шаг. Рискнуть. Понимаешь, Джесс,
кому-то понравится то, что ты делаешь, а кому-то – нет. Так уж все устроено. Ты не
можешь все время из-за этого дергаться.
«Легко ей говорить! Ей-то всегда было плевать с высокой колокольни на то, что
думают другие», – подумалось Джессу. Вот поэтому-то она всегда так здорово
танцевала, – ей ничего не стоило просто отдаться ритму и начать отрываться, не
заморачиваясь, кто там на нее смотрит и что думает. Она никогда не была способна
понять, что для него все может быть по-другому, по крайней мере, пока он на сцене.
Ну не мог он стоять под прицелом всех этих взглядов, не мог попасть в ту зону, в то
волшебное место, где он и музыка становились единым целым. Так что да, может, она и
права, может, он и боялся рискнуть. Но, может, он просто знал, что лучше хорошо
сыграть перед горсткой алкоголиков, чем облажаться перед людьми, которым не все
равно.
Она вздохнула.
– Никуда и никому ты свои песни не пошлешь, потому что всегда будешь думать, что
они недостаточно хороши. И ты никогда не будешь играть перед кем-то, у кого голова
не похожа на тыкву, потому что вдруг они как-то не так на тебя посмотрят. Джесс,
как ты можешь ждать, чтобы я в тебя поверила, если ты сам в себя не веришь?
Джесс просто молча смотрел на нее, смотрел во все глаза, пытаясь подобрать какие-то
правильные слова – хоть что-то, что он не говорил уже сотни раз.
– Все, что я знаю, Линда – это то, что я тебя люблю. Так сильно, как только могу. А
теперь давай, посмотри мне в глаза и скажи, что ты меня больше не любишь. Давай,
прямо сейчас. Сможешь это сделать – я оставлю тебя в покое.
Она подняла на него взгляд, открыла рот, а потом закрыла его, крепко сжав губы. В
глазах у нее показались слезы.
– Там, в доме, есть маленькая девочка, которой нужна хоть какая-то стабильность в
жизни. Ей не нужна мама, которая по две смены работает в «Ландромате»[7], и папа,
который приползает домой в четыре часа утра каждый божий день. Можешь ты это
понять? Разве ты не видишь, что речь здесь идет не только о нас с тобой? – по щеке
у нее покатилась слеза, и она сердито ее смахнула. – Я уже давала тебе шанс, и…
черт… не раз. Так что не надо являться сюда и говорить, будто ты меня любишь, и
вести себя так, будто тебе не наплевать на благополучие Эбигейл.
– Бросишь музыку? Да кому нужно, чтобы ты бросал? Тебе просто нужен план – и
немного веры в себя. Отрасти уже себе наконец, яйца, и сделай это, Джесс.
– Ладно, я придумаю план и… э-э, отращу яйца. Черт, да я сделаю что угодно…
– Хватит, Джесс. Прекрати. Слишком поздно. Я все это уже слышала. Мы оба знаем, что
ничего не изменится. Я просто не могу на тебя положиться, Джесс. Никто не может.
Даже ты сам не можешь на себя положиться. А теперь ты должен уйти. Прямо сейчас,
пока Диллард не вернулся. Пока ты и это тоже не загубил. Не заставляй…
Линда метнула на Джесса горький взгляд и открыла дверь пошире. В прихожую осторожно
заглядывала девчушка с длинными курчавыми волосами, в застиранной фланелевой
пижаме. Завидев Джесса, она пискнула: «Папа!» – и бросилась к нему. Джесс подхватил
ее на руки, крутанул в воздухе и обнял, а она крепко обхватила его за шею. Так
крепко, будто не хотела отпускать, никогда. Он прижался носом к ее волосам и
вдохнул. Она пахла размокшими в молоке хлопьями «Фрут Лупс» и детским шампунем, и
это был лучший запах на свете.
Эбигейл уперла руки в боки и скроила рожицу, будто собиралась его стукнуть. Но тут
ее глаза вспыхнули, будто она вспомнила что-то совершенно восхитительное.
– Ой, папа, что я сейчас тебе покажу! – она было бросилась прочь, но резко
затормозила. Подняла пальчик. – Я быстро, я сейчас вернусь. Ты только никуда не
уходи, ладно? Ладно?
– Обещаю, никуда не уйду, – сказал он и улыбнулся, но ему было больно это слышать.
Видно было: она вправду боится, что, когда она вернется, его тут не будет. «А чего
удивляться. Как будто такого не бывало».
– Подождешь – увидишь. А?
Прибежала обратно Эбигейл. В руках у нее была кукла.
– Нет, Диллард.
– Ну, думаю, она так, ничего себе. То есть, конечно, старик сделал все, что мог.
Понятное дело, такой старпер, как Диллард, не стал бы мотаться по всему миру, чтобы
найти тебе именно то, что ты хотела. Пожилым людям вроде него… таким трудновато
сидеть и рулить весь день, потому что у них геморрой, – он приложил ко рту руку
трубочкой и пояснил громким шепотом: – Задница чешется.
– Ну, Эби, сладкий ты мой цветочек. Скажи, ты знала, что твой папа – лучший друг
Санта-Клауса?
– Не-а.
– Ага, вот те крест. Да мы рыбачить вместе ходим. Вообще-то, мы так дружим, что он
одолжил мне на время свой волшебный мешок. Сказал, если я знаю каких хороших
девочек, могу дать им любые игрушки, какие они только захотят. Ты знаешь каких-
нибудь хороших девочек?
– Можно смотреть.
– Папа! – Эбигейл бросилась к нему на шею. Джесс обнял ее и показал Линде язык.
Линда не улыбалась; вид у нее был крайне недовольный. Будто она хотела ткнуть его
пальцем в глаз.
– Эбигейл, дорогая, – сказала Линда натянуто. – Сделай одолжение, собери это все с
крыльца и унеси внутрь. Мы же не хотим, чтобы они испачкались, – присев, Линда
начала собирать кукол обратно в мешок. – Вот, забери. Можешь в доме все
распаковать. Так ты ничего не потеряешь.
Линда поставила второй мешок в прихожую и прикрыла за собой дверь. Потом обратила
на него гневный взгляд.
– Ты прекрасно знаешь, что ты сделал, – прошипела она. – Откуда взялись все эти
игрушки? Ты их украл? – она ткнула в его сторону пальцем. – Скажи мне, Джесс, что
ты за отец, если даришь дочери на Рождество краденые игрушки?
– Они не краденые.
– Они не краденые, – повторил он. – И это все, что тебе надо знать. И почему ты
всегда думаешь обо мне самое худшее?
– То есть ты хочешь сказать, что купил их? – казалось, это разозлило ее еще
сильнее. – У тебя были деньги, и вот на что ты их потратил? Твоей дочери столько
всего нужно, а ты идешь и покупаешь ей игрушки? Джесс…
Джесс повернулся и увидел патрульную машину шефа Дитона, которая спускалась вниз по
дороге.
* * *
Санта-Клаус стоял на огромном валуне, озирая дикую, покрытую снегом, местность. Он
оглядывал высокие скальные стены, пытаясь понять, как отсюда выбраться. Алый костюм
Санты был весь изодран и покрыт подсыхающей кровью, но кровь была не его. Позади,
из кучи мертвых, искалеченных животных раздался какой-то мяукающий звук. Один олень
все еще был жив, несмотря на переломанные ноги, распоротый живот и размазанные по
камням кишки. Он опять заблеял и захрипел, почти человеческим голосом. Санта
заскрежетал зубами.
– За смерть моего брата, моей жены, за падение дома Одина, за мое заточение в Хеле,
за воровство и за обман, за все те злосчастья, что принес твой род, – последний из
дома Локи будет стерт с лица Земли.
Он поднес рог к губам и дунул: одна долгая, исполненная силы нота. Глубокий, очень
низкий звук, пронизывающий и воздух, и землю, выплеснулся из долины и раскатился по
миру. Санта знал, его дети услышат этот звук, где бы они ни были, пусть даже на
другом конце света – они услышат.
– Придите, Хугин и Мунин, придите, Гери и Фреки, придите, вы, древние звери
незапамятных времен. Придите и помогите мне найти этого дьявола. Пришла пора
довершить то, что доолжно было завершить пять столетий назад. Пора похоронить
Крампуса навеки.
Умирающий олень скреб копытами землю, пытаясь встать. Санта поморщился, взял в руки
меч и вынул его из ножен. Это был прямой одноручный меч, не особенно красивый или
изящный: вещь, созданная для убийства. Он подошел к оленю. Тот перестал биться,
обратил на него взгляд темных, влажных глаз и заблеял – долго и жалобно. Санта
поднял меч и резко опустил, отрубив оленю голову одним чистым, точным ударом. Потом
начисто вытер клинок и вложил его обратно в ножны. Привязал рог к поясу, повесил
меч за спину и пошел прочь, на юг, в тот городишко, где на него напали. Он знал,
что мешок упал где-то в том трейлерном поселке, и он намеревался его найти.
– Крампус, дорогой мой, старый друг, ты за это заплатишь. Твоя смерть в моих руках,
и я намерен сделать ее ужасной.
* * *
Патрульная машина остановилась рядом с пикапом Джесса. Диллард открыл дверцу и
вышел. Шеф полиции был крупным мужчиной, больше шести футов ростом. И хотя ему уже
было под шестьдесят, выглядел он так, точно мог свалить дерево голыми руками. Одет
он был в гражданское, в джинсы и коричневую охотничью куртку, и, хотя Джесс никогда
бы этого не признал, понятно было, что могла найти в нем женщина: волевой
подбородок, скулы, этакая суровая привлекательность. «Каменная стена, – подумал
Джесс. – Мужчина, на которого можно положиться».
Джессу это совсем не понравилось. Линда не просто была выбита из колеи, она явно
нервничала, дергалась. Никогда раньше он не видел ее такой. Диллард обратил
стальной взгляд своих серых глаз на Джесса, и слегка распахнул куртку, так, чтобы
виден был его табельный пистолет.
– Он как раз уходил! – крикнула ему Линда, и тихо добавила, обращаясь к Джессу: –
Теперь, пожалуйста, уходи. Ради меня.
Она легонько подтолкнула его в спину. Джесс спустился с террасы, пересек подъездную
дорожку и подошел к пикапу. Все это время Диллард не сводил с него холодного
взгляда.
Линда колебалась.
– Линда! – сказал Диллард, впервые повысив голос. – Нужно, чтобы ты пошла в дом
прямо сейчас.
Линда прикусила губу, кинула на Джесса еще один умоляющий взгляд, а потом поспешно
скрылась в доме. Джесс понять не мог, что происходит. Линда, которую он знал,
никогда бы не позволила мужчине так собой распоряжаться. Неужели это была та самая
Линда, с которой они вместе поднимали на уши все местные забегаловки? Та женщина,
которая врезала какому-то мужику за то, что тот схватил ее за задницу?
Диллард неспешно обогнул патрульную машину, подошел к Джессу вплотную, и окинул его
изучающим взглядом.
– Видел. Абсолютно все. Санта приземлился на своих оленях, и тут на него как
кинутся шестеро чертей. Потом они все взлетели, прямо в небо, и Санта сбросил
одного из чертей за борт, – говоря это, Джесс, не переставая, улыбался. – Мне
кажется, человека, которого вы ищете, можно узнать по длинной белой бороде.
Диллард нахмурился и потер лоб, будто у него голова разболелась, а потом принялся
молча разглядывать Джесса, точно пытаясь понять, что это перед ним такое.
– Джесс, я твою мать знал, и отца. Неглупые люди. Как же оно вышло, что ты таким
уродился?
– Так ты хочешь, чтобы было по-плохому? – судя по тону, валять дурака Дилларду явно
надоело.
– Единственное, чего я хочу, это чтобы ты держался подальше от моей жены и дочери.
– Думаю, нам с тобой нужно поговорить. Ну, знаешь, как мужчина с мужчиной. Потому
что совсем не обязательно, чтобы оно все и дальше катилось в задницу.
Тут он достал пачку сигарет, сунул одну в рот, а другую предложил Джессу.
– Понимаю, тебе непросто, сынок. Мне бы такое тоже не понравилось, будь я в твоей
шкуре. Ни капельки. Так что я тебе это скажу, потому что кто-то же должен сказать.
У вас с Линдой все кончено. Линда это знает, и, думаю, ты тоже. А ты только все
усложняешь, для всех, и особенно – для своей девчушки.
Джесс ощетинился.
– Вам нужно развестись. Официально. Если хочешь, могу даже помочь тебе с бумагами.
Мне надоело, что она из-за тебя переживает. Будь мужиком. Покончи со всем одним
махом, и все мы сможем спокойно двигаться по жизни дальше.
– Этого не будет.
Джесс отшатнулся.
– Что?
– Нет! – Джесс затряс головой. – Я так не думаю. Это невозможно, я этого никогда не
допущу. Никогда!
– Джесс, будь у тебя яйца такого размера, как ты себе воображаешь, ну хоть в
десятую часть, цены бы тебе не было. Сынок, единственная причина, по которой я еще
от тебя не избавился, – это то, что ты иногда ведешь дела с Генералом. Ты прекрасно
знаешь, что засадить тебя ничего не стоит. Я вот прямо сейчас мог бы нацепить на
тебя наручники – да любой повод сойдет – и ты отправишься прямиком в тюрьму. Ты
этого хочешь?
Диллард сощурил глаза так, что они превратились в узкие стальные щелочки.
– Думаю, ты слышал. Если у человека отнять то единственное, что для него что-то
значит, получишь человека, которому нечего терять. А такой человек может и начать
говорить.
– Я этому не верю. Не верю, что она согласилась выйти за такого старого козла, как
ты.
– Джесс, Джесс, Джесс. Поверить не могу, что я тут так разволновался из-за такого
барана, как ты. Все забываю, насколько у тебя плохо с головой, – он еще раз глубоко
затянулся. – Дай-ка я расскажу тебе кое-что о тебе самом, просто и доходчиво,
потому как иначе ты не поймешь. Ты – неудачник, Джесс. Никчемный неудачник. Именно
поэтому ты живешь в этом своем крысятнике, поэтому все так же водишь ржавый рыдван
своего папаши, и, что самое важное… поэтому от тебя ушла Линда. Но я бы тут мог
распинаться бесконечно, потому как пробиться сквозь эту толстую, тупую черепушку
почти невозможно, разве что молотком. Поэтому я тебе покажу. Докажу, так, что даже
тебе станет понятно.
Диллард отошел обратно к машине и достал из кобуры пистолет. Джесс весь напрягся:
он подумал, что Диллард собирается застрелить его прямо здесь и сейчас, но тот
только снял пушку с предохранителя и положил ее на капот.
– Ну да. Заставлю ее давиться слюнями из-за моего аппарата. Надеру ей задницу, так
что она пищать будет. Ну а теперь, если ты намерен меня остановить, все, что нужно
сделать, – это взять пистолет и застрелить меня. Вот так просто.
– И это все? Сынок, я сейчас пойду в дом и заставлю твою жену давиться моей
одноглазой змеей. Все лицо ей обкончаю. И все, на что ты способен, – это
сквернословить? Если бы кто сделал такое с моей женой… сказал бы мне это прямо в
лицо… Я бы его застрелил, без вопросов. Потому что настоящий мужик поступил бы
именно так.
Диллард ухмыльнулся.
– Ты не сделаешь этого, Джесс. Уж я-то знаю. Если я в чем и хорош, так это в том,
что я всегда знаю человеку цену. Тридцать лет на службе, знаешь ли, даром не
проходят. И с самого первого раза, как я тебя увидел, я знал: ты – пустое место, из
тех, что и плевка не стоят. Неудачник. Лузер. А теперь, Джесс… Ты тоже это знаешь.
Джесс яростно посмотрел на Дилларда, потом на пистолет. Его взгляд метался между
ними, сердце неистово колотилось. Он сделал шаг, другой, и вот ему осталось только
руку протянуть. Взять пушку и выстрелить. Диллард никак не мог его остановить. Хуже
всего было то, что вид у Дилларда был такой уверенный. Будто он и не ставил свою
жизнь на кон, будто у него вообще сомнений не было.
Джесс начал задыхаться, рука у него задрожала. «Давай, сделай это. Застрели его».
Но он этого не сделал и тут, на этом самом месте, он вдруг в точности понял, что
хотел показать ему Диллард. «Я – неудачник. Кишка у меня тонка застрелиться. Кишка
у меня тонка застрелить человека, который трахает мою жену. У меня тонка кишка даже
для того, чтобы послать свои записи какому-то выскочке-диджею».
Джесс сделал глубокий вдох, отступил на шаг, и остался стоять так, глядя на
пистолет.
– Веришь ты мне, или нет, сынок, я это все не со зла. Просто пытаюсь тебе помочь,
чтобы тебе не пришлось потом жестоко разочароваться. Мужик должен знать себя. И
теперь, когда ты в точности знаешь, что ты за человек, может, перестанешь уже так
стараться быть кем-то еще? Иди домой, Джесс. Иди домой в этот свой маленький
дерьмотрейлер, и напейся… А потом сделай нам всем одолжение – исчезни.
Джесс едва его слышал; он все смотрел на то место, где лежал пистолет.
– Ладно, Джесс. Я с тобой закончил. Закончил разговор, закончил тратить свое время.
Я пошел домой, и, когда я выгляну из окошка, ни тебя, ни твоего драндулета здесь
быть уже не должно. И, на будущее, просто чтобы не было недоразумений: если ты еще
хоть раз ступишь на мою землю, хоть раз… я переломаю тебе все пальцы. Я не шучу. На
гитаре ты больше играть не будешь.
Диллард повернулся и пошел прочь, оставив Джесса стоять столбом возле капота
патрульной машины.
Глава третья
Генерал
Джесс остановил пикап перед трейлером, заглушил двигатель, и – уже в который раз –
встретился взглядом с входной дверью.
Джесс углядел бутылку виски, которая все еще валялась в снегу, и услышал у себя в
голове голос Дилларда: «Иди домой и напейся… А потом сделай нам всем одолжение –
исчезни».
– Нет. Этого не будет, – он бросил взгляд на мешок Санты. – Потому что у лузера
имеется план. Чертовски хороший план. План, который все исправит. – Он положил
мешок Санты на сиденье рядом с собой и похлопал по нему. – Пора приступать к делу.
– Пойдет. Ммм… нет. Хмм… Может быть, – Джесс постучал по зубам кончиком ручки. –
Да, точняк. Это сработает, – он кивнул и подтянул к себе алый мешок. – Ладно,
детка, сделай это для меня.
– Ну, давай же, – и Джесс вытянул коробку наружу. А в коробке – вот она! – была
новенькая игровая приставка «Плейстейшн».
* * *
Час спустя Джесс уже ехал обратно в город по Третьему шоссе, а в кузове у него
лежало четыре черных мешка для мусора, битком набитые консолями и портативными
приставками для видеоигр. Мешок Санты он сунул в ноги перед пассажирским сиденьем.
Мешок был его счастливым билетом, и он не намеревался выпускать его из вида.
Свернув на полигон на окраине города, куда сгоняли старую технику, Джесс поехал,
старательно объезжая выбоины, между старыми, облупившимися ангарами. На задах
полигона тянулась стена из шлакобетонных блоков, увенчанная колючей проволокой и
обвешанная оленьими черепами. Джесс нашел железные ворота, утыканные поверху битым
стеклом, остановился, посигналил два раза и помахал в камеру наблюдения,
установленную над воротами.
Никто из присутствующих даже головы не поднял, поэтому Джесс так и остался стоять,
переминаясь с ноги на ногу, с мешком в руке, и смотреть, как Генерал возится с
распредвалом. Наконец, один – высокий, светловолосый, крепкого сложения мужик в
потертом замызганном комбинезоне – посмотрел на пришельца и состроил кислую
гримасу. Отложив отвертку и вытерев руки о замасленную тряпку, он направился к
Джессу. Чет был племянником Генерала; они с Джессом когда-то ходили вместе в школу,
и с тех пор связи не теряли. Теперь Чет стал контактом Джесса у Генерала – с самим
Генералом Джесс никогда напрямую не разговаривал. Так уж у Генерала было заведено,
во всяком случае в том, что касалось мелочей, а Джесс, ясное дело, как раз таковой
и являлся.
– Мило с твоей стороны, что решил заскочить, – Чет воспроизвел на лице то, что
Джессов дедушка, бывало, называл «крокодилья улыбка». – Сэкономил мне кучу времени:
не нужно бегать, искать тебя.
– Надеюсь, у тебя нет никаких планов на сегодня? Потому что они все только что
отменились.
– Не могу.
– Не можешь?
– Мне это не нравится, Джесс. Тут, между прочим, люди на тебя полагаются.
– Это что?
– Давай, вперед.
– Ты – не Генерал.
Чет сощурился.
Чет схватил Джесса за ворот куртки и дернул вверх, так, что тому пришлось встать на
цыпочки.
– Думай, что говоришь, парень, – проворчал Чет, и с силой оттолкнул от себя Джесса.
На Генерале был все тот же прикид, в каком Чет привык его видеть: замшевая
ковбойская шляпа, прикрывающая лысину, такая же замшевая куртка с бахромой а-ля
Даниэль Бун[8] и сапоги из крокодиловой кожи. Лицо грубое, обветренное, с
топорщившейся во все стороны черной с проседью бородой. Лет Генералу было,
наверное, уже за шестьдесят, но – несмотря на это, вид у него был такой, что
связываться с ним совсем не хотелось. Настоящее его имя было Сэмпсон Улисс Боггз.
Родители дали ему большое имя; они, должно быть, надеялись, что рано или поздно он
до него дорастет. Но, поскольку Генерал был на полголовы ниже любого мужчины, он,
видимо, пытался компенсировать это обстоятельство другими способами. Опираясь на
репутацию, которую род Боггзов заработал подпольным производством и
распространением самогона во времена Сухого закона, он пробился (в буквальном
смысле этого слова) во все доходные отрасли противозаконной деятельности в округе
Бун.
– Ну, – ответил Джесс. – У меня есть предложение, которое, может, вас заинтересует.
– Предложение?
– Да, – Джесс распахнул мусорный пакет так, чтобы все увидели его содержимое.
– Еще добыть?
– Да, сэр. И я подумал: надо нам с вами сотрудничать. У меня есть надежный канал
поставок, но мне, конечно, нужна помощь с дистрибьюцией, – тут до Джесса дошло, что
он слишком частит, и он вынудил себя говорить помедленней: – Могу предложить вам
пятьдесят на пятьдесят, за все.
– Ну, – Джесс замялся. – Понимаете, сэр… На самом деле, не могу вам этого сказать.
– Не можешь?
– Нет, сэр. Давайте будем считать, что мне их Санта принес, – Джесс выдавил из себя
смешок, но никто не улыбнулся.
Они подтащили его к станкам, выстроившимся у стены, и прижали его руку к платформе
стационарного перфоратора, ровно над тем отверстием, куда сверло уходит после того,
как проделает в чем-нибудь дырку. Чет взял катушку промышленного скотча и принялся
приматывать руку Джесса к платформе перфоратора. Джесс попытался выдернуть руку, но
скотч держал крепко. Чет толкнул его на колени и придержал, чтобы Джесс не мог
подняться.
Подошел Генерал.
Джесс похолодел.
– Сказал, ты нес какой-то бред. Вроде как настучать на нас собрался. Что-то скулил
насчет того, будто мы тут плохо с тобой обращаемся.
– Заткнись.
Джесс закашлялся; у него перехватило дыхание. Пока он ловил воздух ртом, Чет
оторвал еще одну полоску скотча и залепил ему губы. Рот у Джесса немедленно
наполнился вкусом клея, а ноздри раздулись, пытаясь впустить в легкие хоть немного
воздуха.
– Есть такое дело, – ответствовал Чет. – Держу пари, он скорее будет возиться с
гитарой, чем с горячей телочкой. Говорил, его мечта – поехать в Мемфис и там
прославиться.
– Что ж, трудновато будет сделать это с дырками в руке, – Генерал кивнул, и Чет
щелкнул выключателем перфоратора; гараж заполнил высокочастотный вой. Ухмыляясь,
Чет медленно опустил вращающееся сверло, пока кончик не коснулся кожи Джесса.
Чет опустил сверло еще пониже, так, что оно вонзилось в руку на четверть дюйма.
– Но…
– Вперед.
Генерал поморщился, отчего его лицо стало похожим на только что отжатую тряпку; он
ступил вперед и ткнул Чета в грудь своим толстым пальцем.
– Тебе бы, парень, надо поучиться делать, что говорят. – С этими словами Генерал,
оттолкнув Чета, который еле удержался на ногах, сам взялся за дрель. Наклонившись к
Джессу, он сказал:
– В следующий раз, как язык зачешется, будешь вспоминать вот это, – и Генерал
медленно опустил дрель, так, что сверло глубоко вошло в плоть.
Руку Джесса прошила страшная, обжигающая боль. Ощущение было такое, будто ладонь
горит. Он заорал, давясь скотчем; из глаз покатились слезы.
Когда дрель прошила руку насквозь, Чета передернуло, как и всех остальных. Генерал
даже не моргнул; он только кивал, будто слушал любимую музыку, пока сверло делало
свою работу. Кровь, кусочки скотча и мяса забрызгали Джессу лицо, в ноздри ударила
вонь горелой плоти.
Генерал достал носовой платок, стер с щеки пятнышко крови и присел на корточки
рядом с Джессом.
– А теперь послушай, сынок, потому что повторять я не собираюсь. Если я еще хоть
раз услышу, что ты решил стукачом заделаться… игры закончатся. И если ты еще хоть
когда-нибудь меня рассердишь – неважно, как, – я посажу тебя и твою милую малышку в
ящик и закопаю живьем. Это я тебе обещаю, Джесс. Ты просто подумай об этом, ладно?
Когда у тебя в следующий раз в заднице засвербит. Понял меня?
Джесс кивнул.
Все, кроме Джесса, кивнули, и Генерал, отвернувшись, пересек гараж и поднялся вверх
по лестнице, на которой перемигивалась огоньками рождественская гирлянда, и исчез в
кабинете на втором этаже. Стоило ему закрыть за собой дверь, как Чет показал в его
сторону средний палец.
– Вашу мать, – сказал Чет. – Сукину сыну не мешало бы немного охолонуть. Если дела
идут хреново, это не значит, что он может так с нами обращаться.
– Ему сейчас непросто, и это его достало, вот и всё. Помню, еще совсем недавно
нигде, кроме как у Генерала, дозу было не достать. А теперь каждый торчок варит
свое собственное дерьмо у себя в подвале. Генерал теряет авторитет, и, как ты мог
заметить, он этого не в восторге.
– И все эти разговоры насчет того, чтобы ребенку что-то дурное сделать, мне тоже не
нравятся. Так у нас тут дела не ведутся. Никогда.
– Долбаные торчки, – выплюнул Чет. – Долбаный винт. Все, на хрен, псу под хвост из-
за них.
– Если бы. Услышал, как Генерал с Диллардом об этом толковали. Как я понял,
Диллард-то их и застукал.
– Диллард? Охренеть! Я так понимаю, ничем хорошим это для них не кончилось.
Джесс содрал с лица скотч, еле удержавшись, чтобы не вскрикнуть. Потом он принялся
теребить и расшатывать моток скотча, удерживавший его руку. Подошел Чет.
– Дам тебе один совет, Джесс. К Дилларду больше не суйся. Не тронь дерьмо, как
говорится. Может, ты думаешь, что у тебя на него что-то есть, но ты просто не
представляешь, на что способен этот ублюдок.
– Не мое. Но я своими глазами видел, что он делает с теми, кто переходит ему
дорожку. Он в игрушки играть не будет. Просто сделает так, что ты исчезнешь, и все.
– Что, не веришь? А спроси-ка себя вот о чем: кто-нибудь хоть что-нибудь слышал о
том, куда девалась его жена? Некоторые думают, она сбежала. Что ж, я-то лучше знаю.
– Как это ты знаешь? – спросил Линэрд.
– А я тебе не скажу.
– Все-то ты гонишь.
– Лучше бы не видел.
– Брехня.
– Правда показал.
– Хрен его знает. Поди пойми его. Это пару месяцев назад было, я ему тогда помогал
перетащить в гараж его старый холодильник. Когда мы закончили, он меня и
спрашивает, не хочу ли я с ним пивка выпить. Ну, я, конечно, хотел. В общем, выпили
по одной, по другой, по третьей, а потом я уже и не очень помню, что было. Знаю
только, что мы вытащили пару складных стульев с террасы и нажрались прямо там, у
него в гараже. Ну, короче, он всегда, как напьется, начинает о жене говорить, как
он по ней скучает, и все такое. И в этот раз поплыл, ну а я тоже уже никакой был,
сижу, сочувствую. Так вот он берет с полки шкатулку для шитья, красивую такую, всю
в розах. Говорит, это, мол, была коробка Эллен, открывает ее, а там сверху лежит ее
свадебная фотка. Могу добавить, что Эллен в свое время была женщина очень даже
видная. Ну, и вот он пялится на фотку, будто заползти туда хочет. Я-то всегда
слышал, что она его обчистила, ну, и мямлю там что-то такое, как мне жаль, что она
с ним так поступила. А он и говорит: «Да, и она тоже жалеет». И так он это сказал,
что я сразу насторожился. А он такой подцепил рамку, и вытащил из-под нее еще одну
фотку, «поляроид». И глядит на нее молча, глядит и глядит, а у самого лицо, как
камень. А потом показал ее мне. Это была она, его жена. И она была мертва.
Сомневаться не приходилось. И видно было, что умерла она не по-хорошему. А он мне и
говорит: «Никогда еще ни одна женщина так ни о чем не жалела». И так он это сказал,
что меня дрожь пробрала… До самых костей.
– Да уж, тут ты прав, – сказал Чет и посмотрел на Джесса. – И вот поэтому, Джесс,
будь я на твоем месте, я бы держался от этого человека, на хрен, подальше.
Связываться с ним – себе дороже… Кто б ты ни был.
У Джесса в ушах грохотала кровь. Слухи до него доходили, но одно дело – слухи, а
совсем другое – услышать это вот так, от Чета, который видел все собственными
глазами. По спине побежали мурашки – его кроха жила под одной крышей с человеком,
способным на хладнокровное убийство. На что еще он был способен? Джесс отодрал
последний кусок скотча и рывком высвободил руку. В ладони, между костями среднего и
указательного пальцев, зияла дыра диаметром примерно с карандаш, которая быстро
набухала кровью. Он сжал пальцы в кулак, разжал опять. Было больно, но все пальцы
двигались нормально.
– Похоже, тебе повезло, – сказал Чет. – Сверло прошло мимо кости. Но дрочить тебе
пока явно придется левой рукой. – Он фыркнул. – Кто знает… Может, тебе таки
доведется еще поиграть на гитаре.
В первый раз в жизни Джессу было все равно, будет он еще когда-нибудь играть на
гитаре, или нет. Единственное, о чем он мог думать – это об Эби, которая была в
доме у Дилларда, и защитить ее было некому. Джесс с усилием поднялся на ноги и,
спотыкаясь, направился к своему пикапу. Рванул на себя дверцу, забрался внутрь.
– Эй, Джесс, – Чет подошел к пикапу с мешком приставок в руке. – Ты тут кое-что
забыл. – Чет выудил из мешка одну коробку. – Ничего, если я возьму себе одну? Тут
племяшка мой весь год ныл, хотел такую.
Джесс оскалился.
– Слушай, придурок, это я не о тебе забочусь. Я тебе все это говорю потому, что –
так уж получилось – мне нравятся Линда и Эбигейл, и мне бы страшно не хотелось,
чтобы с ними что-то случилось. Правда. Черт, знаешь, было время, когда я и сам
забил бы на угрозы Генерала, он ими часто бросается, но, Джесс, в последнее время я
тут всякого навидался, и я бы лично не стал испытывать терпение этого человека.
Если он угрожает посадить в ящик твою малышку, тебе бы лучше воспринять его слова
всерьез. Ну сам посуди, он же держит тебя за задницу, так крепко, что мог бы ею
вразнос торговать. Так что пожалуйста, избавь нас всех от проблем, будь хорошим
мальчиком. Лады?
Джесс ничего ему не ответил, даже не кивнул. Он повернул в зажигании ключ, невзирая
на острую боль в руке, включил передачу и выехал на дорогу, так и оставив Чета
стоять, где стоял, с мешком приставок в руке.
Глава четвертая
«Черти»
Санта-Клаус покосился через плечо. Двое парнишек на BMX-байках все так же тащились
за ним. Этим утром, ближе к полудню, Санта наткнулся на линию электропередач, и
теперь он шел вдоль нее на запад. Недавно он миновал двойной трейлер; те ребята
прыгали на своих байках на рампе, когда он проходил мимо. Уставились на него и
смотрели, пока он не скрылся из виду. И вот теперь, пару миль спустя, они здесь –
прячутся за кустами, следят за каждым его шагом.
«Их придется отвадить. Все-таки не годится, чтобы дети видели, как старый добрый
Санта кромсает на куски Крампуса и его кощунственных созданий».
Издалека до него долетел хриплый крик – то, чего он так долго ждал. Он обшарил
взглядом небо, но увидел только серые, тяжелые тучи. Снял с пояса рог и дунул –
одна короткая, мощная нота. Секундой позже он был вознагражден: опять крик и два
черных силуэта, летящие к нему сквозь плотные тучи.
Спустившись, они сели на искривленную ветвь поваленного дуба – два великих ворона,
Хугин и Мунин. Каждый был величиной с орла, с черными, гладкими, блестящими
перьями. Сложив крылья, они с любопытством уставились на Санту своими умными
глазами.
– Помните Крампуса? Да, знаю, вы помните. Похоже, он не погиб во тьме, как ему было
доолжно. Каким-то образом он выполз из-под камней обратно на свет, чтобы творить
бесчинства – и натворил. Теперь мой Рождественский мешок утерян – где-то здесь, в
ближайшем городке.
– Ищите его тварей, его кощунственных отродий, Бельсникелей. Потому что они тоже
будут охотиться за мешком. Когда вы их найдете, следуйте за ними неотвязно, как
дурные предзнаменования, и укажите мне на них своим криком… Ибо мой меч жаждет
испить их крови.
Санта вспомнил, почему он так ненавидит подростков – они так усердно стараются ни
во что не верить. И делают все, чтобы испортить волшебство всем остальным.
– Идите домой.
Подросток моргнул.
– Что бы тебя на нем не было, когда я спущу его под откос, – Санта кивнул в сторону
обрыва, по которому шла тропа. Дно ущелья было усеяно обломками скал.
Санта схватил велосипед за руль и пнул колесо в бок, вышибив разом почти все спицы.
Обод немедленно пошел «восьмеркой».
Он вскочил на ноги, и, когда он это сделал, Санта выдернул из-под него велик.
Поднял над головой и бросил вниз. Велосипед несколько раз подскочил, перевернулся в
воздухе и грохнулся на камни внизу.
* * *
Стиснув зубы, Джесс мчался по шоссе к дому Дилларда. Не отрывая взгляда от дороги,
он наклонился, открыл бардачок, порывшись, нашарил там пистолет и положил на
сиденье рядом с собой.
– Заберу дочь, – сказал он вслух, потому что хотел слышать, как это звучит. – А
если кто попробует помешать – застрелю.
– Твою мать! – Джесс взял револьвер и впился в него взглядом. У него в ушах опять
зазвучал голос Дилларда: «Ты не сделаешь этого, Джесс. Уж я-то знаю. Если я в чем и
хорош, так это в том, что я всегда знаю человеку цену».
Он заглушил пикап, вышел и прошел через заправку в туалет. Включил теплую воду и
промыл рану на руке – как сумел. Рука онемела, плоть вокруг раны потемнела и начала
опухать. Оборачивая руку бумажными полотенцами, он задумался, сможет ли еще он
когда-нибудь играть на гитаре. «Может, Генерал мне услугу оказал? Может, будет
только лучше, если я не смогу играть. Просто брошу музыку, и все».
Джесс забрался обратно в пикап и решил, что пока лучше всего будет поехать домой и
подумать. «А о чем думать-то?» – тут же спросил он себя, и опять у него в голове
зазвучал неотвязный голос Дилларда: «Я бы его застрелил, без вопросов. Потому что
настоящий мужик поступил бы именно так».
Джесс выехал обратно на шоссе и через несколько минут уже заезжал на территорию
Кингз-Касл, разбрызгивая натекшую в выбоины мерзлую жижу и изо всех сил стараясь
прочистить голову. Уже вечерело; через пару часов Чет будет ждать его позади
начальной школы, и если Джесс там не появится, дела сразу же обернутся к худшему.
«Ну не могу я и дальше делать для них ходки. Рано или поздно в тюрягу загремлю. Что
бы я ни сделал, все к худшему. Что же мне делать? Что же мне, на хрен, делать?..»
Он выудил из нагрудного кармана пачку сигарет, пошарил в ней, но пачка была пуста.
Джесс шлепнул картонкой о приборную доску, и оттуда выкатилось несколько крошек
табака.
Над его трейлером кружили две огромные птицы. Сначала Джесс подумал, что это какие-
нибудь канюки, но, подъехав поближе, разобрал, что птицы были похожи скорее на
ворон – или на воронов. Он бросил взгляд на трейлер.
Дверь трейлера была открыта нараспашку. Внутри что-то явно двигалось: какая-то
сгорбленная фигура, копошившаяся в сваленных у двери коробках, спиной к нему. На
незваном госте была темная куртка с поднятым капюшоном. И, хотя лица Джесс не
видел, ему сразу стало понятно, кто это.
Он проехал мимо, даже не притормозив, будто его дом был дальше по дороге, надеясь
изо всех сил, что его не заметили. Дорога заканчивалась тупиком, и у него не было
выбора, кроме как, развернувшись, двинуться в обратную сторону. Джесс сдал задом на
подъездную дорожку Такеров и развернулся, стараясь не привлекать к своим маневрам
ни малейшего внимания. И тут заметил еще одну фигуру в капюшоне. Незнакомец бродил
по кустам позади его трейлера, низко пригнувшись к земле, будто что-то вынюхивая.
Джесс покосился на мешок Санты, лежавший на полу, и принялся гадать, не могут ли
эти создания каким-то образом чуять мешок. Он подхватил мешок, намереваясь выкинуть
его в окно и уехать подальше, но тут существо выпрямилось, поджав когтистую руку,
точно собака – лапу, понюхало воздух, а потом голова твари резко дернулась в его
сторону. На лице у этого красовались солнечные очки, хотя день выдался пасмурным,
солнца не было и в помине. Оно подняло очки, и тут Джесс увидел его глаза: горящие,
оранжевые, они были устремлены прямиком на Джесса, провожая взглядом ползущий по
дороге пикап.
Джесс сунул мешок обратно в ноги перед пассажирским сиденьем, борясь с желанием
втопить педаль газа в пол.
«Черт» тем временем направился к дороге. Джесс старался на него не смотреть, но все
время чувствовал на себе взгляд этих горящих оранжевых глаз – особенно когда
проезжал мимо. «Еще чуть-чуть. Еще совсем чуть-чуть». В зеркало ему было видно, что
«черт» выбрался на дорогу и быстро направляется в его сторону. Поглядев опять
вперед, на дорогу, Джесс вскрикнул: прямо перед ним, посреди дороги, стоял еще один
– тот, который побольше, с рогами, весь покрытый мехом, и с копьем.
Джесс дал по газам. Колеса провернулись, буксуя на смеси гравия со снегом, и какую-
то секунду он отчаянно жалел, что заложил хорошую резину, но тут шины наконец
зацепили землю, и пикап сорвался с места, быстро набирая скорость, подпрыгивая и
переваливаясь на ухабах. Джесс глянул в зеркало – никого. По крыше кузова вдруг
что-то тяжело ударило, а потом послышались шаги – уже по крыше кабины.
Тварь соскользнула по лобовому стеклу прямо на капот, и вновь одарила его
кривоватой улыбкой. При виде мешка глаза твари широко распахнулись – и загорелись,
в буквальном смысле, будто кто-то поднес к дровам спичку. Откинув голову, существо
завыло – долгий, переливчатый вопль, почти рыдание, так, что у Джесса волосы встали
дыбом. Повсюду вокруг зазвучали ответные вопли. Существо откинулось назад и с
размаху всадило кулак в лобовое стекло, пробив дыру. По стеклу побежали трещины.
Высвободив кулак, существо вновь откинулось для очередного удара, но тут Джесс
резко вывернул руль влево, потом вправо, пикап рыскнул из стороны в сторону, и
существо сорвало с капота. Оно ухватилось за дворник, сползая все ниже и ниже.
Впереди показались еще двое «чертей» – они длинными прыжками неслись к нему прямо
дороге.
Тот, что висел на капоте, начал подтягиваться обратно. Джесс опять рванул руль,
нарочно проехав по рытвине. «Черта» подбросило в воздух, и он улетел с капота, по-
прежнему сжимая в руке дворник. Приземлился он в сугроб на обочине и тут же исчез
из вида, скатившись в кювет.
Те двое, что были впереди, быстро приближались – наперерез. Джесс продолжал что
есть силы давить на газ. Старый восьмицилиндровик надсадно ревел, и пикап ходко шел
вверх, в горку.
Он уже было решил, что ему удалось прорваться, когда то чудище, что бежало впереди,
прыгнуло, перелетев через сугроб, и врезалось в дверцу со стороны пассажирского
сиденья. Пикап заходил ходуном. Существо уцепилось за боковое зеркало, потом
схватилось за ручку и распахнуло дверь.
Впереди показались мусорные баки и ковчег Милли. Джесс резко дернул руль вправо, к
бакам, впечатал в них дверцу вместе с повисшим на ней «чертом». Следующие несколько
секунд время словно замедлилось, будто кто-то нажал на паузу, и Джесс ясно увидел
парящих в воздухе «черта», Иосифа, Марию и младенца Иисуса – в сопровождении мусора
Милли.
А Джесс уже мчался вниз, под горку, к шоссе. Пикап бросало из стороны в сторону на
рытвинах и ухабах, водило от кювета до кювета. Он прошелся по ряду почтовых ящиков,
стоявших у подножия холма, потом въехал в кювет, а из кювета – прямо на шоссе.
Джесс ударил по тормозам, и задние шины занесло – в кювет на другой стороне дороги.
Пикап развернуло в противоположную сторону, и Джесс увидел всех пятерых – они
неслись длинными, стелющимися прыжками, быстрые, как олени, а их глаза – их
страшные, горящие глаза – были устремлены прямо на него.
Джесс в последний раз поймал «чертей» взглядом в зеркале заднего вида – далеко
позади, на шоссе. Они и не думали останавливаться, сдаваться. И в этот момент Джесс
понял: как бы далеко он ни убежал, эти существа будут преследовать его в кошмарах
всю оставшуюся жизнь.
* * *
Джесс двигался на юг со скоростью почти восемьдесят миль в час, даже не замечая
пронизывающего ветра и снега, забивавшегося в кабину сквозь дыру в лобовом стекле.
Старенький восьмицилиндровик выл и стонал, угрожая заглохнуть от натуги. Сердце у
Джесса все еще стучало, как бешеное. От города его отделяло уже десять миль; он
скоро уже должен был выехать на федеральное шоссе – и это его вполне устраивало.
Джесс не планировал останавливаться, пока не окажется в Кентукки, или, может быть,
в Мексике.
Он зло покосился на мешок Санты, будто тот его каким-то образом предал. Не снижая
скорости, перегнулся через пассажирское сиденье и опустил окно. Потом одним
движением выдернул мешок из-под приборной доски и выкинул его в окно. Мешок
запрыгал по асфальту и шлепнулся в кювет.
Джесс попытался ухватиться за эту мысль, не думать больше ни о чем, но ведь это
было не все, было еще кое-что, от чего он не мог отмахнуться, и в глубине души он
это знал. Он сосредоточился на дороге, на мелькающих под колесами желтых полосках,
только бы не слышать ее имя, ее голос… «Папа». Джесс стиснул зубы и вцепился в руль
так, что дыра у него в руке запульсировала болью.
«Ты же слышал, что сказал Генерал. Прекрасно слышал. Он посадит Эбигейл в ящик».
Джесс отпустил газ. Пикап сбросил скорость до сорока… тридцати… двадцати… десяти
миль в час.
Иисус безмолвствовал.
– Не знаю, что я тебе такого сделал, но, судя по всему, это было что-то ужасное, –
Джесс пнул дверцу. – Знаешь, в моей жизни и так было предостаточно дерьма.
Он обошел вокруг пикапа, опустил задний борт и поднял дверцу. Отодвинул в сторону
гитару, мешки с игровыми приставками, и забрался внутрь. В дальнем конце кузова, у
кабины, были свалены в кучу его спальный мешок, брезентовая сумка с рабочей одеждой
и какие-то мелочи, которые остались еще от отца да так и валялись в пикапе. Всякое
старье, которое невозможно было уже продать или заложить. Джесс отодвинул в сторону
ящик с инструментами, удочку, и вытащил на свет отцовскую охотничью винтовку. Он
хранил ружье завернутым в промасленные тряпки, чтобы оно не заржавело, и сейчас
подумал, что тряпки сгодятся на то, чтобы заткнуть дыру в стекле. Он снял с ружья
тряпки, складывая их себе на колени, а потом взял винтовку в руки. Рычажная
перезарядка, двадцать второй калибр. Джесс провел рукой по потертому прикладу, по
гладкому дулу. Он будто встретил старого друга, будто вернулся опять в леса своей
юности, где, бывало, бродил целыми днями в поисках кроликов, и единственной его
заботой было не наткнуться на лесника из Охотничьей комиссии.
Мимо по шоссе прогрохотала фура, и Джесс поднял взгляд. Заметил, что день уже
клонится к вечеру, и в груди у него что-то сжалось. Скоро его будут ждать у школы,
и, если он не появится, «черти» станут только частью его проблем.
Он улыбнулся, но улыбка вышла безрадостная, потому что он знал, чтоо на самом деле
ему надо будет сделать, знал, что сделать это будет нелегко.
«Тебе придется вернуться, забрать Эбигейл, а потом валить отсюда на хрен – вот и
все, что тут можно поделать. Уехать в Мексику, или, может, в Перу – куда-нибудь,
где Генерал и его команда никогда до нас не доберутся».
Он потряс головой, отложил винтовку, и тут до него дошло, что, может, Генерал и был
решением проблемы. Когда Джесс делал ходку, он обычно и деньги забирал, оплату за
товар. Обычно в районе от двух до трех тысяч долларов.
«Тупо забрать деньги и дать деру. – Он кивнул. – Пока до Генерала дойдет, времени
должно хватить. Нужно только, чтобы Дилларда точно не было дома. – Джесс прикусил
палец. – Это устроить несложно. Поджечь где-нибудь помойку, или, еще лучше,
расколотить витрину». Он почувствовал, как в нем оживает надежда. Шанс, каким бы
ничтожным он ни был, лучше, чем ничего. «Увезти Эбигейл, пока Диллард гоняется за
призраками».
– А Линда? – он нахмурился.
Он потряс головой.
– Может, если я расскажу ей все, она все поймет. Она просто обязана понять.
Тут ему в голову пришла еще одна мысль: «Может, если я сумею найти то фото с Эллен.
– Он кивнул, и его сердце забилось чаще. – Если она увидит ту фотографию, может,
она даже поедет с нами».
Вот только…
Джесс взглянул на два мешка с приставками. «Наверное, загнать это барахло в Мексике
будет нетрудно». Он подумал о мешке, который валялся где-то на обочине – просто
валялся, как на блюдечке, бери, кто хочет.
Через минуту он уже вытаскивал мешок Санты из грязного кювета, причем грязи на
мешке не было совсем, он даже не намок. Резкий птичий крик заставил задрать голову;
в небе кружили две крупные черные птицы. Только через секунду до Джесса дошло, что
это были такие же птицы, как те, что кружили над его трейлером. Может быть, даже те
же самые. Он бросил мешок на пассажирское сиденье, и птицы принялись хрипло орать.
Надвигались сумерки; тени между деревьями становились все гуще. Джессу пришли на
память «черти», их глаза. Он торопливо забрался в пикап и направился к городу.
* * *
Джесс миновал дорожный знак «ЗОНА БЕЗ НАРКОТИКОВ», притормозил, въехал на парковку
младшей школы «Санни Хиллз», обогнул кафетерий и припарковался у помойных ящиков.
Заметил, что на приборной панели горит лампочка – бак был почти пуст. Джесс
постучал по лампочке, которая неуверенно замигала, и мысленно сделал себе пометку
сказать Чету, что, если тот хочет, чтобы Джесс мотался в Чарльстон и обратно, ему
лучше бы отстегнуть денег на бензин.
Джессу не слишком улыбалось торчать подолгу на одном месте, когда где-то поблизости
шляются эти твари. Ему страшно хотелось курить, хотелось хоть чем-то успокоить
нервы. Он оглянулся на деревья – не видно ли этих их оранжевых глаз. Уже почти
совсем стемнело, и ему казалось, каждый куст, каждая тень пытаются к нему незаметно
подкрасться. Он взял с сиденья пистолет, открыл барабан и дважды убедился в том,
что оружие полностью заряжено. Мимоходом задумался, сгодятся ли обычные пули против
таких, как эти, или нужны серебряные, ну, или вода святая, или что там еще. Джесс с
щелчком вернул барабан на прежнее место, и сунул револьвер в нагрудный карман.
Заметил, что мешок Санты торчит из-за сиденья, и попытался запихать его поглубже
под приборную доску.
Он откинулся на сиденье, закрыл глаза и сделал то, что не делал с тех пор, как был
еще ребенком.
– Господи, если у тебя есть минутка, выслушай меня, пожалуйста. Знаю, я твоего
внимания не заслужил. Но если бы ты дал мне маленькую поблажку, только на этот раз,
ради Эбигейл, я был бы страшно тебе благодарен. И если ты это сделаешь… клянусь, я
этого не забуду. Уж как-нибудь, когда-нибудь, но я тебе за это отплачу. Клянусь.
И тут сверху до него донеслось карканье. Джесс открыл глаза, выпрямился. Сердце у
него колотилось, как бешеное. Вороны – они оба были здесь – наворачивали круги у
него над головой.
* * *
Широким, пожирающим расстояние шагом Санта пересек парковку у методистской церкви
Гудхоупа. Он был рад надвигающимся сумеркам, постоянно ощущая спиной удивленные
взгляды. Когда он проходил мимо церкви, из-за угла быстрой походкой вышла молодая
женщина с картонной коробкой в руках. Коробка совершенно закрывала ей обзор, и она
врезалась прямо в Санту, отчего коробка вылетела у нее из рук. На дорожку
посыпались упаковки с новогодними шляпами и дуделками.
Тут женщина осеклась – казалось, у нее внезапно кончились слова. Она бросила взгляд
через плечо на человека, который шел следом за ней – пожилой, жилистый мужчина со
строгим, пронизывающим взглядом. У него в руках тоже была коробка со снаряжением
для новогодней вечеринки. Санта наклонился, сгреб рассыпавшиеся предметы обратно в
коробку, подал ее женщине и направился дальше.
Санта обернулся. Женщина протягивала ему рог. Он вернулся, забрал рог, сказал:
«Спасибо», и развернулся, чтобы идти.
Он невольно улыбнулся:
– С Рождеством.
Человек, стоявший рядом с ней, нахмурившись, разглядывал его костюм. Потом покачал
головой:
– Сегодня – день рождения Иисуса. Так, напоминаю на всякий случай, брат мой, потому
что бывает, люди в это время года сбиваются с толку, – улыбаясь, он положил руку
Санте на плечо. – Думают, это день Санта-Клауса.
– Да уж, а как иначе. Санта-Клаус и его подарки – вечно они встают на пути у Слова
Божия.
Преподобный сощурился.
– Ну, думаю, вам сложно будет поспорить, что миру нужно больше Иисуса и поменьше
Санты.
– Видите, как раз об этом я вам и говорил. Люди сбиты с толку. Особенно дети.
Санта-Клаус – это сказка. И если люди говорят своим детям другое – что ж, они им
просто-напросто лгут.
Преподобный заколебался.
– Найдется ли в вашем сердце место для обоих? И тот, и другой несут мир, милосердие
и добрую волю.
Санта вздохнул:
– Все мы служим Господу по-своему. – Потом, очень тихо, будто про себя: – Иногда –
вне зависимости от того, хотим мы этого или нет.
* * *
Изабель откинула капюшон, сняла темные очки и оглядела небо. Воронов не было и в
помине. Бельсникели – все пятеро – стояли на гребне холма, обозревая долину. Внизу,
под ними, раскинулся городишко Гудхоуп. Из-под тяжелых низких туч расползалась
вечерняя мгла. Они надеялись, что человек в пикапе далеко не уехал. Всем было
понятно, что, если он оставил город, у них было очень мало шансов найти его прежде,
чем его найдут чудовища Санты или Санта собственной персоной.
– Ну, я ничего не вижу, – раздраженно сказал Вернон. Изабель тоже ничего не видела,
но это не значило, что птиц нигде не было. Маква знал Крампуса уже очень давно, по
догадкам Изабель – около четырех сотен лет, а чем дольше ты отирался возле
Крампуса, тем больше магии тебе доставалось.
Маква посмотрел на них, на слабоумных, а потом пустился вниз по тропинке; двое
братьев – Випи и Нипи – последовали за ним. Пожав плечами, Изабель и Вернон
отправились следом.
Все пятеро мчались по лесу. Уже темнело, им не было нужды скрывать лица, и Изабель
наслаждалась зимним ветром, пляшущим у нее в волосах. Кровь Крампуса текла у них в
жилах, даря всем пятерым силу и стойкость. Изабель могла бежать быстрее и прыгать
дальше любого человека, могла часами мчаться без устали – но это было еще не все;
его кровь отворяла их чувства дикой природе, позволяя видеть и слышать ее так, как
не дано было ни одному смертному. Изабель чуяла запах прелых листьев под слоем
снега, чуяла рыбу в ручье, слышала, как устраивается на ночлег семейство белок –
там, высоко, среди верхушек деревьев. Чувствовала пульс жизни, бьющийся под
поверхностью вещей. «Древние силы, – подумала она, – древнее, чем сама земля». И
когда она бежала вот так – прыгала, как олень, мчалась сквозь лес с открытой
хранителю этой земли душой, – она почти забывала о том, что было у нее отнято.
Вместе с ручьем они поднырнули под шоссе, обогнули несколько домов, и выбежали из-
под деревьев на поле позади старшей школы. Школа была все та же – по крайней мере,
на вид – как тогда, когда она туда ходила, уже больше сорока лет назад. Она
посмотрела на темные окна и задумалась, ходил ли в эту школу ее сын.
Маква поднял руку, и они остановились. Он указал вверх, на низкие тучи. В этот раз
Изабель разглядела два пятнышка, круживших где-то в миле отсюда, над младшей
школой, расслышала далекие крики воронов. Ее сердце заколотилось сильнее.
Изабель почувствовала, как внутри нее вновь оживает надежда. В этот раз они знали
марку пикапа и видели, как выглядит тот человек. Ему не уйти.
– О, это чудесно, просто чудесно, – сказал Вернон. Судя по голосу, он был близок к
истерике. – И что же нам теперь делать?
Прибавить к этому было больше нечего; все они понимали, что она имеет в виду.
Крампус дал им прямой приказ. Они полностью принадлежали ему; та же кровь, что
позволяла Бельсникелям бегать, подобно оленям, полностью подавляла их волю.
Потребуй Крампус, чтобы они зубами перегрызли себе вены, напевая при этом песенку,
они ничего не смогли бы с этим поделать. Им было приказано принести мешок – любой
ценой, так что они будут пытаться это сделать, до последнего вздоха, даже если для
этого придется пойти прямиком в пасть чудовищам Санты.
* * *
Чет выбрался из пикапа.
Линэрд вылез из Четового «Шеви» с другой стороны и, подойдя к Джессу сзади, схватил
его за шкирку.
– Да успокойся уже. Как закончим, получишь свою пукалку обратно, – Линэрд положил
пистолет на капот Джессовой машины. – Просто хочу быть уверен, что ты не выкинешь
ничего, о чем потом будешь жалеть.
– Джесс, я это пропущу мимо ушей, потому как ты чересчур туп, чтобы разговаривать
по понятиям.
– Расслабься, – сказал он. – Никого там нет. Кроме того, твой дружок Диллард нас
прикрывает.
Джесс, втянув воздух сквозь зубы, попытался привести нервы в порядок, и изо всех
сил постарался не думать о горящих оранжевых глазах.
– О, чуть не забыл, – сказал Чет. – Думаю, тебе это понравится… Племянник мой чуть
не двинулся от счастья, когда я ему ту твою приставку подарил. Аж весь посинел. Я
уж думал, сейчас обделается, прямо на ковер.
– Я охренительно рад это слышать, – прервал его Джесс, натужно улыбаясь во весь
рот.
– Чё? – Чет поглядел на Линэрда. – Мне это кажется, или Джесс сегодня какой-то
чудной?
– Джесс всегда чудной, – ответствовал Линэрд.
Чет, сощурившись, опять посмотрел на Джесса – изучающе, будто тот только что сбежал
из зоопарка.
– Н-да, тут ты прав, – Чет выудил из кармана жестянку жевательного табака, открутил
крышку, достал щепоть и сунул за щеку. Джессу казалось, что двигается он будто в
замедленной съемке.
– Ладно, сладкий ты мой, – продолжил Чет. – План таков. Как я уже говорил, нужно
по-быстрому смотаться в Чарльстон. Все туда же, ничего не изменилось. В этот раз
встречать тебя будет Джош – братан его опять в тюряге, за вождение в нетрезвом.
Жена его залог платить отказалась, – Чет фыркнул. – Честно, мне кажется, за
решеткой он ей нравится больше. Ну, короче, Джош будет ждать тебя к девяти. Сделай
нам всем одолжение, будь там вовремя. Не хочу, чтобы он мне потом мозг полоскал.
Зуб даю, Джош этот иногда нудит, как старая баба. Так что не…
– Дааа… Ну ладно тогда, – Чет помолчал. – Ты что, под кайфом, что ли?
– Нет.
Сомнения у Чета явно остались. Он кивнул Линэрду, и тот, расстегнув куртку, вынул
из-за пазухи большой коричневый пакет, обклеенный скотчем.
– Ага, шесть. Ты смотри только, без шуток. Помни, что сказал Генерал насчет твоей
дочки. Я серьезно, Джесс. Ради нее – смотри, не сбейся с пути.
Линэрд шагнул к пикапу Джесса и открыл дверцу со стороны пассажира. Мешок Санты
вывалился прямо на землю. Откуда-то сверху послышалось громкое карканье.
У Линэрда в руке немедленно появился большой охотничий нож, и нацелен он был прямо
Джессу в сердце. Линэрд был не самым крупным из Боггзов, но он был быстрый, очень
быстрый. Джесс остановился, подняв руки.
– Черт, Джесс, – сказал Чет. – Тебе надо перестать, на хрен, так дергаться.
– Э-эй, – протянул Чет. – Это что, мешок Санта-Клауса? Да, точняк. Что за черт,
Джесс? Ты что, в Санту решил поиграть?
– Никому не нужен твой дурацкий мешок, – тут Чет еще раз поглядел Джессу в лицо и
явно задумался. Сощурившись, посмотрел на мешок. – Да что там у тебя такое? – Чет
похлопал по мешку. – Странно, – сказал он. Ткнул в мешок пальцем. Понаблюдал, как
тот медленно восстанавливает форму. – Линэрд, ты это видел?
Чет присвистнул.
– Ты только посмотри на него! Как раздухарился. Там, должно быть, что-то хорошее
лежит. – Он развязал золотой шнур и глянул внутрь.
Из-за деревьев выскользнула тень и прыгнула на Чета. Это был один из этих – один из
«чертей». Он вырвал мешок у Чета из рук, толкнув его при этом так, что тот полетел
в снег.
– Кто вы, на хрен, такие? – заорал Чет из сугроба. Он с яростью поглядел на Джесса.
– Ты нас подставил! Ты, на хрен, всех нас подставил! Считай, ты труп! Вся твоя
семья – трупы!
Вороны были теперь у них прямо над головами, они прыгали по веткам и каркали,
каркали, каркали.
– О, господи, боже мой! – закричал другой «черт». При себе у него был сделанный из
винтовки обрез, но вид у него был донельзя испуганный.
– В пикап, быстро! – заорал один из них, тот, что с пистолетом. Судя по голосу и
хрупкому телосложению, это была женщина или, может быть, девушка.
«Черти» задвигались.
– Ты! Поведешь. – И, сочтя, что Джесс двигается недостаточно быстро, она впихнула
его в кабину через дверь со стороны пассажирского сиденья, а потом скользнула
следом. – Вытащи нас отсюда, или все мы, считай, мертвы.
Джесс покосился на тело Линэрда, лежавшее в окровавленном снегу. Ясно было, что эти
существа, кем бы они ни были, шутить не собирались. Он завел мотор, а остальные
«черти» набились в кузов, прихватив с собой мешок Санты. Включив фары, Джесс увидел
плотную фигуру, которая бежала по направлению к ним через детскую площадку.
Выглядела она как-то знакомо.
Джесс нажал на газ, думая выбраться отсюда через нижний выезд со школьной парковки.
Навстречу ему, слепя, вспыхнули фары. Это был Диллард. Послышался рокот мощного
мотора – шеф погнал патрульную машину им наперерез.
– Твою мать! – вскрикнул Джесс. Его план катился псу под хвост.
На дорогу перед пикапом, прямо в лучи фар, выскочил человек. Это был тот тип в
костюме Санты: зубы оскалены, на лице – злобная гримаса, в руке – меч. Человек
бежал прямо на них.
Джесс вывернул на дорогу, ударил по тормозам и обернулся, молясь про себя, что вот
сейчас он увидит мозги Дилларда, размазанные по лобовому стеклу патрульной машины.
Всё и без того хуже некуда, и будет только справедливо, если хоть что-то пойдет
так, как нужно. Джессу случалось видеть, что делает с машиной сбитый олень, но
автомобиль Дилларда выглядел так, будто сбил по меньшей мере корову. Джесс заметил
раздувшуюся подушку безопасности, и у него упало сердце.
– Вот дерьмо.
Джесс покрутил головой, ища взглядом неподвижное тело, но, к своему удивлению,
увидел поднимавшегося на ноги «Санту», который с виду нисколько не пострадал.
Вверху, над их головами, кружили и каркали вороны. «Санта» повернулся и посмотрел
куда-то вдаль, на дорогу.
И Джесс увидел две тени, что неслись по шоссе галопом, по направлению к ним. Джесс
сначала даже не понял, что это перед ним такое. Выглядели они как какие-то лохматые
собаки, или, может, волки, только огромные – размером почти с быка. Они были меньше
чем в сотне ярдов, и расстояние это стремительно сокращалось.
Глава пятая
Монстры
Они потеряли волков из виду по крайней мере десять миль назад, но все «черти», как
один, продолжали неотрывно смотреть на дорогу позади них. Никто не сказал ни слова,
пока они не выехали на Восьмое шоссе, следуя вдоль берега Коул-ривер. Местность
вокруг была холмистая и пустынная. Поскольку никто его пока не убил, Джесс подумал,
что, может, у него есть еще шанс выбраться из этой передряги живым.
– Нет, – поправил его сидевший рядом «черт». Это был тот, высокий, с рогами и в
медвежьей шкуре. Его кожа, как и у других двух рогатых монстров, сидевших рядом с
ним, была вся в черных пятнах – краска, или, может быть, деготь, – будто он нарочно
пытался сделать ее как можно темнее. Высокий «черт» сидел пригнувшись, стараясь не
задевать рогами крышу кузова. – Никогда они от нас не отстанут. Пока вороны за нами
следят, – говорил он размеренно, и немного скованно; Джесс подумал, что парень,
должно быть, из какого-то местного племени.
– Только не надо на меня так смотреть. Ненавижу этот взгляд, – бородач помолчал с
минуту. – Ну… и что же мы собираемся с ними сделать?
Все примолкли, и только одинокий дворник, скрипя, елозил туда-сюда по стеклу. Все
они смотрели назад, на покрытую раскисшим снегом дорогу, убегавшую из-под колес в
красном свете задних фонарей. Джесс заметил того, который получил пулю в лицо, –
«черт» сидел, стиснув щеку; между пальцами сочилась кровь. Ему подумалось, что этот
вряд ли продержится долго. А после того, как он увидел этих волков, было ясно, что
никому из них долго не продержаться.
– Ну, ребята, – сказал Джесс, – было время подумать, где вас высаживать?
Они не обратили на него никакого внимания.
Тот поморщился, но так и сделал, и вскоре между ним и типом в медвежьей шкуре
разгорелась оживленная дискуссия, сопровождаемая бурной жестикуляцией. Потом
бородач опять сунул голову в кабину.
– Нет, я не уверен. Но Великий Вождь Всезнайка считает именно так. И когда он бывал
неправ?
Маква сунул руку в кабину, ткнув пальцем в направлении хребта, еле различимого на
фоне темного неба.
– Эй, а я знаю, где мы, – добавила женщина. – Тут должна быть дорога, где-то через
милю, – она посмотрела на Джесса. – Понял? Как увидишь проселок, сворачивай.
– К вашим услугам, – по тому, как он это сказал, Джессу стало ясно: бородач не
отсюда. Откуда-то с Севера, наверное. На протянутую руку Джесс посмотрел так, будто
Вернон, по меньшей мере, на нее наплевал.
– То есть – «то есть»? Вы, там, вервольфы, лешие какие-нибудь, или просто запоздали
с Хэллоуином?
– У меня есть другая идея, – сказал Джесс. – Может, вы меня просто отпустите? Без
машины. А я попытаю удачи – глядишь, кто подвезет.
– Черт, почему нет? Я вам свой гребаный пикап отдаю! Что вам еще-то от меня надо?
Никто не ответил.
– Ну?
Изабель нахмурилась.
– Мне еще шестнадцати не стукнуло, когда я ушла из дому. А у мамани уж точно машины
не было.
– Я бы посмотрела, как эти шауни пытаются водить. То есть, если меня в машине не
будет. И я думаю, последним, чем управлял Вернон, была лошадь.
Бородач вздохнул:
– Дело в том, – сказал Вернон, – что мы все немного старше, чем кажемся. Мне было
сорок девять, когда я занимался исследованиями этой части страны. Я тогда работал
на Фэйрмонтскую угледобывающую компанию. Это было около тысяча девятьсот десятого
года. А Изабель… ее мы нашли где-то…
– Это была зима семьдесят первого. Значит, мне сейчас где-то в районе пятидесяти.
– Знаю, – ответила она. – Совсем не сходится. Но что поделать, это правда. Это все
Крампус… его волшебство. А что до индейцев… Черт, они с Крампусом чуть ли не с тех
времен, как он впервые угодил в эту пещеру. По моим прикидкам, лет пятьсот.
Джесс заметил, что индикатор уровня топлива все еще горит, и решил, что этим можно
воспользоваться. Он постучал по лампочке индикатора.
– Бензина почти не осталось. Боюсь, придется заправиться, прежде чем в горы ехать.
– Да, – сказал Вернон. – И это очень раздражает. Лично я уверен, что оптимизм в
больших количествах вреден для здоровья.
– Туда.
– Да вы что, шутите?
– Сворачивай.
– Черт, – только и сказал он, выруливая с шоссе. Пикап клюнул носом в придорожную
канаву, а потом вынырнул оттуда, со страшным скрежетом проехавшись задним свесом по
противоположной стенке канавы. Ветви заскребли по бортам с таким звуком, что у
Джесса заломило зубы. Дорога шла круто вверх по узкому уступу на склоне холма –
непростая задача для водителя, учитывая, что фара у него оставалась только одна.
Пикап переваливался на обледенелых ухабах, и Джессу доставляло некоторое
удовольствие слышать, как «черти» бьются головами о крышу кузова. Тропа – дорогой
это было назвать довольно трудно – шла вверх крутыми зигзагами, пересекая один и
тот же ручей по крайней мере раз десять. Примерно полчаса спустя дорога резко
оборвалась, упершись в завал.
– Зачем?
– Просто остановись.
Джесс сделал, как ему было сказано, и Бельсникели один за другим посыпались из
кузова. Маква – с мешком Санты на плече, а Нипи, тот, кому пуля попала в лицо,
успел обвязать щеку какой-то тряпицей. Кровотечение, похоже, остановилось.
– Что?
– Ты идешь с нами.
– Хрена с два!
– Эй!
Она сунула ключи в карман куртки, туда, где уже лежал его пистолет, вылезла из
машины и обошла кабину кругом.
– Ты же знаешь, что за нами охотится, Джесс. Так что лучше не отставай. Слышишь?
Джесс услышал откуда-то сверху далекое карканье, услышал, как грохочет у него в
груди. Он мельком задумался, увидит ли он еще когда-нибудь Эбигейл.
* * *
Джесс брел, спотыкаясь и держась за бок. Холодный воздух обжигал горло, мышцы
ломило от усталости, а пальцы уже ничего не чувствовали от холода. Дыра в руке
пульсировала болью. По прикидкам Джесса, вот уже полчаса они шли, карабкались и
бежали вверх по горному склону. Изабель ждала его наверху, у конца тропы. Остальные
Бельсникели уже исчезли из вида, унеслись, едва касаясь твердой, мерзлой земли, а
ведь у троих из них даже обуви не было.
– Не могу.
– Еще немножко.
– Знаешь, что я тебе скажу? – прохрипел он. – Просто брось меня здесь, на съедение
волкам. Пусть меня лучше съедят, чем это.
– Не заставляй меня тебя нести. – С этими словами женщина схватила его за руку и
потащила за собой. Роста она, может, была и небольшого, но в ней чувствовалась
недюжинная сила. Джессу было ясно, что Изабель и вправду могла бы его понести, если
бы дело до этого дошло.
Между деревьями опять раскатился хриплый птичий вопль – как будто издалека, может
быть, даже снизу, из долины. Джесс поглядел вверх, но небо заслоняли густые еловые
лапы.
– Вон туда.
– Крампуса.
– Хватит.
Она потянула его за собой, в щель между двумя валунами. Пригнувшись, они нырнули
под низкий каменный свод. Она вела его туда, где у дальней стены пещеры слабо
мерцал свет. Они остановились у какой-то дыры. Джесс заглянул вниз и поморщился –
пахло чем-то мертвым, разлагающимся; пахло зверем, живущим в клетке среди
собственных отбросов. Снизу донесся вой. Люди так не воют, звери тоже. Джесс
отступил на шаг, мотая головой:
– Ну уж нет.
– Джесс, выбора у тебя нет, – из ее голоса напрочь исчезло любое тепло, остались
лишь холод и суровость. Глаза женщины светились злобным оранжевым огнем – как у
дьявола, – и Джессу стало предельно ясно, что она ведет его в логово исчадий ада.
Джесс вырвал кисть из ее руки, кинул на Изабель горький взгляд и начал спускаться.
Света, который шел откуда-то снизу, едва хватало, чтобы не навернуться на скользких
камнях и не полететь вниз, навстречу верной гибели.
Наконец, его ноги коснулись грязного земляного пола. Он повернулся и замер. Джесс
оказался в пещере размером с небольшую гостиную, пол которой был завален пустыми
бутылками, костями, шкурами и обугленными кусками дерева. У стены лежали грудой
одеяла и вязанки сена. На каждом выступе, на каждом камне горели свечи и масляные
лампы. На покрытой сажей стене висела огромная замызганная карта мира, вся
исчерченная углем: что-то вроде астрологических символов, таблиц – и паутина линий,
соединяющих континенты. Остальное пространство сплошь покрывали разнообразные
изображения Санта-Клауса: газетные вырезки, реклама из журналов, картинки из
книжек… И на каждом из них у Санты были выколоты глаза.
Прижав мешок Санты к груди, оно гладило его, будто потерянное и вновь обретенное
дитя, дрожащими, скрюченными пальцами. Оно засмеялось, потом всхлипнуло, потом
засмеялось опять, и из его раскосых мутных глаз катились слезы. Закинув голову, оно
дико, безумно захихикало, и тут Джесс заметил железный, наглухо заклепанный
ошейник, охватывавший его горло. От ошейника к стене тянулась цепь: странный,
блестящий металл, какого Джессу никогда не приходилось видеть. Джесс никак не мог
решить, какое чувство вызывает в нем это злосчастное создание: страх или жалость.
– Крампус?
– Крампус, – сказала она мягко. – Чудовища! Они совсем скоро будут здесь.
* * *
Закрыв глаза, Крампус прижался лицом к мешку и вдохнул. «Да, запах все тот же –
запах огней Хеля. Сохранился, спустя столько веков». Запах напомнил ему о матери, о
тех блаженных днях, когда мертвецы плясали у ее трона, и в мире все шло так, как
надо. «Как долго я страдал, матушка». Ее лицо было у него перед глазами – мираж,
трепещущий в синем пламени Хеля. Видение медленно исчезло. «Нет, матушка, не
оставляйте меня. Только не сейчас». Он глубже зарылся носом в бархат, втянул в себя
воздух. И отшатнулся, будто его укусили. «Что это?» Он впился взглядом в мешок, и
его лицо исказило недоумение – и ярость. «Его вонь!» Его взгляд сфокусировался на
мешке, и он впервые разглядел его как следует. И вдруг понял, что мешок был не
черным, каким ему полагалось быть, а темно-алым. Как кровь.
Крампус оскалился.
– Такое колдовство дается нелегкой ценой! – он уже почти кричал. – Сколько их тебе
понадобилось? Сколько крови ты пролил, чтобы этого достигнуть?
Крампус поднял глаза. «Это она. Конечно, это моя Изабель. Девушка с сердцем льва».
Она кивнула.
– Мы видели по крайней мере двух. Кажется, волки. Огромные, как кони. Вороны вели
их за нами. Нам надо…
– Так значит, великие звери Одина живы. Значит, старые боги пока еще не забыты, –
это вызвало у него улыбку. – Вороны – это Хугин и Мунин, а волки, Гери и Фреки –
вместе навек… Великолепные звери, – он поморщился. – Как же случилось, что они
теперь под рукой Санты?
– Поспешить. Да, я это знаю, и слишком хорошо. Если он найдет меня, то на этот раз
он не оставит на растерзание стихиям. Меня разорвут на части, его монстры пожрут
меня кусок за куском.
– И?..
– Ключ. Сколько раз ты говорил о ключе? Ну же, давай… Бери ключ и валим отсюда.
Да, звучит просто. Как оно и должно было быть. Все, что нужно сделать, –
представить себе ключ, держа мешок в руках, и отдать мешку приказ его найти. Мешок
должен открыть дверь – в стене между «здесь» и «там» – и ключ можно будет просто
взять, голыми руками. Потому что ведь это был мешок Локи, мешок трикстера, мешок,
созданный с одной целью – красть. Тот самый, благодаря которому Локи крал у других
богов, крал все, что придется ему по нраву. И уж конечно, мешок никогда не был
предназначен для чего-то настолько обыденного, как доставка игрушек маленьким
мальчикам и девочкам. «Только Санта-Клаус был способен настолько извратить его
суть».
Крампус притянул к себе мешок, открыл, и заглянул в его туманные глубины. Руку он
туда совать не стал, потому что знал: мешок был до сих пор открыт в то место,
которым в последний пользовался Санта. Его замок, должно быть, или склад, – какое-
то место, где он держит игрушки, которые раздает на Рождество. Место, где его
волшебство сильнее всего, где его, Крампуса, рука, может быть поймана, и тогда он
окажется в ловушке. «Эту дверь необходимо закрыть».
– Локи, помоги мне, – он закрыл глаза и мысленно потянулся, пытаясь нащупать дух
мешка, прикоснуться к нему своим духом. – Узри меня. Услышь голос своего хозяина.
И опять он потянулся духом, сосредоточил волю. Пещера и все, что его окружало,
мало-помалу исчезло из его сознания; остался только он – и мешок.
– Это Крампус, Повелитель Йоля, кровь от крови великого Локи. Признай своего
хозяина.
Ничего.
Хватая ртом воздух, Крампус уперся ладонями в землю. Попытался успокоить дыхание,
изо всех сил противясь усталости и истощению. Посмотрел на мешок, на его алый,
лоснящийся бок. Задумался.
– Кровь, – сказал он, наконец, и рассмеялся. – Его чары сплетены на крови, так что
только кровь может их разрушить. Это же ясно, как день, но увы, боюсь, мой разум
несколько затуманен.
Сунув в рот палец, он прикусил кончик и понаблюдал за тем, как набухает алая
капелька крови. Притянул мешок к себе на колени и дал капле упасть на рыхлый
бархат, где она засверкала, точно красная жемчужина.
– Признай мою кровь, – прошептал он, и медленно втер кровь в кроваво-красную ткань.
Ничего.
– Локи, услышь меня, – он ждал и ждал, и ничего – ничего, кроме его собственного
тяжелого дыхания, грохотавшего в ушах. И когда он уже больше не мог этого выносить,
когда ему показалось, он вот-вот сойдет с ума, мешок чуть вздулся, и изнутри будто
повеяло ветерком. До Крампуса донесся легкий аромат лесов Асгарда. И, еле слышно,
будто издалека, кто-то назвал его по имени.
– Одна капля. Всего одна капля моей крови – и только. Сколько бочек крови это
стоило тебе, Санта-Клаус? – он рассмеялся. «Потому что мешок помнил, потому что
мешок хотел помнить. Исправлено первое зло, одно из многих… Пролита первая капля
крови… Первая капля в море».
Крампус покачнулся, заметил, что руки у него трясутся, и его улыбка превратилась в
оскал. Он стиснул пальцы, стараясь сдержать дрожь. И почувствовал на плечах чьи-то
сильные руки. Изабель.
– Я – хозяин мешка. Остается только надеяться, что у меня осталось еще достаточно
сил, чтобы им повелевать.
Ему было нужно, чтобы мешок начал искать, нашел ключ, а потом открыл бы новую
дверь. Как просто это было тогда, раньше, когда он был силен духом и полон
жизненной силы. Но теперь, теперь мешок потребует тяжкую дань, потому что за
волшебство всегда приходится платить. Он посмотрел на свои трясущиеся руки, тощие,
немощные. «Ничего у меня не осталось». Он вдруг понял, что это усилие может его
прикончить. По губам скользнула безрадостная улыбка. «А если ты не достанешь ключ?
Что тогда?»
Закрыв глаза, Крампус представил себе ключ, удерживая его образ перед мысленным
взором. Если бы он только знал, где находится ключ, он мог бы направить мешок в
нужную сторону, и поиски были бы легче, а цена – не столь высока. Но он знал
только, что ключ есть, поэтому мешку придется искать, используя его дух, его
энергию. Раздался треск разряда; мешок у него в руке еле заметно шевельнулся. Он
увидел пространство между мирами, потом облака, потом леса – он пронесся над ними
со скоростью метеора, – потом деревья, озеро, потом – его глубины и, наконец,
илистое дно.
Он потянулся к мешку, стиснул пальцами горловину и сунул туда руку. Его пальцы
окунулись в холодную, ледяную воду. Крампус сунул руку еще глубже, погрузив ее в
мешок по плечо. Его пальцы нашли дно, нащупали глину, ил, и принялись лихорадочно
шарить, копать, пока не наткнулись на что-то твердое. Стиснув твердый предмет в
кулаке, он вытащил из мешка руку.
С руки капало. Крампус разжал кулак, и – вот он, лежит у него на ладони, среди
гальки и ила… Ключ. Крампус стер с блестящего металла грязь, и показались древние
гномьи знаки, такие же, как те, что у него на ошейнике. Ключ даже не потускнел; как
и ненавистный ошейник, он был откован из самозатягивающегося металла: давно забытое
искусство кузнецов-гномов, сплавы, которые умели восстанавливать сами себя. Сколько
бы ты их не резал и не дробил, они всегда срастались заново. Никто не знал их силу
лучше него самого.
– Моя свобода.
Стиснув ошейник одной рукой, он нащупал замок и попытался вставить ключ. Но руки
тряслись так, что ключ выпал у него из пальцев.
– Нет! – вскричал Крампус, и добавил, уже мягче: – Я ждал этого пятьсот лет. Десять
тысяч раз я мечтал об этом моменте. Это должен сделать я.
Он взял у нее ключ, немного замялся, стараясь собраться: в глазах у него темнело.
Нащупал замок, вставил ключ и повернул. Раздался совершенно обыденный, ничем не
примечательный щелчок, и ошейник раскрылся. Пять веков его заключения окончились
каким-то щелчком. Крампус сорвал с себя ошейник, метнул на него последний,
исполненный ненависти взгляд, и швырнул в грязь.
* * *
– Он умер? – спросил Вернон с некоторой надеждой в голосе.
– Нет? – плечи Вернона поникли. – Нет, конечно, нет. Если бы это было так легко.
Трое шауни немедленно приступили к делу, обернув Крампуса одеялом. Потом Маква
закинул существо к себе на плечо и полез вверх, к выходу.
– И это все, что у нас осталось? – никто, похоже, отвечать не собирался. – Черт,
говорил же я, что одними луками и стрелами нам не обойтись. И кто-нибудь меня
послушал? Погодите, дайте-ка я сам на это отвечу. Нет-нет, никто.
– Пора валить.
* * *
Когда Джесс вылез из-под валунов, его приветствовали звезды. Тучи разошлись, и луна
отбрасывала на снег бледные тени.
– Боюсь, у птичек теперь не будет проблем с тем, чтобы нас найти, – сказал Вернон.
– Погодите, – раздался слабый, хриплый голос. Крампус открыл глаза; они были
совершенно стеклянные, будто он несколько дней пил, не просыхая. – Мани, – он
набрал полную грудь воздуха и простер к луне трясущуюся руку, будто надеясь достать
до нее, прикоснуться, погладить. – Милая… Какая милая.
Снова карканье, в ответ на которое раздался долгий, гулкий вой, а потом еще один.
Джесс попытался прикинуть расстояние, но вотще.
Впереди блеснул отраженным лунным светом металл; Джесс выбежал из-под деревьев и
увидел Бельсникелей, сгрудившихся возле его пикапа и настороженно оглядывающихся по
сторонам. Шауни сжимали в руках ножи и копья.
В этот раз Джесс отстал не так сильно: «чертям» приходилось тащить на себе
Крампуса, и это сильно их замедляло. Он привалился к пикапу, хватая воздух ртом и
стараясь вдохнуть достаточно кислорода, чтобы не потерять сознание. Он был
совершенно вымотан, весь покрыт грязью после особенно неудачного падения, а еще ему
страшно хотелось курить.
Крампус уже был в кузове. Он лежал, закутанный в одеяла, скорчившись вокруг мешка в
позе зародыша, и опять выглядел мертвее некуда.
Джесс окинул взглядом ночное небо; воронов не было видно, зато было слышно, как они
каркают где-то высоко над их головами.
Они добрались уже почти до подножья горы; дорога выровнялась, стала немного шире, и
Джесс наконец позволил себе надеяться, что, может быть, хотя бы в этот раз Господь
Бог забудет устроить ему гадость и даст добраться до шоссе, прежде чем волки их
найдут. И, конечно же, тот не замедлил сыграть над ним свою любимую шутку – именно
в этот момент и появились волки.
«Но назад пути нет, – подумал Джесс. – Отсюда нет другого пути. А даже если бы был,
здесь не развернуться. Только не на этой узкой дороге».
– Нет, – сказал Джесс себе под нос. – Только не меня. У меня осталось еще слишком
много дел.
Не успели они встать на все четыре колеса, как сверху раздался удар – такой
страшной силы, что машину закачало. Крыша кузова прогнулась; волк прорвал тонкий
алюминий своими мощными передними лапами. Под весом чудовища задние амортизаторы
просели, и теперь пикап скреб задним бампером по ухабам, а это, помимо всего
прочего, сильно замедляло ход. Волк цеплялся за крышу, и, рыча и щелкая своими
чудовищными челюстями, пытался добраться до Крампуса и до мешка. Маква пинком
отправил набитый приставками мусорный мешок прямо чудовищу в морду. Тварь вцепилась
зубами в мешок и, мотая башкой, разодрала его на части. Приставки дождем посыпались
на дорогу. Вернон развернулся, наводя обрез, но тут пикап тряхнуло на очередном
ухабе, и оружие с оглушительным грохотом выпалило куда-то вверх, даже не задев
волка, зато проделав в крыше огромную дыру. Тут задний борт сломался, не выдержав
тяжести зверя, и тот, кувыркаясь, покатился по дороге.
Второй волчара, тот, что побольше, перепрыгнул через своего товарища и бросился за
пикапом, быстро нагоняя машину.
– О, Господи! – вскрикнул Джесс. Деваться было некуда; они попались. Но в этот раз
шауни были наготове. Все трое нацелились копьями, и, когда зверюга прыгнула на
машину, они, как следует навалившись, всадили наконечники ему прямо в грудь.
Раздался душераздирающий вой, потом толчок – это волк по инерции врезался в пикап.
Он все же попытался вскарабкаться в кузов, но упал обратно на дорогу, кувыркнулся
через край обрыва и исчез. Джесс услышал хруст веток, потом опять раздался вой – и
тишина.
Тот волк, что поменьше, выбежал из-за поворота в пятидесяти ярдах от них, но на
пикап он и не смотрел. Он вглядывался вниз, в ущелье – туда, куда упал его товарищ.
Метнув на них беглый взгляд, зверь спрыгнул с дороги и принялся спускаться вниз,
под откос.
Ответа на этот вопрос у Джесса не было, но, пока тварь не гналась за ними, ему было
плевать.
Джесс повернул ключ зажигания, и мотор заворчал. Он осторожно нажал на газ, и пикап
медленно выполз из кювета на дорогу.
До шоссе они добрались минут через десять, и тут из-за оставшихся позади холмов до
них долетел долгий вой. Джесс вырулил на асфальт, и они прибавили ходу, направляясь
на юг, прочь от человека в костюме Санты и его монстров.
Часть вторая
Крампус
Глава шестая
Хель
Вой эхом отдавался у Крампуса в голове. «Сколько отчаяния, сколько боли». Он с
трудом приоткрыл глаза. Снова вой, и снова, и снова. Одинокий, горький вопль терзал
ему сердце и душу. «Это не сон. Один из них умирает. Как такое могло случиться?»
Человек был Крампусу незнаком, но он заключил, что тот был пленником, и Бельсникели
отчего-то нуждались в нем.
– Но нам же надо уехать отсюда подальше… от этих волков, от того, что еще там за
нами может гнаться.
– Слушай, ты должна понимать, за мной гонятся не только волки. Генерал и его банда
ищут меня и застрелят при первой же возможности. Они меня убьют… и вас всех убьют…
и уж точно они убьют это ваше несчастное чудовище. У них глаза повсюду. Будем ехать
по шоссе при свете дня – из округа нам точно не выбраться. Понимаешь?
Изабель молчала.
– Вот черт, и нам придется раздобыть где-то бензина. Мы сейчас, наверное, уже на
одних парах едем. Бабло у кого-нибудь из вас есть?
– Ага.
Опять молчание.
Крампус подумал, что человек выказал немалое мужество, особенно в свете последних
событий, и решил, что из него выйдет неплохой Бельсникель. А ему их понадобится
столько, сколько он сможет поддерживать, потому что кто знает, каких чудовищ пошлет
за ними Санта в следующий раз. «Я должен забрать его себе. – У него слипались
глаза. Он вздохнул. – Но не сейчас. Это будет чересчур. Позже… Быть может, когда я
буду сильнее». Глаза у него закрылись и он поплыл куда-то навстречу сновидениям о
полетах и облаках.
* * *
Джесс вел пикап по гравийной грунтовке; это была старая шахтерская дорога и он
практически не сомневался, что по пути им никто не попадется. Если бы только
удалось найти хоть какое-то укрытие, место, где можно будет переждать до
наступления темноты, пока они не раздобудут бензина, а там уж он придумает, как
сбежать от этого цирка уродов.
– Я убегать не собираюсь.
Вырвав локоть из рук шауни, Джесс подошел к машине сзади. Он поглядел на отцовский
пикап, на потеки крови и на клочки шерсти, приставшие к искореженному алюминию
кузова. Задний борт был оторван начисто; бампер свисал чуть ли не до самой земли.
Джесс оперся коленом о дно кузова и заглянул внутрь. Это существо, Крампус, лежало,
завернутое в одеяло, у самой кабины, баюкая свой мешок. Оно глядело в небо через
боковое окно, с отсутствующим видом и слабой улыбкой – будто у алкаша в борделе.
Джесс заметил свою гитару: на резонаторе – здоровенная трещина, половина колков
обломана.
– Черт, – прошептал он. Отец с матерью подарили ему эту гитару на двенадцатый день
рождения, и, несмотря на все, что с ним случилось, видеть эту гитару вот так – все
равно что получить удар под дых. «Просто еще одна ложка дегтя в бочке дегтя… Вот и
всё». Отодвинув в сторону гитару и спальный мешок, Джесс вытащил из-под всего этого
отцовскую охотничью винтовку и коробку с рыболовными снастями.
Вернон схватил винтовку за дуло, так, чтобы оно было направлено в землю.
– Отпусти.
– И не подумаю.
– Тогда будем просто сидеть здесь, пока сюда не явятся волки. Или пока этот тип,
Санта, нас не выследит.
– Пусть берет.
Они оба обернулись и увидели, что Крампус, привалившись спиной к борту, наблюдает
за кружащими в небе птицами. Джесс заметил, что выглядит это существо немного лучше
– будто оно провело в могиле не несколько месяцев, а, скажем, неделю, или около
того.
– Я знаю, что такое винтовка, – голос у Крампуса был глубокий и низкий до хрипоты.
– Что? Нет, это очень плохая идея. Как мы можем ему доверять…
Нашел в небе воронов, прикинул, что до них было футов двести. «Легкая цель, –
подумал он, – с их-то размерами». По крайней мере, для этой винтовки. Поживи с
ружьем в руках достаточно долго – и оно становится частью тебя, продолжением руки.
А со стареньким «Генри» двадцать второго калибра Джесс провел полжизни. Из этого
ружья он как-то раз сбил шмеля. В полете.
Он приложил винтовку к плечу, нашел в небе одного из воронов, чуть повел прицелом,
чтобы скомпенсировать расстояние, и выстрелил. Отдача хлопнула по плечу, будто
дружеская ладонь, и в воздухе поплыли перья. Это был чистый выстрел, и ворон упал с
неба, как камень. Второй ворон, испустив истошный крик, отчаянно замахал крыльями,
спеша убраться подальше, но Джесс уже успел прицелиться во второй раз. Он быстро
нажал на спусковой крючок два раза; первая пуля прошла мимо, зато вторая попала
огромной птице в крыло, и та, покружившись в воздухе, упала на землю в облаке
перьев.
Бельсникели замерли, как один, уставившись на Джесса. А вот Крампус еле глянул в
его сторону – он смотрел, как падают с неба птицы. Один ворон упал на поляне,
другой – ярдах в пятидесяти дальше по дороге.
Маква все не сводил взгляда с Джесса, то сжимая, то разжимая мощные кулаки. Было
ясно, что здоровяку шауни хотелось разорвать Джесса пополам.
– Маква?
Шауни застыл.
– Это приказ.
Маква метнул на Джесса последний взгляд, обещавший тому крайне неприятную смерть, а
потом побежал вверх по дороге.
– Забирай свой дурацкий мешок и выметайся вон из моей машины. Два раза я повторять
не собираюсь.
– Еще один шаг, и я отстрелю ему голову. Давайте, черт возьми. Попробуйте.
– Оставьте его, – сказал Крампус спокойным, чуть скучающим, даже рассеянным тоном;
он продолжал смотреть на птиц. – Отступите, это приказ.
Бельсникели остановились, потом, как один, сделали шаг назад, да так и остались
стоять, обмениваясь недоуменными взглядами.
– Мне плевать.
– Но, может, тебе нужна наша помощь? – сказал Крампус. – Быть может, мы можем
помочь друг другу.
– Я так не думаю.
– Ты же видел моих Бельсникелей в деле. И знаешь, на что они способны. Что, если
они будут у тебя под началом? Если надо пролить кровь, на них всегда можно
положиться.
– Моей дочери угрожают плохие люди, – сказал Джесс. – Я хочу быть уверенным, что с
ней все в порядке.
Крампус кивнул:
– Понимаю.
– Это еще не всё. Все сложно. Мне нужна уверенность, что они больше никогда не
смогут причинить ей вреда.
– Я имею в виду, что я – хозяин мешка. Я могу приказать ему открыться в любое
место, какое только пожелаю… В этом мире, или в мире ином. Можем послать твоих
друзей на дно океана, или в царство мертвых, если таково будет твое желание. –
Улыбка Крампуса приобрела зловещий оттенок.
Джесс попытался это осмыслить. Он и не задумывался о том, что будет, если положить
что-нибудь в мешок, и куда оно денется. Эта мысль его несколько обеспокоила, но,
если только это было правдой – если хоть что-нибудь из того, о чем говорил Крампус,
было правдой, – это сильно упрощает дело. Может быть, это даже поможет ему избежать
тюрьмы. Вот только как можно довериться дьяволу?
Джессу стало ясно, что, в конце концов, все сводится к степени риска. Каковы шансы
на то, что он самостоятельно спасет свою дочь? А на то, что это существо, этот
дьявол, действительно его поддержит? «Может, это то, что нужно. Может, по крайней
мере, стоит попробовать».
Вернулся Маква, таща обеих птиц за шею. Кинул на Джесса мрачный взгляд. Один ворон
был до сих пор жив, и Крампус потянулся за ним. Джесс уже знал, что птицы были
огромными, гораздо больше любого виденного им ворона, и все же он был потрясен,
увидев их вот так, вблизи. Размером они были по крайней мере с грифа или орла.
Птица забилась в руках Крампуса, закаркала, попыталась клюнуть.
– Это печалит меня – видеть тебя вот так. Ты и твой брат – вы оба верно служили
Одину.
Он погладил ворона по клюву, по голове. Тот, взъерошив перья, прижался к его груди,
и тогда пальцы Крампуса скользнули вокруг его шеи и быстрым, ловким движением
свернули ее. Раздался хруст, и птица замерла. Крампус обнял ворона и Джесс увидел у
него на лице страшное горе.
– Как мало осталось древних в наши дни, – сказал Крампус тихо, почти про себя. – А
теперь нет еще двоих, – губы у него задрожали. – Эта кровь на твоих руках, Санта-
Клаус. Еще одно убийство на твоей совести, еще одна смерть, что взывает к отмщению.
– Крампус еще раз поцеловал ворона в макушку, а потом впился зубами в его череп.
– О, господи! – вырвалось у Джесса и он сделал шаг назад.
Крампус громко чавкал и хрустел костями. Проглотив, что было у него во рту, он
поглядел в небо.
– Благодарю тебя, Один. Благодарю тебя за этот щедрый дар… За эту толику твоей
крови в час нужды, – он вытер губы и откусил еще, а потом еще и еще, так, что кровь
ворона ручьями текла у него по груди и по подбородку.
Над горами взметнулись первые лучи солнца, и снег вокруг заблистал. Крампус,
запрокинув голову, подставил солнцу лицо. Из его груди вырвался долгий, глубокий
стон, и тут Джесс заметил, насколько существо успело измениться – его кожа темнела
на глазах, из серой, почти прозрачной превращаясь в черную как смоль. Его плоть,
казалось, набирала вес и объем – даже кости.
– На чем мы остановились?
– Мне нужно место, где можно скрыться. Место, где я смогу набираться сил,
готовиться. Лицо, не тронутое чернотой, глаза, что не горят во мраке, человек,
который будет добывать то немногое, что нам понадобится. Это всё.
– Немало воды утекло с тех пор, как я был ужасным. И я скучаю по тем временам.
Какое славное это будет угощение – слышать, как они молят о пощаде, смаковать их
кровь и предсмертные вопли.
* * *
Телефон Дилларда, вибрируя, заскакал по приборной панели его «Субурбана». Шеф сунул
кофе в подставку и, торопясь, подхватил телефон. Посмотрел на высветившееся имя и
подумал: а стоит ли брать трубку? Это опять был Генерал, вот уже третий раз за
последний час. Телефон зажужжал снова, и снова, и снова. Диллард поморщился и
щелчком раскрыл трубку.
– Что слышно? – спросил Генерал. Голос у него был охрипший, точно он в последнее
время не разговаривал, а орал.
– Слышно?
– С ними надо бы поосторожнее. Привлечь слишком много сил помимо того, что обычно –
это непросто, если не хочешь отвечать на кучу вопросов. Дело может стать совсем
тухлым, если Джесса сцапает шериф. Никому не известно, что он там начнет болтать.
Последнее, что нам нужно, – это чтобы шериф Райт начал совать повсюду свой нос.
– Ну, да, может, и так. Но, учитывая этот факт, мне трудновато понять, как он мог
оказаться замешан во всем этом вчерашнем дерьме. Мне кажется, кто-то его накрутил.
У меня сильные подозрения насчет тех ребят из Чарльстона, с которыми мы тогда
разобрались. Они используют Джесса, чтобы отыграться.
«Тут ты не один», – подумал Диллард. Он все пытался понять, что же именно пошло не
так прошлым вечером. Вот он возится с радио, а в следующую секунду – уже начинается
пальба, и Чет бежит к его машине, вопя, как оглашенный. Эти люди, кто бы они ни
были, завалили Линэрда Боггза, – убили каким-то долбаным копьем, – увели товар и
смотались, да так, что и концов не найдешь. И самое худшее, что случилось это под
самым его носом. А теперь, будто мало ему всего остального, нужно еще и убийство
прикрывать. Но больше всего Дилларда беспокоило другое – тот странный тип в костюме
Санты. Диллард же сбил его, врезался на полном ходу. Весь перед машины оказался
смят, так что это ему не пригрезилось. А вот что было после этого, Дилларду
помнилось смутно. Он потер свежую шишку на лбу – чертова подушка безопасности чуть
дух из него не вышибла. И все же тип куда-то исчез, и с концами. Такое ощущение,
что это ему приснилось. «Но он же был, по-настоящему. Я же видел его собственными
глазами».
– А что насчет Линэрда? – спросил Генерал.
– Тебе решать.
– Просто невыносимо думать о том, чтобы выбросить его тело – вот так. Я ж парнишку
еще с пеленок знал.
– Не-а, – сказал Генерал. – Линэрд вообще редко дома бывал. Немало времени пройдет,
пока кто-то заметит.
Диллард напрягся.
– Ты что, хочешь держать Эбигейл у себя в гараже? Серьезно? Ты ведь шутишь, да? Да
ее мать с нас обоих шкуру спустит.
– Да с кем я говорю? С каких это пор Диллард Дитон позволяет женщине – кем бы она
ни была – указывать ему, как вести дела? Смотри-ка, пара красивых глазок – и ты уже
под каблуком.
– Ты сам себя дурачишь, – сказал Генерал. – Попомни мои слова, стоит ей только
показать тебе норов, ты ее приструнишь. В точности, как Эллен. Вот увидишь.
– Чё?
– Эбигейл – наш лучший шанс на то, чтобы поймать Джесса. Если она будет сидеть у
тебя в гараже, он туда не сунется. Может, он и дурак, но не настолько. Но если она
будет здесь, у меня дома, – он, может, и попытается что-нибудь предпринять. А когда
он это сделает, я его достану. Из Гудхоупа ему не выбраться. Это я тебе точно
скажу.
– Н-да, ладно, но как насчет этих парней, с которыми он работает? Что, если они
придут вместе с ним?
– Слушай, это же Джесс. Кем он там может командовать? И с какого перепуга ребята из
Чарльстона станут рисковать своими задницами ради его дочери? Они же получили, что
хотели. Меня нисколько не удивит, если они уже успели наделать в Джессе дыр и
бросить где-нибудь в придорожной канаве.
– Ну уж, я надеюсь, что нет, на хрен! – заорал Генерал. – Мне этот парень живым
нужен. Я скормлю ему его собственную кочерыжку. Оболью голову машинным маслом, а
потом подожгу. Уж, на хрен, будь уверен! Он у меня заговорит, так его растак! Он
мне все расскажет, с какой-такой падалью он успел скорешиться! – Генерал орал все
громче и громче. – Я всех их, угребышей, на хрен, живьем зажарю! Всех до единого!
Вот что я тебе скажу…
Диллард отнял трубку от уха и положил ее на приборную панель, потом глотнул еще
кофе. Голос Генерала жужжал, точно донельзя разъяренная оса в стеклянной банке.
Диллард потер лоб, там, где ему попало подушкой безопасности. Халатности и
непоследовательности он не любил. Предпочитал, чтобы все было аккуратно, как его
тапперверовские контейнеры: все миски – на одной полке, все крышки – в ящике под
полкой, и каждая крышка соответствует миске по цвету. Но теперь – спасибо Джессу –
все пошло кувырком, ни следа порядка. Генерал пошел вразнос, и у Дилларда было
ощущение, что он наблюдает за его падением. И ему совершенно не хотелось, чтобы
Генерал утянул на дно и его, Дилларда. Он все чаще ловил себя на том, что ему
хочется просто умыть руки и уйти. Вот только от Генерала просто так еще никто не
уходил, разве что ты собирался идти прямиком до мексиканской границы. И даже тогда
никаких особых гарантий не было. Только не в этом случае, потому что Сэмпсон Боггз
был крайне злопамятным человеком. Ну, конечно, существовал и другой способ. «Какая
это будет жалость, если Генералу вдруг придется исчезнуть».
Когда уровень громкости несколько упал, Диллард опять приложил телефон к уху.
– Я тут хреном крутить не собираюсь, Диллард. Никто не смеет у меня красть. Никто
не смеет убить Боггза и остаться в живых, чтобы потом трепаться об этом. Уж я
прослежу, чтоб он сдох. И мне плевать, если на это у меня уйдет весь остаток жизни.
Он вздохнул. «Ну, так или иначе, Джесса в расчет скоро можно будет не брать. Это
должно положительно сказаться на наших отношениях с Линдой».
* * *
Услышав, как хлопнула входная дверь, Линда отставила кружку с кофе и выглянула из
кухни. Вошел Диллард, и на руках у него была Эбигейл. Она была завернута в одеяло,
все в той же пижаме, и крепко спала, прижавшись к его груди.
Линда открыла было рот, чтобы спросить, что это он делает здесь с Эбигейл, да еще
так рано утром, но тут ее сразил еще один вопрос: неужели что-то случилось с мамой?
Линде совершенно не понравилось выражение его лица. Она отнесла Эбигейл в спальню,
подоткнула ей одеяло и поскорей вернулась на кухню. Диллард уже сидел за столом,
грея ладони о дымящуюся кружку с кофе.
– Что случилось?
– Ладно… Конечно, – она села, внутренне подобравшись, и тут заметила, что у него
были ключи от ее машины.
– Джесс.
– Джесс? – от неожиданности она даже на секунду замолчала. – Ох… Ох, нет. Что он на
этот раз натворил?
– Тебе бы не о нем волноваться, – сказал Диллард едко. – Сколько раз я уже такое
видел. Люди расстаются по-плохому, а потом делают друг с другом страшные вещи.
Диллард посмотрел на нее так, будто она была ребенком. Она этот его взгляд просто
терпеть не могла.
– Диллард… Нет! Ты не должен был этого делать, – она еле сдерживалась, чтобы не
вспылить, как обычно. – Ты не имел права. Это же только между нами, – она сердито
посмотрела на него. – Господи, да мы даже еще ничего не решили толком. И зачем ты…
Линда открыла было рот, начала отвечать, вдруг увидела, как он на нее смотрит: в
глазах у него стоял такой холод, что ей стало страшно. Он сильнее сжал ее руку.
– Диллард, отпусти. Ты делаешь мне больно, – она разогнула его пальцы и убрала свою
руку. – А теперь, пожалуйста, расскажи мне, что случилось.
Крепко зажмурившись, он вздохнул; когда он раскрыл глаза, он, казалось, был опять
самим собой.
– Прошлым вечером Джесс встречался с Четом и Линэрдом, спрашивал, нет ли для него
какой работы у Генерала. Ребята говорят, он был весь взбудораженный, вид дикий,
отчаянный какой-то, они еще подумали, что он, наверное, обдолбанный. Они ему
сказали, что Генерал с ним покончил, пусть поищет себе работы в другом месте. Ну, и
Джесс принял это не слишком хорошо. Начал кричать, поливать грязью Генерала,
поливать грязью меня, тебя, Господа Иисуса, и вообще всех подряд. Когда Чет с
Линэрдом попытались его успокоить, он вытащил пушку и грозился их пристрелить.
Сказал, лучше он убьет тебя и Эбигейл, чем позволит кому-то другому вас забрать.
Выпалил пару раз в воздух, забрался в свой пикап и уехал.
– Чет позвонил мне вчера вечером, предупредить. Я всю ночь не спал, искал Джесса.
– Линда, это уже больше не тот Джесс, которого ты знала. Он расстроен, выбит из
колеи. Совершенно неизвестно, на что он теперь способен.
Линда помотала головой. Она никак не могла заставить себя в это поверить. Джесс,
случалось, делал совершенно безумные вещи, но он никогда и пальцем не тронул ни ее,
ни Эбигейл – да, насколько ей помнилось, вообще никого. Никогда.
– Линда, мне нужно, что ты мне тут помогла. Мне нужно знать, что я могу на тебя
положиться.
– Мне нужно, чтобы ты оставалась в доме, пока я тебе не скажу. Можешь это сделать?
«Нет, – подумала она. Мне нужно найти Джесса. – Нужно с ним поговорить».
– Мне нужно найти Джесса, пока никто не пострадал, – продолжал Диллард. – Пока
Джесс не причинил вреда себе, тебе или твоей малышке. Уверен, что он отсыпается
где-нибудь в своем пикапе, пока не протрезвеет. Хотелось бы мне найти его до того,
как он опять себя накрутит. Заберу его и посажу на пару дней в кутузку, чтобы
остыл. Может, так никто и не пострадает. Для меня будет гораздо проще, если я буду
знать, что вы с Эбигейл здесь и никуда не денетесь.
– Диллард, да не нужно так о нас беспокоиться. Джесс просто был расстроен. Я тебе
клянусь, это все разговоры, ничего больше. Джесс никогда бы не поднял руку на
Эбигейл. Никогда.
– Слушай, давай, я тебе по буквам скажу. Я не смогу делать свою работу, если буду
постоянно дергаться и думать, где сейчас ты и Эбигейл, – он явно начал
раздражаться. – Вы не можете оставаться у твоей матери, потому что она живет
слишком далеко от города. Вы мне нужны здесь, где я смогу за вами как следует
приглядывать. Ладно? Как думаешь, можешь ты для меня хотя бы это сделать?
Она сделала глубокий вдох и постаралась не заводиться. «Он расстроен, не спал всю
ночь. Просто беспокоится об Эби и обо мне. Вот и все, не нужно заморачиваться».
Он вышел из дома и запер за собой дверь. И только когда он уже уехал, до Линды
дошло, что ее ключи все еще были у него. Она потерла запястье, за которое Диллард
ее схватил. У нее все из головы не шло, какой холодный у него тогда был взгляд. И
она поймала себя на мысли: не слишком ли она поторопилась, не слишком ли легко его
дом и новая машина заставили ее забыть все эти слухи о его первой жене?
* * *
Джесс заметил короткий шпиль, едва возвышавшийся над верхушками деревьев, и
притормозил. Углядел заросший кустарником съезд, и свернул с покрытой гравием
дороги. Ежевика и колючий подрост скребли по бокам пикапа, но проселок привел их к
маленькой лесной церквушке. Она стояла, чуть покосившись, будто вот-вот упадет, при
первом же порыве ветра. На дощатых стенах и на изгороди давно уже не было краски, и
они совсем посерели. На ступеньках лежал разбитый в щепки большой деревянный крест
– он явно сорвался со шпиля. Дверь и окна все были забиты досками, и было ясно, что
уже долгие годы здесь никто не появлялся.
Крампус вдохнул полной грудью, будто вбирая в себя все, что было вокруг, и сказал:
– Раскрой душу, дорогой мой Вернон, и позволь Матушке-Земле спеть тебе свою песню.
– Голос у Крампуса стал более сильным, звучным и музыкальным, точно контрабас.
Джесс сорвал ветку, на которой еще оставались серые, увядшие листья, и направился
обратно к дороге.
– Ты что, серьезно?
Она нахмурилась:
Джесс фыркнул.
Джесс оглядел небо. Снова надвигались тучи; скоро опять пойдет снег. Джесс
надеялся, что это случится побыстрее, и их следы окончательно заметет снегом. Он
пошел обратно к машине, достал гитару. Бельсникели успели пробраться в церковь,
взломав заднюю дверь, и Джесс тоже вошел внутрь, следом за Изабель.
Джесс нашел на полке несколько масляных ламп. Он слил остатки масла в одну,
заполнив ее почти целиком. Окунул фитиль в масло, поджег его с помощью зажигалки и
слегка прикрутил вспыхнувшее пламя. Потом подошел к Вернону, дал ему свою
зажигалку, и вскоре «буржуйка» уже грела вовсю.
Помещение было не больше обычной классной комнаты, и, похоже, уже очень давно
служило чем-то вроде склада. На небольшой платформе у дальней стены стояла кафедра.
Позади висел большой, вырезанный вручную крест, а на нем – терпящий муки Спаситель.
Крампус стоял перед ним, впиваясь взглядом в страдальческие глаза Иисуса, и хвост у
него подергивался. Подошла Изабель с охапкой пыльных занавесок в руках.
– Держи, – она бросила одну драпировку Джессу. – Не бог весть что, но хоть немного
от холода спасает. Там еще целая груда около печки, если что.
Джесс отнес занавеску к покосившемуся пианино, которое сплошь было покрыто старыми
гнездами ос-горшечниц. Бросил занавеску на пол, и, привалившись к стене, вытянул
ноги, положив одну на другую. Откинул голову и устало вздохнул. «Как же это
чертовски приятно – перестать двигаться, хотя бы ненадолго». До него вдруг дошло,
что он что-то делал без передышки вот уже двадцать четыре часа, а съесть при этом
успел всего пару кусочков ветчины. Он положил на колени гитару, думая сделать что-
то с обломанными колками. Не важно, что гитара была сломана – просто держать ее в
руках было приятно. Джесс пробежался пальцами по струнам, пытаясь их настроить.
Шепотом чертыхнулся и, морщась, принялся сгибать и разгибать пальцы. Ему уже было
трудно ими шевелить. Рука вся покраснела и опухла, и Джесс опасался, что в рану
попала какая-то зараза. «С моей-то удачей к утру я уже, наверное, обзаведусь
гангреной».
Тут он заметил, что Крампус наблюдает за ним. Потом, ковыляя, подошел к нему и
уселся рядом. Выглядел Крампус так себе, и все же в глазах у него появился блеск,
которого раньше не было.
– Долгий день для нас всех, – сказал Крампус. – Для меня это был последний долгий
день из пятисот долгих лет. – Он подтянул мешок к себе на колени и принялся гладить
его, точно кошку, пока Бельсникели устраивались на ночлег – все, кроме Вернона,
который бродил туда-сюда, заглядывая в щели между окнами, будто Санта был уже
здесь, с мечом в руке и стаей голодных волков на сворке.
Крампус постучал по гитаре.
Джесс кивнул.
– Не могу… По крайней мере, пока эта штука не заживет, – потом тихо, почти про
себя, добавил: – А может, и никогда.
Крампус открыл мешок, закрыл глаза и сунул туда руку. Лицо у него вдруг стало очень
напряженным, потом на нем расцвела улыбка:
Крампус выудил из мешка треугольную флягу. Она вся была покрыта копотью, длинное
горлышко облеплено подтаявшим воском. Крампус облупил воск и вытащил подгнившую
пробку, потом приложил флягу к губам и сделал долгий глоток.
– Ахххх! – он вытер рот локтем. – Так сладко после всех этих долгих лет! А теперь
давай руку.
Джесс колебался.
– Тебе ничего не грозит, ведь это не просто мед, а мед из подвалов самого Одина.
Это, – тут Крампус, держа бутыль на вытянутой руке, окинул ее восхищенным взором, –
мед из погребов Вальхаллы. Мед, что течет из сосцов козы Хейдрун, когда она щиплет
листву с древа Иггдрасиль. Твоей ране он не повредит. А теперь подставь руку.
Джесс протянул ему ладонь. Крампус наклонил флягу, и Джесс весь напрягся в ожидании
прикосновения жгучей алкогольной струи. Искристая янтарная жидкость плеснула ему в
ладонь, пошла пузырьками, и Джесс почувствовал тепло, а потом приятное, чуть
щекотное ощущение; жидкость медленно впитывалась в его руку. Он сжал пальцы – и в
самом деле руке было гораздо лучше!
Джесс взял бутылку, поднес ее к носу и понюхал. Мед пах, будто цветущее поле в
самый чудесный весенний денек.
– Я подношу ему мед богов, а он его нюхает? – Крампус фыркнул. – Пей, глупец.
Джесс сделал осторожный глоток и почувствовал себя так, будто кто-то наполнил ему
горло чистейшей радостью. В животе стало тепло – не то жгучее ощущение, какое
бывает после глотка виски, а такое, будто ты влюблен. Он сделал еще один глоток, на
этот раз долгий, и хотел было хлебнуть еще, но тут Крампус забрал у него бутылку.
Джесс запрокинул голову, привалившись к стене. Мир вокруг потерял четкость, и ему
казалось, будто он плывет куда-то – прочь от всех горестей и забот.
– Мечта?
– Играть свою музыку. Это – самая заветная моя мечта. Я сливаюсь с музыкой, мы
становимся одним целым, и мелодия льется так чисто… И людям нравится, – Джесс
улыбнулся. – Они машут своими зажигалками и телефонами, качаются в такт. А потом
вызывают на бис всю ночь напролет.
– Так это то, чего ты хочешь от жизни больше всего? Играть свои песни?
– Этого с меня будет достаточно. Только когда я играю, я чувствую настоящую связь…
с собой, с людьми. Когда песня хороша, это… Это будто я беру свои чувства, из
самого сердца, все свои самые лучшие и самые худшие моменты, и делюсь ими с людьми.
Это скорее заклинание, чем пение. И мне плевать, пусть это будет только кучка
пьянчуг. Не важно. Важно то, что именно так можно коснуться чьей-то души.
Крампус кивнул:
– Эти мечты… Они – твоя душа. Ты должен воплотить их как можно полнее.
– Да, но знаешь, это же просто мечты. А проблема с мечтами та, что приходится
возвращаться к реальности.
– Так, что пора мне повзрослеть… Наверное. Пора отказаться от мечты. Оставить все
это позади… Потому, что в реальном мире места для мечты нет.
– Нет, – сурово сказал Крампус. – Это не правда. Твои мечты – это твой дух, твоя
суть, и без них ты – мертв, – он сжал руку в кулак. – Ты должен беречь свои мечты.
Я знаю, что это такое – когда их у тебя крадут. Я знаю, что это такое – быть
мертвым, – его голос перешел в рычание. – Береги свою мечту! Всегда береги свою
мечту!
Джесс поглядел на руку. Краснота почти прошла. Он пошевелил пальцами – больно было
совсем чуть-чуть.
– Лучше?
– Хорошо.
Мимо прошел Вернон и, пригнувшись, глянул наружу через щели в окне, около которого
они сидели.
– Вернон, – окликнул его Крампус. – Хватит суетиться. Никому от этого легче не
станет.
– Как вы можете вести себя, как ни в чем не бывало, когда эти чудовища нас
выслеживают?
Вернон подошел.
– Пей.
– Мед.
Вернон просветлел.
– О, – сказал он. Взял флягу, сделал долгий глоток, потом еще один.
Джесс заметил, что Нипи уже успел снять с лица пропитанную кровью тряпку. Щека
вокруг раны покраснела и распухла, но сама рана успела подсохнуть, и, кажется, даже
зарубцеваться. Это поразило бы Джесса, не навидайся он уже сегодня всякого. Было
ясно: тут наверняка замешано какое-то колдовство.
Вернон передал флягу Нипи. Нипи сделал добрый глоток и передал флягу дальше. Фляга
пошла по кругу, и вскоре уже все Бельсникели сидели или лежали с блаженным
выражением на лицах.
Крампус перестал гладить мешок, но долгое время ничего не отвечал. Потом сказал:
– Моя мечта – снова распространить повсюду славу Йоля, моих святок, вернуть милой
Матушке-Земле ее былое великолепие. Увидеть мои святилища и храмы по всему миру. И
чтобы все народы почитали меня. Это моя мечта, Джесс-музыкант.
– По всему миру, да? Это ты высоко нацелился. Хотя оно вроде не запрещается.
– И – поправь меня если я ошибаюсь – этот тип, Санта-Клаус… Я так понимаю, он тебе
некоторым образом мешает?
– Это имя – ложь. Подделка, – Крампус оскалился. – Его имя – вовсе не Санта-Клаус.
Его имя… его истинное имя… – он замялся. Казалось, он не в силах это выговорить.
* * *
«Бальдр», – подумал Крампус, а потом сказал это вслух:
– Да. Его истинное имя – Бальдр. «Вот, я сказал это. Спустя пять веков это имя
вновь коснулось моего языка». Он поморщился, ненавидя эту горечь. – Вернон, передай
мне мед.
Вернон, вскочив, поднес ему флягу. Крампус сделал большой глоток, – ему хотелось
смыть горечь.
– Мой дед, Локи, убил его однажды, давным-давно. А теперь я сделаю это вновь, – он
стиснул мешок. – Какая это была трагедия – смерть Бальдра! Такого светлого и
прекрасного, любимого всеми, – Крампус оскалился опять. – Или так эту историю
рассказывают, потому что я Бальдра до его смерти не знал. Мне об этих событиях
рассказала моя матушка, Хель, царица подземного мира. Она, бывало, рассказывала мне
эту историю – и еще множество других, – когда я был еще ребенком, и я слушал, сидя
на ступенях ее трона. Как сладостно звучал ее голос под скорбное пение мертвых!
– Не-а.
– Она рассказывала, как в Асгарде любили Бальдра, второго сына Одина. Все
превозносили Бальдра до небес: он был так мудр и прекрасен, что от него исходило
сияние, так благороден и велеречив. Она рассказывала, что все только и толковали о
том, как он сострадателен, как милостив к падшим; неустанно повторяли, какой он
верный защитник слабых и обездоленных – пока слушателю уже не хотелось повеситься.
Но был и тот, кого не ослепили красота и очарование Бальдра. Локи, будучи королем
всех лжецов, быстро распознал обман, хоть тот и был приятен на вид. Он видел
Бальдра насквозь – Бальдра и его ложь – и решил разоблачить его перед всеми,
особенно перед Одином – поскольку особой любви они друг к другу не питали. Слишком
велик был соблазн покрыть позором дом Одина.
Получив этот чудесный дар, Бальдр не мог стерпеть – ему нужно было похвастаться, и
он предлагал любому, кто бы ни пришел, развлечься – попытаться причинить ему вред,
любым оружием. Мать рассказывала, он устроил из этого целое представление,
наслаждаясь всеобщим вниманием, а другим богам эта игра очень понравилась, и его
слава росла – как и решимость Локи вывести его на чистую воду.
Локи прикинулся старухой и хитростью выманил у Фригг секрет омелы. Вооруженный этим
знанием, он отыскал растение и сделал из него стрелу, сплетя магию омелы и железа.
В следующий раз, когда Бальдр затеял свою игру, Локи взял с собой стрелу и тоже
пришел, смешавшись с толпой. Там он разыскал слепого брата Бальдра по имени Хёд и
спросил его, почему тот не участвует в веселье. Хёд ответил, что это игра – не для
слепых. Локи подал Хёду лук и зачарованную стрелу и предложил направить его руку.
Хёд страшно обрадовался возможности принять участие в игре и с силой натянул лук.
Стрела ударила Бальдра прямо в грудь, пронзила ему сердце, и он упал мертвым прямо
на месте, перед Фригг, перед Одином. Говорят, настала страшная тишина. Бедняга Хёд
не мог видеть, как они на него смотрели, но Локи мог. Он не выдержал и сбежал.
Горе Одина было настолько велико, что он велел убить Хёда на месте, – Крампус
покачал головой. – Мне всегда было жаль беднягу. Пешка в игре, погибшая из-за чужой
зависти и жажды мести. Очень печально. Один возложил тело Бальдра на гигантский
корабль Гинггорни и предал его огню. Говорят, жена Бальдра, Нанна, не смогла
вынести горя и бросилась в огонь, последовав за ним и в смерти, – Крампус сделал
еще глоток. – Но это было лишь начало, потому что душа Бальдра попала в Хель,
великое царство мертвых, неподвластное даже Одину. И, хотя Один с Фригг послали в
Хель еще одного своего сына, Хермода, дабы он предложил выкуп за Бальдра, моя мать,
Хель, не стала отпускать его душу. И немногим известно, что Хель просто водила
Одина за нос, пока Локи пытался вырвать у Бальдра признание. Он сказал Бальдру, что
тот будет рабом Хель, ее пленником до самого Рагнарёка, если не признается в своих
хитростях. И тут Бальдр его удивил – он отказался, не пошел на сделку, выбрал
остаться пленником Хель и провести долгие века среди мертвых, только чтобы его
обман не выплыл наружу.
И вот так-то я и увидел его впервые, узником Хель. Когда я был ребенком, он вызывал
у меня живейшее любопытство – прекрасное божество, заточенное в каменных палатах со
своей мертвой женой. У него был такой отрешенный вид, будто он окаменел от
отчаяния. Под конец он, бывало, стоял неподвижно целыми днями, неотрывно глядя в
бездонные глубины Нижнего мира, слушая песни мертвых и ожидая – вечно ожидая
Рагнарёка и обещанной ему свободы.
И я спросил у матери: «Как может тот, кто пожертвовал столь многим, быть подлецом?»
А она, рассмеявшись, сказала мне не путать гордыню и благородство, и предупредила
меня, чтобы я его не жалел. Но мне казалось, что он уже достаточно настрадался.
Даже тогда, еще совсем юным, я понимал, что судьбу Бальдра предопределили зависть
Локи и его ненависть к Одину. И потому я все-таки начал испытывать к нему жалость,
и это, друзья мои, стало причиной моих несчастий. Потому что мне предстояло выучить
горький урок: змея всегда остается змеей, как бы она ни меняла обличье. Откуда мне
было знать, что придет день, и я даже имени его не смогу произнести, что я сотни
тысяч раз буду представлять его кровь у себя на руках.
Крампус открыл было рот, чтобы продолжить и закончить свою историю, но, посмотрев
на Джесса, увидел, что музыкант спит.
– Вместе мы найдем стрелу Локи. Вместе мы убьем Бальдра, под какой бы личиной он
теперь ни скрывался.
Глава седьмая
Список плохих детей
Шаги, тяжелые шаги грохочут по лестнице. Джесс у себя в детской. Ему шесть, может
быть, семь, и сейчас Рождество. Перила увиты мишурой и гирляндами, они сверкают и
переливаются разноцветными огоньками. Огромная тень гасит фонарики один за другим:
кто-то поднимается вверх по лестнице.
Джесса начинает трясти; он натягивает одеяло повыше. Санта появляется на пороге его
комнаты; он такой огромный и массивный, что еле пролезает в дверь. Он подходит к
кроватке Джесса, а на плече у него огромный, кроваво-красный мешок. Он встает у
изголовья, возвышаясь над Джессом как башня, и пронзает его своими маленькими
черными глазками, будто взвешивая его душу.
Санта снимает мешок с плеча, кладет на кровать. Мешок шевелится, будто он набит
живыми кошками или, может, собаками. Джессу слышен приглушенный визг и мяуканье, но
он знает – этого не может быть, ведь это мешок Санты. Санта грустно качает головой.
Джесс пытается что-то сказать, ответить, что нет, он был хорошим, но рот его не
слушается.
Из-за спины у Санты появляются шесть сгорбленных фигур: блестящая, черная, как
смоль кожа, кривые рога, торчащие изо лбов, и длинные красные языки, которые,
болтаясь, свисают между черных зубов. Они смотрят на Джесса так, будто он – это
что-то очень вкусное.
Черти, как один, улыбаются, потирают руки и тянут к Джессу свои длинные-длинные
пальцы.
Джесс открыл глаза. Он все еще пребывал в обществе шестерых чертей; их скрюченные
силуэты были еле различимы в тусклом мерцающем свете «буржуйки». В церкви было
темно, и до Джесса вдруг дошло, что уже настала ночь. Сколько же он проспал? Чем-то
воняло; он потянул носом. «Кровь?»
Джесс вгляделся в полумрак и обнаружил, что на него не мигая таращатся два огромных
влажных глаза. Он приподнялся.
Джесс поднялся на ноги и, пошатнувшись, оперся рукой о стену: от меда у него все
еще кружилась голова. Никакой головной боли, никакого похмелья – просто немного
шумело в голове. В животе у него заурчало. Обогнув кучи омелы на полу, он подошел к
сгрудившимся вокруг мешка Бельсникелям.
– Что происходит?
– Мы пытаемся заставить его добыть нам хоть какое-нибудь нормальное оружие. Ну,
знаешь, на тот маловероятный случай, если на нас наткнется гигантский волк или еще
какое чудовище.
– Он что, может вытащить оттуда что угодно? – спросил Джесс. – Не только игрушки?
Джесс был согласен с Верноном: было бы совсем неплохо иметь под рукой какое-нибудь
продвинутое оружие, и уж точно оно не помешает, когда они будут штурмовать гараж
Генерала.
Джесс подошел, и Крампус передвинул мешок, так, чтобы он лежал между ними.
– Мешок находит то, что я пожелаю. Но сначала я должен знать, что ищу. Кроме того,
проще, если мешок знает, где искать. Проще и не так утомительно, а пока ко мне еще
не вернулась моя прежняя сила, я должен рассчитывать усилия.
– Ты поможешь мне искать. Ты не из рода Локи, так что мешок тебе подчиняться не
будет. Поэтому мы будем делать это вместе. Мы оба возьмемся за мешок. Ты будешь
думать о месте и о предмете, а я заставлю мешок подчиняться.
– Да, я знаю, как, – сказал Джесс. – Я уже это делал. Достал оттуда несколько
игрушек.
– Это не то же самое. Ты просто сунул руку в дверь, которая уже была открыта.
– Да, это и в самом деле нечто. Быть может, в тебе есть толика духа Локи. И все же,
это совсем не то же самое, что открывать двери. Этого ты никогда бы не смог
сделать, будь ты сам по себе, но это говорит о том, что мешок тебя услышит, –
Крампус улыбнулся. – Это хорошо, так нам будет проще.
– Оружие, – быстро ответил Вернон. – Очень хорошее оружие. Что-то, что может
проделывать большие дыры в гигантских волках.
– Знаешь место, где можно все это найти? – спросил Крампус. – Только не забудь –
чем меньше мне придется открывать дверей, тем лучше.
– Ищи?
Джесс пожал плечами, закрыл глаза и представил себе ворота, потом – гараж, а затем
– кабинет Генерала на втором этаже. Ничего особенного не происходило. Потом Крампус
положил руки поверх рук Джесса, и видение мало-помалу обрело четкость, обросло
деталями, которых Джесс даже и не помнил. Сейф был в углу. Джесс мысленно потянулся
к нему, и видение приблизилось; а потом он проник внутрь сейфа, и стало темно.
– Да.
– Дело сделано.
– Это что, всё?
– Мешок охотно отвечает тебе, Джесс, – Крампус окинул его чуть ли не отеческим
взглядом. – Быть может, в твоих жилах и вправду есть капля крови Локи.
– Так что, я могу просто вот так сунуть туда руку и достать что угодно?
– Можешь, но помни, что твоя рука окажется в этом, в другом месте. Руку может
увидеть любой, кто окажется поблизости. Это может привести к неприятным
последствиям – ты можешь потерять руку, или тебя затянут в мешок, и ты окажешься в
том самом месте, которое хотел обворовать.
Джесс замялся.
– Тогда мы закончили.
Джесс обозрел добытое добро: куча бабок, оружия и патронов. Кивнул и устало
вздохнул – внезапно он почувствовал себя выжатым, как лимон.
– Устал?
– Да, это возможно. После того, как дверь открыта, она остается открытой, пока я не
открою новую.
* * *
Изабель шагала рядом с Джессом по гравийной дороге, довольная, что выбралась из
попахивающей плесенью церквушки. Была ночь, и они шли в магазинчик под названием
«Пепперз», который, как утверждал Джесс, находился милях в двух, у Третьего шоссе.
Они решили пойти пешком, чтобы не рисковать – вдруг кто-нибудь узнает пикап, или у
них кончится бензин. Джесс нес в руке пустую канистру, которая валялась у него в
кузове, поскольку бензин был одной из тех вещей, которые Крампус не мог достать из
мешка.
– Эй, да ладно тебе, это же смешно. Я тебе говорю. Ты же понимаешь, этот тип –
наикрутейший сукин сын во всем округе Бун. Ха, да может даже – во всей Западной
Вирджинии.
Изабель против воли улыбнулась. Ей нравилось, как он на нее смотрел, нравились его
зеленые глаза, контур его подбородка, но больше всего ей нравился его смех –
теплый, добродушный, полный жизни. «Это здорово, – подумала она, – пройтись для
разнообразия с кем-то, кто моложе здешних холмов. И делу совершенно не мешает, что
на него приятно посмотреть, – признала она. Нет, совершенно не мешает». Интересно,
каково это – подержаться с ним за руки? Давненько она ни с кем за руки не
держалась. Последний раз это было с Дэниелом, уже больше сорока лет назад. Но ей
было прекрасно известно, что этот человек с ней за руки держаться не будет; она
знала, как она теперь выглядит.
– Ладно, ты должна помочь мне в этом разобраться, – говорил тем временем Джесс. –
Господи, прямо не знаю даже, с чего начать? Во всем этом нет ни капли смысла.
Санта-Клаус, и гигантские волки, и… что вообще за хрен этот тип, Крампус? Как ты
вообще оказалась в компании этого старого дьявола?
– Он не дьявол.
– Погоди, я что, что-то не так понял? Ты ж вроде как его рабыня? Разве не он это с
тобой сделал? – он указал на ее лицо. – Превратил тебя в монстра?
У Изабель даже щеки обожгло. Она отвела взгляд, удивленная тем, как ее задели эти
слова.
– Он спас мне жизнь, – сказала она, застегивая куртку и надвигая капюшон, чтобы
спрятать лицо. Она пошла дальше, оставив Джесса стоять на месте.
Он догнал ее.
– Ну, это все еще не дает ему права делать из тебя рабыню.
– Я пыталась убить себя, понял? Уже давно бы гнила в земле, если бы не Крампус.
Они продолжали идти дальше в молчании. Изабель хотелось сказать что-то еще,
поговорить наконец с кем-то, кроме Вернона и шауни, с кем-то молодым, с кем-то, у
кого такой ясный, сочувственный взгляд. Но она всегда была человеком закрытым, а
Джесса она совсем не знала. То, что у него был теплый смех и добрые глаза, совсем
не значило, что ему можно доверять. И как станешь рассказывать незнакомцу о том,
что забеременела в шестнадцать, если, конечно, тебе не хочется, чтобы на тебя
смотрели, как на какую-то голь с холмов. Но она вовсе не залетела по глупости –
может, будь оно так, все было бы проще. Ее глаза обожгло слезами, и она сердито
сморгнула их прочь. «Вот только не надо начинать. Просто не надо туда лезть, и
всё». Ее вечно заставало врасплох это воспоминание, из-за которого до сих пор было
больно, даже столько лет спустя. Она старалась не думать о ее ребенке, каково ему
было расти без матери. Может, будь она сильнее, она была бы с ним до сих пор.
Джесс обнял ее за плечи. Изабель давно никто так не обнимал, вот уже сорок лет. Она
закрыла руками лицо и всхлипнула.
– Господи, Изабель…
– Ну, в общем, надо мне было выбрать обрыв повыше, потому что то падение… оно меня
не убило, – у нее вырвался горький смешок. – Просто переломала себе кости.
Двигаться не получалось. Просто лежала там, плакала, кричала. Боль была ужасная. –
Она отодвинулась от Джесса и вытерла лицо рукавом. – Ну, тогда-то шауни меня и
нашли. Принесли к Крампусу. Думаю, я себе что-то в позвоночнике сломала, потому что
могла только одной рукой шевелить, и ниже пояса ничего не чувствовала. Перед
глазами все плыло. Думаю, я умирала. И тогда Крампус меня укусил.
– Укусил тебя?
– Угу. Так он это делает. Обращает людей. Что-то насчет смешения крови, так он
говорит. Ну, что бы он там ни делал, мне это спасло жизнь. Сразу меня вылечило.
Двух дней не прошло, а я уже была, как новенькая. Вот только это было не все, – она
вытянула перед собой руки, посмотрела на свои иззубренные черные ногти, на
чешуйчатую кожу. – Я не всегда была похожа на монстра, знаешь ли. У меня была
светлая кожа, и волосы длинные, рыжие. Симпатичные платья носила.
– Нет, – сказала она, зная, что если бы могла, то вернулась бы к сыну. Она знала,
что ее мальчику сейчас должно быть уже за сорок, что он ее просто не узнает, да и
не захочет узнавать, после того, как она его бросила. Но ей бы очень хотелось
посмотреть, каким он вырос. Посмотреть, достались ли ему глаза его отца. – Если бы
могла, сразу ушла бы.
Она кивнула:
– Можно сказать и так. С тех пор, как он нас обратил, стоит ему дать нам прямой
приказ, и мы просто не можем поступить как-то по-другому. Будто ты марионетка: ты
больше не думаешь, а просто делаешь.
– Он заставил нас принести клятву. Ну, там, не убегать, защищать его, заботиться о
нем, и все такое.
– Крампус?
Он рассмеялся:
Изабель улыбнулась.
– Точно сказать не могу. Шауни уверены, что он – бог леса. Черт, да они от него в
таком восторге, что ему, наверное, и не нужно было их обращать. Думаю, он сделал
это, чтобы они не старели. Маква рассказывал, что все их племя приносило Крампусу
дары еще тогда, когда тут вообще поселенцев не было.
Она рассмеялась.
– Ладно, пойду заплачу, прежде, чем бензин наливать. Это недолго. Я надеюсь, ты не
бросишь меня? – подмигнув, он направился дальше. – Да! – крикнул он через плечо. –
Смотри, на песцов не напорись. Одна девчонка тут пальцев на ногах недосчиталась,
всего пару недель назад.
Примерно через минуту после того, как Джесс зашел в магазин, на шоссе показалась
машина, и свернула на парковку. Изабель отступила поглубже в тень. Из машины
выбрались двое девчушек-подростков и парень постарше; они смеялись, явно над чьей-
то шуткой. Одна девчонка запрыгнула парню на спину и так доехала до магазина; все
трое при этом так ухали и смеялись, будто жизнь для них была одной большой
праздничной каруселью. «Такие беззаботные», – подумала Изабель, изо всех сил
стараясь не завидовать.
– В жизни не всегда все идет так, как ты хочешь, – пробормотала она себе под нос. –
Только и всего.
Изабель смотрела, как они дурачатся в магазине. У обеих девушек были длинные,
волнистые волосы, сиявшие мягким блеском в свете пивных реклам. «Как раз такие, в
которые мужчине так и хочется запустить пальцы», – подумала Изабель, прикоснувшись
к собственным, коротко обрезанным, волосам. На ощупь они были жесткими, ломкими. У
нее не было возможности помыться еще с осени; горные речки были слишком холодны.
Девушки были накрашены: тушь на ресницах, губная помада. Сережки в ушах. «Ну да,
все что девушки обычно делают, когда хотят быть покрасивее». Она задумалась: может,
макияж поможет скрыть пятна у нее на лице? «Может, немного помады? Тогда, кто
знает, может, я буду больше похожа на женщину, а не на какого-нибудь пещерного
монстра».
Из магазина вышел Джесс; в одной руке у него была канистра, в другой – пакет с
покупками. Он кивнул Изабель, подошел к колонке, и принялся наполнять канистру
бензином. Ребята появились из магазина минуту спустя. Парень потряс банку с
газировкой, открыл, и направил бьющую из банки струю на девчонок. Те заорали и
принялись кидаться в него снегом. Он попытался увернуться, поскользнулся и
растянулся на льду, выронив банку. Все трое смеялись так, что Изабель уже подумала,
что им понадобится медицинская помощь. И вдруг Изабель страшно захотелось, чтобы
они прекратили. Ее руки сжались в кулаки. Она поймала себя на том, что ей хочется
заткнуть их, вырвать их красивые волосы, расцарапать их хорошенькие личики,
показать им, каково это – лишиться всего.
Подошел Джесс.
– Изабель, мне надо узнать, все ли в порядке с дочкой. Я просто позвоню ее бабушке.
Этот звонок никак не может подвергнуть Крампуса опасности. Так что расслабься.
Она прикусила губу. Если ничто не угрожало Крампусу напрямую, и не нарушало его
запретов, – решать надо было ей.
– Ну… ладно.
– Что это?
Она посмотрела, как он идет к телефонной будке, потом осторожно заглянула в пакет.
Там лежала упаковка арбузной жвачки, огромная шоколадка с миндалем, а еще что-то
пушистое. Она вытащила это из пакета, и оно оказалось очень пушистой черно-белой
зимней шапкой. Рассмотрев шапку получше, Изабель обнаружила, что сделана она была в
виде головы панды, с носом, ушами и большими печальными глазами. Еще у шапки
имелись завязочки, которые оканчивались огромными лохматыми помпонами. Это была
ужасно дурацкая шапка, но никто бы никогда не подумал, что она – мужская. В пакете
еще оказалась коробочка. Она вытащила ее, открыла, и внутри нашла браслетик с
амулетами, к которому был пристегнут огромный пушистый брелок в форме сердца. У нее
вырвался писк, и она прикрыла ладонью рот. В украшениях Джесс явно разбирался так
же плохо, как и в шапках, но она все никак не могла согнать с лица улыбку. Изабель
вытащила браслет из коробки и застегнула у себя на запястье. Просто дешевая
безделушка, ей это было прекрасно известно, но такая блестящая и очень-очень
девичья. Монстрам парни такое не покупают, и в это мгновенье, в эту секунду она
опять почувствовала себя девушкой. Закрыла глаза, смакуя это чувство. По щеке
сбежала слеза, потом другая. Она попыталась припомнить, когда в последний раз ей
что-то дарили. Да, это был Дэниел, и он подарил ей колечко. Сорок лет назад. Она
вытерла глаза.
Джесс уже повесил трубку и быстро шел в ее сторону. Изабель тут же откинула
капюшон, натянула шапку и завязала под подбородком пушистые помпоны. Она надеялась,
что выглядит так же глупо, как себя чувствует, и ей не терпелось посмотреть, какое
у него будет лицо, когда он ее увидит.
– Мать Линды спросила меня, зачем это Эш Боггз явился к ней в поисках Эби. Только
это мне старая ведьма и сказала, и больше ни черта. Только все пытала меня, чего
это я такого натворил. Знаешь, что это значит?
– Это значит, Генерал собирается привести свою угрозу в исполнение. Твою мать! –
голос у него сорвался. – Твою мать!
Джесс с его длинными ногами, сам не замечая, шел очень быстро, и Изабель
приходилось временами переходить на трусцу, чтобы за ним поспеть.
Изабель молча смотрела, как Джесс переливает бензин в бак пикапа; пустую канистру
он бросил в кузов.
* * *
Когда они пришли, Вернон сидел на ступеньках крыльца. Он поглядел на Изабель и
хихикнул:
Джесс направился было внутрь церкви, но Вернон выставил руку, преграждая ему путь:
Джесс оттолкнул руку Вернона и прошел внутрь церкви. Изабель последовала за ним, и
они увидели Крампуса, который сидел, скрестив ноги, перед «буржуйкой». Мешок лежал
перед ним, а вокруг валялось множество наконечников стрел – золотые, бронзовые, и
все явно очень древние. Шауни сидели на некотором расстоянии от него, внимательно
за ним наблюдая, и вид у них был встревоженный. Випи глянул на них и покачал
головой.
– Подожди.
– Крампус.
Крампус сдвинул брови, но глаз не поднял.
Крампус, все так же сидя с закрытыми глазами, поднял руку и нетерпеливо ею помахал.
Изабель заметила, что Повелитель Йоля выглядел все более расстроенным, и она знала,
чем это чревато. Она бросилась к Джессу и положила руку ему на грудь, пытаясь его
предупредить.
Крампус погрузил руку в мешок и принялся там шарить. Это продолжалось несколько
минут. Изабель прямо чувствовала, как с каждой секундой в Джессе поднимается
раздражение.
Крампус вытащил из мешка руку, открыл глаза, уставился на свою пустую ладонь и
испустил вой.
Джесс не отступил.
– Нам надо ехать прямо сейчас. Забрать мою дочь, пока не…
– Это ты не понимаешь. Я должен найти стрелу Локи. Без нее мы против него
бессильны. Бальдр убьет нас всех.
– Крампус, ты должен…
– Нет! – вскричал Крампус, поднимаясь на ноги. Хвост у него так и ходил ходуном из
стороны в сторону. – Не тебе говорить мне, что я должен делать!
– Прекрати, Джесс.
– Моя кроха в беде, и я должен с этим что-то поделать! Вот что я тебе скажу: сиди
тут, если тебе охота, а я разберусь со всей этой херней, – он вырвал у Изабель свою
руку и решительно прошагал к картонной коробке, где лежали деньги и оружие.
Крампус тяжело шагнул к ним, и застыл, возвышаясь над Джессом; в горле у него
клокотало низкое рычание. Изабель знала, что Джесс зашел чересчур далеко, знала,
что Крампус его укусит, обратит.
– Моему терпению пришел конец! – резко заявил Крампус. Он присел и схватил Джесса
за руку. – Ты не оставляешь мне выбора. – Он ухмыльнулся, обнажая клыки.
У Крампуса был такой вид, будто вот сейчас он убьет ее голыми руками.
Крампус оттолкнул ее с такой силой, что она покатилась по полу и врезалась в ряд
скамей. Изабель, перевернувшись, вскочила на ноги и закричала:
– Неужели слово Повелителя Йоля ничего не значит? Так чем ты тогда лучше Санта-
Клауса?
Крампус вскочил на ноги, пожирая Изабель гневным взглядом, и она видела, что он
взвешивает, убивать ее или нет, видела это в его горящих глазах. Он задрал лицо к
потолку, испустил страшный вопль, потом стиснул зубы и стоял так некоторое время,
зажмурившись; его грудь так и ходила ходуном. Постепенно его дыхание успокоилось.
Плечи опустились.
– Изабель… Мой маленький лев. Сердце у тебя исполнено храбрости, а слова – правды,
– он перевел взгляд на Джесса. – Ты… если ты еще хоть раз бросишь мне вызов… Я тебя
убью, – его слова прозвучали окончательно и бесповоротно; он вздохнул. – Я сдержу
свою клятву. Эти люди умрут, и умрут они плохой смертью. Но все в свое время, и
сейчас нас ждут более срочные дела, – он повернулся и, пошатываясь, вернулся
обратно к печке. И уставился на мешок.
Маква сбил Джесса с ног, кинул плашмя на пол и прижал коленом, затем указал на
карнизы для занавесей, стоявшие в углу. Випи вскочил на ноги, вытащил нож и срезал
с карниза шнуры. На обратном пути его перехватила Изабель:
– Дай-ка мне это, – и она забрала у Випи шнуры. Випи бросил взгляд на Макву и пожал
плечами. Изабель подошла к Макве.
– Не будь таким дикарем. Давай, слезай с него.
Маква скривился и сказал что-то на шауни – явно что-то нелестное, но с Джесса слез.
Крампус сел рядом с мешком. Подобрал с пола одну из стрел и принялся внимательно
разглядывать.
– Где же ты прячешься?
* * *
Санта-Клаус стоял на краю обрыва и смотрел вниз, на волков. Утренний ветер трепал
его длинную бороду. Дыхание облачками пара вырывалось изо рта. Волчица посмотрела
на него, потом на своего волка, лежавшего рядом. Заскулив, она тронула лапой волка,
но тот не двигался. Задрав голову, она поглядела на седобородого человека и
тявкнула. Лицо у Санты дернулось, но он не двинулся с места, только смотрел.
Несколько минут спустя он увидел сани – они появились над дальним гребнем и летели
к нему. Они были меньше его рождественских саней, и тянули их двое козлов –
Тангниостр и Тангриснир. Козлы были истинными козлами Йоля, последними из своего
рода, последней его связью с иными временами.
– Жаль.
– Да, – согласился Санта. – А Гери не оставит его даже в смерти. Их судьбы едины.
Они смотрели, как Гери ходит вокруг своего товарища. Она лизнула его в мохнатую
морду и опять посмотрела на седобородого человека. Опять тявкнула. Заскулила.
– Не можем же мы оставить их вот так, – сказал Тахл. – Должно же быть что-то, что
мы можем сделать.
– Это печально, но они, как и все древние, принадлежат прошлому, и их время ушло, –
Санта отвернулся и пошел к саням. Старший эльф последовал за ним, но младший
остался, не отрывая взгляда от обреченных созданий.
– Поедем, Тахл, – окликнул его Санта-Клаус. – И так тяжело, не стоит все еще больше
усложнять.
Эльф прикусил губу и, повернувшись спиной к обрыву и к волкам под ним, с разбегу
запрыгнул в сани. Старший эльф тряхнул вожжами; козлы, заблеяв, прыгнули в небо и
понеслись над верхушками деревьев. Тахл смотрел, как фигурки волков становятся все
меньше и меньше, пока они не превратились в два крошечных пятнышка среди
заснеженного леса.
Когда сани исчезли за гребнем холма, волчица задрала морду и завыла; одинокий,
тоскливый вопль далеко разнесся среди покрытых снегом холмов.
Глава восьмая
Западня
Вой впивался Крампусу в мозг, в сердце. Еле слышный, слабее шепота, звук: эхо,
услышанное эхом. И все же это было почти невыносимо. Первый утренний свет брезжил
сквозь щели в досках. Остальные мирно спали; казалось, их сон ничто не тревожит. Но
Крампус не знал, куда деваться от этого безнадежного, отчаянного вопля. «Сколько
горя», – подумал он. Схватившись за мешок, он положил его себе на колени и волевым
усилием выкинул вой из головы. «Стрела Локи, – думал он. – Ее необходимо найти, или
я останусь беззащитным». Он направил всю свою волю для решения этой задачи,
удерживая перед мысленным взором стрелу – во всех ее возможных воплощениях. Вот
только у него не было ни малейшего представления, как может выглядеть легендарная
стрела, где она может быть, и ему приходилось полагаться на мешок не только в
поисках, но и в определении объекта, а мешок всегда брал свое. «Где ты? Где ты?»
Согласно легенде, Один унес стрелу в Муспель, мир лавы и огня, чтобы расплавить там
и уничтожить навеки. Но Хель рассказывала другое. Крампус закрыл глаза, подумал об
Асгарде и направил мешок на поиски стрелы. Перед его мысленным взором проплывали
изуродованные, обугленные руины Вальхаллы, и окружающие ее выжженные, мертвые
земли: кладбище, занесенное пеплом. Крампус задумался, сколько еще времени
осталось, прежде чем этот призрачный мир растает, будет потерян навсегда. У
иссохших берегов, на обнаженном дне морском лежал остов судна.
Видение потускнело. Крампус открыл глаза: он опять был в той же самой церкви, и,
сидя на полу, глядел в искаженное страданием лицо деревянного Христа, который все
так же висел на своем распятье. Он вздохнул, выпустил мешок из рук. Усталость
пробирала его до самых костей. Он с трудом поднялся на ноги и подошел к окну, за
которым брезжило морозное утро. Посмотрел, как рассветные лучи танцуют на
сосульках, вслушался в утреннюю перекличку птиц. Как же ему хотелось просидеть
здесь весь день, глядя, как Соль бредет по привычной дорожке средь зимнего леса! Но
у него просто не было времени на подобные развлечения – нет, только не у него, пока
сердце Бальдра еще бьется у того в груди.
И снова вой.
«Гери». Крампус это точно знал. Язык животных был для него родным, а с древними его
связывало многое. Вой говорил не только о боли и отчаянии – он говорил о
предательстве. Крампус покачал головой. «Он бросил их. Великие звери Одина брошены
подыхать в одиночестве. – Крампус стиснул кулаки так, что ногти впились в ладони. –
Один бы проклял его за подобное злодеяние».
«И здесь не только его вина, потому что и я приложил к этому руку. Этого отрицать
нельзя. И что же, значит, я – такой же, как он? Буду сидеть, сложа руки и ничего не
делать? Дам им умереть? – он потряс головой. – Надо что-то делать».
Бельсникели подняли головы, сели, заозирались, будто не понимая, где это они и как
здесь очутились. Джесс подобных сомнений явно не испытывал. Он быстро сел; руки у
него были все так же связаны за спиной, ноги – примотаны к церковной скамье.
Крампус с легкостью мог сказать, на чем сосредоточены все его помыслы: это была
ненависть. Джесс и не пытался скрывать свои чувства. Крампус подумал, как бы
удивился Джесс, узнай тот, как он, Крампус, его понимал. Ему нравился сильный дух
этого человека, и ему хотелось сказать ему, чтобы тот немного потерпел, что он,
Повелитель Йоля, сдержит данное ему обещание. Но Крампус знал, что человек попросту
не услышит его слов, пока ненависть нашептывает ему в уши.
* * *
– Это просто тупость какая-то, – сказал Джесс, не отрывая глаз от обледенелой
дороги, и одновременно ощупывая карманы в поисках потерянной сигареты.
На ней все еще была та дурацкая шапка в виде панды, которую он ей купил: она так ни
разу и не снимала ее с тех пор, как надела тогда, у заправки. Из-за этого ему
трудно было на нее злиться.
Джесс сбросил скорость, так что пикап еле полз по дороге: они переезжали вброд
небольшой ручеек. Он покачал головой. На шоссе им повезло: навстречу попалась
только пара фур, гнавших по шоссе из одного штата в другой. Но было еще совсем
рано, и вскоре движение станет плотнее. Не было никакой гарантии, что удача не
отвернется от них на обратном пути.
Джесс подумал, что это так себе идея. Он предпочитал, чтобы у него оставалась
возможность дать по газам и уехать, если вдруг появятся волки, а на старенький
восьмицилиндровый мотор полагаться не стоило: сразу он заводился далеко не всегда.
Даже будучи разогретым.
Крампус вылез из пикапа; Бельсникели последовали за ним. Шауни успели заткнуть свои
пистолеты за пояс, а копья держали наготове, напряженно всматриваясь в лес. Вернон
подошел к водительскому окну; при себе у него был модифицированный «Мак-10», с
которым он увлеченно возился, явно не замечая того факта, что дуло было направлено
прямо Джессу в лицо.
Джесс оттолкнул дуло от лица, так, чтобы оно смотрело в землю. Ему слабо верилось,
что Вернон способен применять пистолет-пулемет без риска подстрелить либо себя,
либо товарищей по оружию. Джесс только надеялся, что его самого при этом поблизости
не будет.
– А я готов, – ответил Вернон, не замечая, что при этом наводит пистолет прямо на
Джесса.
– Твою мать, Вернон! – заорал Джесс, отпихивая от лица дуло. – Слушай, просто
смотри, куда ты направляешь эту штуку. Ладно?
– Ох, да. Прости.
Крампус с шауни стояли на краю обрыва, вглядываясь в ущелье внизу, и тут по долине
разнесся низкий вой. У Джесса по спине пробежали мурашки. Выли совсем неподалеку.
Он увидел волков, обоих, под обрывом, где-то в пятидесяти ярдах внизу. Один волк
лежал на боку. Джессу он показался мертвым. Другой стоял над ним, словно на страже.
Он смотрел вверх, прямо на них, вздыбив шерсть, и рычал. «Его явно нужно просто
оставить в покое».
Несколько минут Крампус и волк разглядывали друг друга; хвосты у обоих так и ходили
из стороны в сторону. Наконец, Крампус заговорил.
– Никто из вас не применит оружие без моей команды. Это приказ. А теперь ждите
здесь, – он пошел обратно к машине и вытащил из кузова мешок.
Крампус закрыл глаза, стиснул мешок в руках, потом открыл глаза. Сунул руку в мешок
и вытащил оттуда какой-то бесформенный предмет. Бросил мешок обратно в машину и
вернулся к ним.
– Это же коровья нога, – сказал Вернон. – Он собирается кормить этих тварей, или я
ошибаюсь? Он сошел с ума. Окончательно.
Джесс вдруг понял, что Крампус открыл дверь обратно в церковь и просто взял кусок
мяса из ванны.
Крампус сделал шаг, потом еще один: он медленно, но верно приближался к волку. Волк
не обнаруживал ни малейшего намерения отступать, только его рычание становилось все
утробнее и громче. Джесс поймал себя на том, что чувствует то же, что и Вернон:
Крампус действительно сошел с ума. Даже у шауни был неуверенный вид: они нервно
переглядывались, стискивая в руках оружие.
Волк отступил на шаг, потом еще, и еще. Крампус положил перед ним кусок говядины.
Волк понюхал мясо; он явно смешался – то рычал, то скулил, потом опять принимался
рычать.
Крампус подошел к раненому волку и присел перед ним на корточки. Оторвав кусок
мяса, он протянул его простертому на снегу волку. Тот поднял голову, понюхал,
лизнул мясо и – взял. Крампус скормил ему еще кусок, и еще, поглаживая его мех, а
второй волк, что поменьше – видимо, волчица – смотрел на них. Наконец, волчица,
поджав хвост и принюхиваясь, сделала осторожный шаг вперед. Крампус подтолкнул
кусок мяса к ней поближе. Волчица лизнула мясо, а потом жадно вцепилась в него
зубами. Джессу стало интересно, когда же она ела в последний раз.
Вернон улыбнулся.
Джесс подул в ладони, пытаясь согреть дыханием пальцы, потом сунул руки в карманы.
Наткнулся на ключи, и сердце подпрыгнуло у него в груди. Он совсем забыл, что ключи
были теперь у него; прежде его мысли целиком были заняты волками – он все время
ждал, что они вот-вот выскочат из-за деревьев и бросятся на них, чтобы растерзать в
клочья. Из-за страха и прочих переживаний он даже не думал о том, чтобы сбежать, а
теперь вдруг сообразил, что мысли были заняты другим не у него одного – все
остальные тоже забыли про ключи.
Он быстро глянул в сторону машины; пикап будто только и ждал, чтобы он прыгнул за
руль. Джесс посмотрел на Вернона, который стоял над краем дороги. «Один толчок в
спину – и готово, – Джесс стиснул ключи в кармане. – Может, другого шанса у меня
больше не будет».
– Нет, ну это просто потеха какая-то, – сказал Вернон. Он был полностью поглощен
разворачивавшейся внизу драмой.
Джесс открыл было рот, чтобы ответить, но в голову ничего не приходило, и он просто
пожал плечами.
Тот волк, который стоял, вздыбил шерсть на загривке и опять зарычал, глядя на
приближающихся Бельсникелей. Те замерли.
– Ах, какая будет жалость, если кому-нибудь из этих тупоголовых дикарей откусят
руку, – со смешком сказал Вернон. – Просто безобразие какое-то.
Джесс глянул вниз, на камни и торчащие из земли корни. Ему совершенно не хотелось
никого убивать – только сбежать. «Прости», – подумал Джесс, и толкнул Вернона с
обрыва, чего тот явно не ожидал.
Вернон полетел вниз, но Джесс не стал задерживаться, чтобы посмотреть, что случится
дальше. Он со всех ног бросился к машине, прыгнул за руль и всадил ключ в замок
зажигания. Повернул ключ, двигатель взвизгнул, – и замолчал. Джесс представил себе,
как Бельсникели всем скопом карабкаются вверх по обрыву; он знал, что у него есть
всего пара секунд. Он попробовал опять, легонько нажимая на педаль, с трудом
сдерживаясь, чтобы не дать слишком много газу, и не загубить все. В этот раз
двигатель завелся, и глушитель чихнул, выплюнув облако черного дыма. Джесс врубил
передачу и, уже не сдерживаясь, дал по газам.
* * *
Перед самым городом Джесс свернул на гравийную дорогу, ведущую к дому матери Линды,
потом – на площадку у горного ручья, где можно было развернуться. Он выпрыгнул из
машины, не заглушая мотор, и открутил четыре болта, которыми крыша – или то, что от
нее осталось – крепилась к кузову. Крышу он засунул поглубже в кусты. Он и не
помнил, чтобы когда-нибудь видел пикап без крыши, и еле узнал машину. Оставалось
только надеяться, что и остальные тоже ее не узнают.
– Ладно, посмотрим, что там у тебя есть, – он распустил шнурок, закрыл глаза,
подумал о пистолетах-пулеметах, и сунул руку в мешок. Рука зашарила в пустоте, и
долгую секунду ему казалось, что эта дверь уже закрылась, и тут его пальцы
наткнулись на что-то, похожее на картон, а потом – на холодную, твердую сталь. Он
вытащил руку и улыбнулся – это был один из «Маков», и в эту минуту он был для него
самым прекрасным предметом на земле. Он подумал о патронах, представил их себе, как
картинку, опять сунул руку в мешок – и вот они, магазины, прямо у него на ладони.
Он выщелкнул из магазина пару патронов. – Ну, это должно немного сравнять шансы.
Джесс закинул мешок на пассажирское сиденье и сел за руль. Сжав в руке пистолет, он
поднял голову и поглядел вверх.
– Спасибо тебе, Господи, – он поцеловал оружие. – Я принимаю это как знак, что ты
все-таки будешь болеть за меня.
* * *
Джесс свернул на подъездную дорожку матери Линды, объехал дом и припарковался
сзади. Повесил пистолет на плечо, выпрыгнул из машины и взбежал на заднее крыльцо.
Стучать он не стал, просто вломился в дверь и побежал по дому, оглядываясь в
поисках Линды и Эбигейл.
– Здесь их нет.
– Джесс, да что это с тобой? Разве можно вот так врываться в чужой дом и…
– Хуже быть уже не может. Они хотят причинить им вред… Им обеим, Линде и Эбигейл.
– Миссис Коллинз, я налажал, я это знаю, но я с радостью отдам свою жизнь, чтобы
все исправить. Это что-нибудь для вас значит?
– Ничего не скажу.
Она скрестила на груди руки, и он понял, что узнать у нее этот номер он сможет,
только повыдергав у нее по очереди все ногти. Он дернул трубку, вырвав провод с
мясом из телефона.
– Прошу прощения насчет телефона, миссис Коллинз. Просто мне не хочется, чтобы вы
сообщали кому-то, что я был здесь, по крайней мере, какое-то время.
Он пошел обратно к машине, прихватив с собой трубку. Полли вышла следом за ним на
крыльцо и смотрела, как он садится в пикап.
* * *
Зазвонил телефон. Потянувшись, чтобы взять трубку, Диллард сшиб с тумбочки упаковку
экседрина, и таблетки, рассыпавшись, покатились по полу.
– Твою мать, – еще звонок. – Алло, – в трубку дышала какая-то женщина. – Полли, это
опять вы? Черт, Полли, мы же вас просили прекратить все время…
– Он едет к вам, – выпалила Полли.
– То есть, Джесс?
– Успокойтесь, Полли. Я все улажу, – Линда села в кровати, щурясь на свет и явно
ничего не понимая.
– Слушайте, повторите Линде все, что только что сказали мне, – он передал Линде
трубку и встал с кровати; натянул брюки, рубашку, сапоги. Взял пистолет, наручники
и телефон с тумбочки и вышел в коридор. Было слышно, как Линда пытается успокоить
мать, и Диллард надеялся, что Полли убедит ее в том, что у Джесса поехала крыша.
«Мне начинает надоедать, что она вечно пытается защитить этого маленького
хренососа».
– Чет?
– Диллард?
– Да. Давай, тащи свою задницу сюда, ко мне. У меня для тебя подарок.
– Джесс?
– Он будет здесь в любую минуту, так что, может, тебе стоит поторопиться.
– Нет. Этого не будет. Я хочу, чтобы ты пошла в комнату и ждала там вместе с
Эбигейл, пока я тебе не скажу. Поняла?
– Нужно, чтобы ты не путалась у меня под ногами, не мешала мне делать свою работу.
– Ты слышала, что говорит твоя мать? Это что, похоже на того Джесса, которого ты
знала?
– Ты меня пойми, пока этот пистолет у него, есть очень большой шанс на то, что он
будет убит.
– Я знаю.
– Готова?
* * *
Джесс взвесил в руке «Мак-10», вставил магазин. Сунул в карман еще пару магазинов,
про запас, открыл дверцу и выбрался наружу. Осторожно, беззвучно прикрыл дверь и,
повертев головой, быстро проверил обе стороны дороги, вдоль которой теснились
деревья. Дома здесь стояли далеко друг от друга, и до ближайшего почтового ящика
было, по меньшей мере, ярдов сто. Он перекинул ремешок через голову, так, чтобы
пистолет был у него под мышкой. Негустой, легкий снег превратился в отвратительную
морось. Подняв воротник куртки, он направился вверх по склону к дому Дилларда.
Джесс сидел в кустах на краю Диллардова двора, и жалел о том, что у нет с собой
сигареты, чтобы успокоить нервы. Патрульной машины не было видно, значит, имелся
хороший шанс, что и Диллард тоже отсутствовал. А если Диллард был дома, то, скорее
всего, он был у себя в кровати, а значит, Джесс мог надеяться застать его врасплох.
«Готов ли ты в него стрелять?» Джесс вспомнил прошлый раз, когда перед ним стоял
этот выбор. «Сейчас все по-другому. Сейчас дело не во мне. Дело в Эбигейл. Если
надо будет, я его застрелю». Он сделал глубокий вдох и сдвинул на «Маке»
предохранитель, надеясь изо всех сил, что ему не придется ни в кого стрелять.
Выбравшись из кустов, он пошел к дому.
Он крался вдоль стены, заглядывая в окна, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть,
понять, кто там, внутри. Он уже начал подниматься на переднее крыльцо, когда дверь
распахнулась. Джесс вздрогнул, поднял пистолет, держа палец на спусковом крючке.
В дверях стояла Линда, и на секунду он забыл про Дилларда, про Генерала, даже про
Крампуса, и только чувствовал, как болит у него сердце.
– Джесс, – сказала Линда. Она явно была в шоке. – Что ты здесь делаешь?
– Где Эбигейл?
Она оглядела его с головы до ног, и по ее глазам ему стало понятно, какое жалкое
зрелище он собой представляет.
– Прошу тебя, – сказала она. – Пожалуйста, положи его, и поговори со мной, Джесс.
– Ох, Линда. Ох, нет… Ты все не так поняла, – он рванул ремешок через голову,
положил оружие на столик под овальным зеркалом, стоявший в прихожей, и шагнул к
ней. – Детка, последнее, что я хотел – это напугать тебя.
Она отступила.
Он просто не мог вынести эту боль у нее в глазах. Он протянул к ней руки, сделал
еще шаг:
Краем глаза он увидел тень, выскочившую из темного кабинета. Тень бросилась на него
прежде, чем он успел обернуться, и они с оглушительным грохотом врезались в стену.
Потом из-под него вышибли ноги, и он упал на пол, треснувшись лбом о плитку «под
гальку». На какой-то момент все потонуло во вспышке белого света, делалось
медленным и тягучим. На спину обрушилось что-то очень тяжелое, и сильные, жесткие
руки скрутили ему запястья, защелкнув на них холодную сталь. Его охлопали в поисках
оружия, потом пинком перевернули на спину. Когда ему удалось сфокусировать взгляд,
то он обнаружил, что смотрит прямо в холодные глаза Дилларда.
– Линда, нет. Ты все не так поняла. Это Генерал хочет навредить Эби. Детка, разве
ты не понимаешь? И Диллард тоже, они все заодно. Они водят тебя за нос, чтобы…
Тут Диллард всадил ему под ребра сапог. Джесс, застонав, сложился пополам.
Диллард поднялся и обратил на нее взгляд своих серых, как камень, глаз. Она
отступила на шаг.
– Линда, говорю в последний раз. – Голос у него был холодный, лишенный всякого
чувства. – Иди в комнату к Эбигейл и жди там.
– Нет, не пойду.
Диллард склонил голову на бок, будто плохо расслышал то, что она сказала, потом
положил «Мак-10» обратно на столик и шагнул к ней.
В этот момент к дому подъехала машина – судя по звуку, пикап. Хлопнули дверцы,
послышались взволнованные голоса, потом – шаги на крыльце. Входная дверь
распахнулась, и в дом ворвались Чет и Эш Боггзы с оружием наготове. У Чета был
пистолет, а у Эша – дробовик. Увидев лежащего на полу Джесса, они дружно
ухмыльнулись и опустили свои пушки.
Эш издал ликующий вопль и чуть не приплясывая – при его-то трех сотнях фунтов весу
– подскочил к Джессу.
– Не на того сукина сына ты хвост поднял, ясно тебе, членосос? Парень, да Генерал
тебя живьем сварит.
Линда впилась взглядом в Дилларда.
– Они угрожали убить Эби! – выплюнул Джесс. – И Диллард в этом замешан! Открой
глаза, Линда, пока еще не слишком…
– Не уйду.
Диллард закрыл глаза, и Джесс было заорал, чтобы предупредить Линду, но Диллард уже
принялся действовать. Он ударил ее по щеке раскрытой ладонью, с такой силой, что ее
развернуло. Ноги у нее заплелись и она покатилась на пол в гостиную.
Эш, весу в котором с лихвой хватило бы на двух Джессов, прыгнул сверху и пригвоздил
его коленями к полу.
Линда села, потрогала лопнувшую губу и посмотрела на пальцы. На них была кровь.
– Мама? – в коридоре, стиснув в руках куклу, стояла Эбигейл в пижаме. Вид у нее был
недоумевающий. И тут она увидела Джесса.
– Твою мать! – заорал Джесс, брыкаясь и выгибая спину, не чувствуя даже, как
наручники впиваются в его запястья, пытаясь сбросить Эша.
– Ну уж нет, это у тебя не прокатит, – сказал тот и всадил кулак Джессу в затылок.
В глазах все опять поплыло, но ему все равно было слышно, как кричит Эбигейл.
Диллард, все так же держа Эбигейл за волосы, подтащил ее к двери с дальней стороны
гостиной и открыл дверь. За ней была лестница, которая, очевидно, вела в подвал.
– Линда, – резко сказал он. – Если ты не хочешь, чтобы с ней что-то случилось, ты
отведешь ее в подвал… Сейчас.
Линда поднялась на ноги и бросилась к Эбигейл, подхватила ее на руки. Девочка
уцепилась за шею матери, не переставая рыдать. Джесс поймал один, последний,
донельзя испуганный взгляд Линды, и они с Эбигейл исчезли за поворотом лестницы.
– Вот черт, – сказал Чет тихо. – Я же предупреждал тебя, Джесс. Я же тебе говорил,
держись от него, на хрен, подальше.
Диллард захлопнул дверь в подвал и задвинул засов, заперев Эби и Линду внизу. Еще с
минуту он стоял неподвижно к ним спиной, медленно, размеренно дыша. Потом медленно
повернулся, прошел обратно в прихожую и взял со столика «Мак-10». Опустившись на
одно колено, он схватил Джесса за волосы и сунул ему под нос пистолет-пулемет.
– Застрели меня, ты, задница! – выплюнул Джесс, и он говорил это искренне. Он знал,
с ним уже покончено, так или иначе, и единственное, чего ему хотелось – не слышать
больше душераздирающие крики Эби, которые все звенели у него в голове. Мысль о том,
что теперь может произойти с его девочками, была просто невыносима. Прав был
Диллард, он – неудачник. Он не просто облажался, он сделал так, что все стало
гораздо хуже, для всех.
Диллард прижал дуло пистолета к виску Джесса, положил палец на спусковой крючок.
Чет и Эш оба сделали шаг назад. В прихожей наступила мертвая тишина, и Джесс
зажмурился. Он ждал.
– Эээ… Послушай, Диллард, – мягко сказал Чет. – Генерал говорил, нам вроде как
нужно его живым доставить. Ну, это я так. Просто сказал.
– Диллард… друг. Ну ладно тебе. Кому нужно, чтобы Генерал нас потом за задницы
держал.
– Ты все продолбал. Для меня, для себя, для Линды и Эбигейл, – в его голос
прокралась дрожь, казалось, будто он вот-вот заплачет. – В последний раз, как мы
разговаривали, я тебе пообещал кое-что. Помнишь? Я тебе сказал, что случится, если
ты еще хоть раз ступишь на мою землю, – он схватил Джесса за мизинец и, крутанув,
загнул назад до самого запястья. Джесс почувствовал, как в руке что-то щелкнуло, и
вверх, до самого плеча стрельнуло обжигающей болью. Он закричал.
Глава девятая
Кровавая баня
С заднего сиденья Четового «Шеви Аваланш» Джесс наблюдал, как ворота ползут,
открываясь, по ржавой рельсе. Дождь усилился, небо потемнело, и все вокруг казалось
каким-то серым. Чет въехал на территорию Генерала, подрулил к гаражу; Эш в пикапе
Джесса следовал за ним. Сложенные из шлакоблоков стены, колючая проволока,
ржавеющие в грязном снегу запчасти от дизельных двигателей – Джессу трудно было
представить себе более тоскливую обстановку для смерти. Он смотрел, как дождевые
капли скапливаются на стекле, а потом катятся вниз, и ему вспомнилось, как ребенком
он любил фантазировать, будто они едят друг друга. Он попытался представить себе,
будто едет на заднем сиденье папиной машины, и направляются они к бабушке, на ужин.
Он попытался сдержать сотрясавшую его дрожь, страх, ледяной лужей лежавший на дне
желудка. Страх не был связан с его неизбежной смертью; к этому он был готов. Он
потерял все – Эбигейл, Линду, а теперь и последнее, что у него оставалось – музыку.
Его левая рука была изуродована; он никогда больше не сможет играть. Нет, его страх
питался сознанием того, что его смерть будет долгой и нелегкой. Очень, очень
нелегкой. Он зажмурился. «Пожалуйста, Господи, пусть это будет побыстрее. Нет у
меня на это сил. Ты же знаешь, что нет». Чет вышел из машины, обошел ее вокруг и
открыл дверцу со стороны Джесса. Выудив из кармана ключи Дилларда, он отцепил от
подлокотника наручники. Убрал наручники и вытащил Джесса из машины, задев в
процессе его сломанные пальцы. Боль заново обожгла Джессу руку, и он еле удержался,
чтобы не вскрикнуть.
– Привыкай к боли, – сказал ему Чет. – Потому что впереди ее у тебя вагон и
маленькая тележка. Если честно, я могу с уверенностью заявить, ты – последний
человек, с которым мне хотелось бы прямо сейчас поменяться местами.
Было видно, что говорит он искренне; на его лице была написана настоящая жалость.
– Давайте его сюда, – сказал Генерал, и голос у него был такой же сухой и
бесстрастный, как и выражение у него на лице.
Они потащили его в гараж. Люди, стоявшие на пороге, расступились, и Джесс увидел
одинокий стальной офисный стул, стоявший посередине помещения. Они усадили его на
стул.
Генерал снял с доски с инструментами моток серого скотча и перебросил его Чету.
Джесс попытался было вскочить, но две пары рук бросили его обратно и держали, пока
Чет приматывал его лодыжки к передним ножкам стула и связывал за спиной руки.
Вошел Эш; в руках у него был «Мак-10», который забрал у Джесса Диллард. Он передал
пистолет Генералу вместе с запасными магазинами и деньгами, которые они нашли у
Джесса в карманах куртки.
– Гм, восемь, – сказал Генерал, почесывая свою густую бороду. – Мне кажется, тут не
хватает, по меньшей мере, сорока кусков. – Поглядев на Джесса, он помахал в его
сторону пачкой денег. – Кто-то украл это у меня из сейфа… Даже его не открыв. Мне
не терпится узнать, что тут за фокус. Эш, будь добр, опусти дверь.
Эш щелкнул переключателем. Дверь гаража поехала вниз, и Джесс смотрел, как исчезает
мало-помалу серый свет дня, и у него было такое чувство, будто кто-то задвигает над
ним крышку гроба.
Все молча стояли, ожидая, что будет делать Генерал. Никогда в жизни Джесс не ощущал
такого одиночества. Откуда-то из далекого далека послышался гудок поезда, и он
подумал, слышит ли его Эбигейл, и тут только понял, что не успел с ней даже
попрощаться, не успел сказать ей в самый последний раз, как сильно он ее любит. Он
до сих пор слышал, как она кричит, как его милая кроха кричит от боли и ужаса, и
все из-за него, и это жгло его, точно раскаленное клеймо. Он стиснул зубы, сморгнул
горячие горькие слезы. Он был готов, готов к тому, что они сейчас с ним сделают.
Генерал снял шляпу и свет галогеновых ламп забликовал на его лысой макушке. Положив
шляпу на тележку, Генерал взял в руки строительный пистолет. Поднес поближе, так,
чтобы Джесс мог его хорошенько разглядеть.
– Ну, а если ты, напротив, решишь поводить меня за нос, солжешь мне хотя бы раз,
тогда будет по-плохому. Очень плохо и очень быстро. – Генерал направил строительный
пистолет в пол и нажал на спуск. Из пистолета вылетел гвоздь и со злым звоном
отскочил от бетона, пустив искру.
– Так, а теперь скажи мне, Джесс Уокер: каким образом коровья голова попала в мой
сейф?
Джесс закрыл глаза, стараясь подготовить себя к боли, потому что он знал – что бы
он ни сказал, это будет не то. Потому что ему никогда не удастся убедить их в том,
что он говорит правду. А состряпать убедительную ложь здесь тоже было невозможно.
Не было выхода, некому было услышать его вопли, только не здесь, а если бы кто и
услышал, они бы три раза подумали, прежде чем звонить в полицию. «Я в полной
заднице, и выхода нет».
Джесс открыл рот, и попытался придумать что-то, хоть что-нибудь. Генерал постучал
строительным пистолетом по его колену.
– А теперь подумай, и подумай хорошенько, прежде, чем ответить, потому что у тебя
есть только одна попытка. Уж ты мне поверь.
Чет фыркнул.
– Мешок. Долбаный мешок Санты. Который у меня в машине лежит! – Джесс говорил все
громче, почти кричал. – Я использовал его, чтобы обчистить твой сейф. Это
волшебство, понятно? Понятно?! – орал он. – Верите вы мне, или, на хрен, не верите!
Строительный пистолет свистнул. Джесс почувствовал удар, когда пистон загнал гвоздь
глубоко в его коленную чашечку. Полсекунды спустя ударила боль.
Генерал передвинул пистолет выше по бедру Джесса, и опять нажал на спуск, а потом
нажал на спуск снова – и снова, и снова, загнав Джессу в ногу еще три гвоздя. Джесс
кричал, извивался, и, наверное, опрокинул бы стул, не подхвати его Чет и не поставь
стул на место.
Генерал взял коровью голову за ухо, отшвырнул ее, и ткнул пистолет Джессу в
промежность. Джесс застонал.
– Джесс, ты что, правда хочешь провести так весь вечер? Я, например, не хочу. Мне
просто нужны ответы. Хочу знать об этой банде, с которой ты связался. Кто они? Где
живут? Так что в этом месте ты получаешь еще один шанс. Давай работать вместе, и
все будет кончено. Я смогу пойти домой, телик посмотреть, а ты сможешь умереть. А
теперь скажи мне, Джесс: каким образом ты забрался в мой сейф?
– Слушайте… – еле выдавил из себя Джесс. – Просто… принесите мне мешок. Я… Покажу
вам.
Генерал покачал головой и нажал на спуск. Джесс почувствовал, как гвоздь прошил ему
пах.
– Нет! – заорал он, а Генерал тем временем вбил еще два гвоздя ему в живот, прямо в
кишки.
Все молчали; тишину нарушали только стоны Джесса. Он смотрел, как кровь пропитывает
ткань штанов у него в паху и на ноге. Пытался не думать о гвоздях, засевших у него
в животе, о дырах, которые они проделали у него в кишках. Он слыхал, конечно, что
рана в живот означала самую худшую смерть, медленную и мучительную. Насчет мучений
он уже мог многое рассказать.
Джесс поднял голову, попытался сморгнуть слезы, чтобы выдержать взгляд Генерала.
– Твои наркотики… все еще… черт… все еще под передним сиденьем моей машины, куда их
засунул… твой придурошный племянник. Я могу вернуть вам деньги… Но мне нужен мешок.
Я знаю, вы думаете, я гоню. Посмотрите… Посмотрите на меня. Что, похоже, что я
шутки шучу? – боль была такой острой, что Джесс на секунду зажмурился, застонал.
Потом вновь открыл глаза. – Да что вы, на хрен, теряете?
Генерал молчал. Он явно раздумывал над услышанным, и Джесс позволил себе надеяться,
что у него появился шанс. Мешок был открыт в церковь, и деньги были там, но, что
важнее, там были оставшиеся пушки Генерала.
– Нет, Чет, – сказал Генерал. – Я тебе сказал пойти. Здесь отдаю приказы я.
Генерал нахмурился.
– В этом нет никакого смысла. Зачем… – он помолчал. – Вот хрень, ни в чем тут нет
никакого смысла. Ну, давай мне этот чертов мешок. Мы еще докопаемся до правды во
всем этом дерьме, и сделаем мы это прямо сейчас, – Генерал взял в руки мешок, явно
прикидывая вес. – Говорить тут особо не о чем, – он положил мешок на пол, наступил,
поглядел, как тот медленно восстанавливает форму. – Вот это странно, да? – он
раскрыл мешок, заглянул внутрь. Остальные, все как один, подошли поближе и
наклонились, стараясь разглядеть, что там. – Что-то я ничего не вижу, – он растянул
горловину мешка как можно шире, попробовал наклонить, чтобы внутрь попадал свет
лампы. – Будто дым, а? – Генерал оглядел остальных, и все кивнули. – Давай, Чет.
Пошарь там, проверь, не прячет ли он там чего.
– Ты, что, на хрен, совсем рехнулся? Я туда руку не суну. Кто знает, что там. Этот
дым, может, какой ядовитый.
– Что ж, думаю, это правда немного странно, – он перевернул мешок вверх дном и
потряс. Оттуда ничего не вывалилось. Взяв мешок, он выпустил оттуда весь воздух,
сложил пополам, в потом принялся скатывать, все туже и туже, пока мешок не
превратился в аккуратную колбаску. – Не думаю, что здесь можно спрятать оружие.
Какое угодно, – он обратил на Джесса жесткий взгляд. – Надеюсь, ты ни в какие игры
не играешь. А если это так… Я тебе гарантирую, ты горько об этом пожалеешь. – Он
бросил мешок на пол перед Джессом. Все молча наблюдали, как мешок медленно
восстанавливает прежнюю форму.
– Не могу.
– Не можешь?
– Нет, потому что у вас это не сработает. Это вроде шляпы фокусника. Нужно знать
приемы. Мне нужно вам показать.
– Да.
– Это все сплошное гонево, – вставил Чет. – Он просто хочет выставить нас дураками.
Джесс кивнул.
Чет что-то неодобрительно проворчал, но вытащил из-за пояса нож и разрезал скотч.
Джесс, освободив руки, осторожно прижал их к груди, стараясь не задеть ни коленей,
ни живота.
– Только попробуй что-нибудь выкинуть, – сказал Чет, прижимая нож к его шее.
– Вот черт, Чет, – сказал Эш. – Ну что он может сделать? Залить тебе кровью
рубашку? – Эш заржал. – Господи, иногда ты просто как девочка.
– Пошел ты на хрен, Эш. Да ты сам скулишь, как сучонка, когда давишься моим концом.
– А ну, заткнулись оба, – сказал Генерал. – И Чет, убери-ка нож, пока не порезался.
– Генерал подобрал мешок и положил рядом с Джессом. – Ладно, сынок. Мы все ждем.
Джесс подтянул к себе мешок и положил на здоровое колено, осторожно придерживая его
левой рукой, так, чтобы не задеть ненароком сломанные пальцы. Люди Генерала следили
за каждым его движением. Он сглотнул. «Ну, Господи, пора тебе выбирать, за какую
команду ты болеешь». Он закрыл глаза, подумал о пистолетах и сунул в мешок здоровую
руку. В этот раз никакой задержки не было; мешок открылся в точности там, где он
открывал его в прошлый раз; рука наткнулась на груду налички, но он продолжал
шарить, пока не нащупал металл – это была одна из пушек сорок пятого калибра. Он
открыл глаза и обнаружил, что все наклонились над ним, пытаясь разглядеть, что это
он там делает. Он сдвинул предохранитель и облизнул губы; во рту у него внезапно
пересохло. Он потянул было пистолет из мешка, и тут почувствовал у себя на плече
руку, а в спину кольнул нож.
– Я слежу за тобой, – сказал Чет, и в этот раз никто его не окоротил. Настроение
поменялось; Джесс прямо чувствовал, как они нервничают.
Джесс вынул руку, в которой были зажаты банкноты. Послышались удивленные ахи, и
Джесс почувствовал себя настоящим фокусником. Он передал Генералу деньги.
– Ах ты ж, твою мать! – заорал Чет, пока Джесс тряс пистолетом, чтобы сбросить
мешок. Чет всадил нож в спину Джессу, а потом толкнул его вперед вместе со стулом,
так, что тот полетел лицом прямо в кучу денег на полу. Чет немедленно оказался
сверху, саданув изо всей силы каблуком по руке Джесса, все еще сжимавшей оружие.
Пистолет с грохотом разрядился; от пола рикошетом отлетели две пули. Чет ударил
каблуком опять, и Джесс услышал, как хрустят кости пальцев на его правой руке.
Казалось бы, больнее было уже некуда, но его мозг таки нашел в себе ресурсы ощутить
эту новую боль во всей ее полноте. Джесс закричал и выпустил пистолет. Чет пинком
отправил ствол на другой конец помещения.
* * *
– Вот дерьмо! – орал Чет. – Вот гребаное дерьмо, на хрен!
– Этот долбаный урод чуть меня не убил! Он чуть всех нас не убил!
– Наверное, да.
Генерал сунул в мешок руку до запястья, и подождал. Воздух в мешке как будто был
холоднее, но ничего не происходило. Он сунул в мешок всю руку целиком. И его пальцы
на что-то наткнулись. Он ощупал это что-то, и вдруг до него в точности дошло, что
это было. Он вытащил из мешка несколько сотенных бумажек.
Генерал вскрикнул, попытался выдернуть руку, но тут то, что держало его, тоже
потянуло, и рука Генерала погрузилась в мешок по плечо, а потом там оказалась и его
голова. Мгновение темноты, а потом он обнаружил, что смотрит в лицо… дьяволу.
Генерал заорал. Дьявол приблизил к нему свое лицо, нос к носу, и ухмыльнулся, обдав
его жарким дыханием сквозь длинные, острые зубы, а его глаза – они были красные и
горящие – казалось, уставились ему прямо в душу. Генерал опять заорал, и
почувствовал, как чьи-то руки хватают его за ноги и за пояс, и вытягивают обратно в
гараж. Вот только дьявол тоже не отпускал; нет, он крепко держал его за руку, и
последовал за ним.
Дьявол уже наполовину вылез из мешка, уже наполовину был в гараже, и выглядел он
при этом как участник школьной эстафеты на этапе «бег в мешках». Он отпустил руку
Генерала и шагнул на пол.
Генерал хотел было опять заорать, но воздуха в легких уже не осталось, и получился
только какой-то жалкий писк.
Тварь выпрямилась в полный рост, возвышаясь над ними, и росту в ней было по крайней
мере семь футов – все сплошь перевитые венами мышцы, черная, блестящая кожа и
шерсть. Из лохматой, угольно-черной гривы торчали рога размахом от плеча до плеча.
Тварь оглядела присутствующих, ухмыляясь от уха до уха, сверкнула своими раскосыми,
горящими красным огнем глазами. И хохотнула.
Все замерли.
– Пришла пора быть ужасным, – сказал дьявол, и щелкнул хвостом, как хлыстом. Люди
Генерала все, как один, отшатнулись, и тварь издала кошмарный рев. Стальные стены
завибрировали.
– Господи, Иисусе, прошу тебя, пожалуйста, – всхлипывал он. – Не дай Сатане меня
унести!
* * *
Джесс попытался достать до лодыжек, попытался сорвать скотч, но сломанные пальцы
отказывались делать свою работу. Он крякнул, застонал, и упал обратно. Любое
движение делало невыносимой боль в животе, в ногах, в руках, в спине. Его глаза
привыкли к тусклому свету, который давала рождественская гирлянда; перемигивающиеся
огоньки отбрасывали длинные тени на мертвых и умирающих. Он глядел на
разворачивающуюся перед ним бойню, на Крампуса, стараясь отгородиться от боли.
Крампус оседлал содрогающееся тело Эша. Повелитель Йоля казался выше, мощнее, и
гораздо внушительнее, чем раньше, когда Джесс видел его в последний раз. Его
отросшие рога были похожи на изогнутые мечи, глаза горели, и движения были быстрыми
и исполненными мощи. Крампус пробил кулаком грудь Эша, разрывая мышцы и сокрушая
кости, и достал оттуда нечто, что, как догадался Джесс, было сердцем. Крампус
воздел сердце кверху с торжествующим воем. Потом сжал кулак, и кровь из
раздавленного органа полилась по его руке прямо в подставленный рот. Грудь Крампуса
вздымалась, и из его горла вырвалось рычание – глубокий звук, исполненный жизненной
силы.
– Да, кажется, так и есть, – он перерезал скотч быстрым движением когтя и осторожно
прислонил Джесса к тележке. – Ты очень плохо себя вел.
Джесс кивнул.
Крампус улыбнулся.
Какое-то движение позади Крампуса – это был Чет; он оказался у самой двери и
пытался сесть. У него все еще был тот короткоствольный пистолет, и он трясущимися
руками пытался навести оружие на Крампуса. Джесс открыл было рот, чтобы
предупредить, но Чет уже успел выстрелить. Пистолет разрядился с оглушительным
грохотом, и пуля попала Крампусу в рог. Крампус вскочил. Новый выстрел – пуля
отскочил от бетона в паре метров от них, рассыпая искры. Чет уронил руки и
привалился к косяку. Пистолет остался лежать у него на коленях.
– Пошел на хрен, гребаный дьявол, сука! – выплюнул Чет; кровь струилась у него по
подбородку. Он попытался вновь поднять пистолет, но не смог. Крампус покосился
через плечо на Джесса.
Крампус вынул пистолет из рук Чета и отбросил его в сторону. Схватил его за руку и
укусил в запястье.
Даже в этом полумраке Джессу было видно, как темнеет вокруг укуса кожа, как темное
пятно растет, распространяясь по руке Чета. Было ясно, что Крампус его обратил.
– Пошел ты на хрен!
Крампус оставил Чета сидеть у стены – тот потирал руку, медленно менявшую цвет
кожи. Повелитель Йоля подошел к мешку и поднял его.
– Я знаю.
– Извини за это.
Джесс попытался прочистить горло: ему опять стало трудно дышать. Он закашлялся и
опять выплюнул кровь. Боль была такая, что он почти ослеп. Его согнуло пополам.
Крампус присел рядом, положил копье на колени и подтянул к себе мешок. Сунул туда
руку и почти сразу вынул, сжимая в пальцах еще одну древнюю флягу. Сковырнул воск.
– Да, мед. А теперь пей, – он поднял флягу к губам Джесса. – Жизнь он тебе не
спасет, но смерть облегчит.
Джесс сделал несколько больших глотков – мед был теплым и сладким. Все вокруг стало
зыбким, будто во сне, дышать стало легче и боль отступила. Откинув голову, опершись
затылком на тележку, он из-под отяжелевших век посмотрел на окружающих его
мертвецов. «Как жаль, – подумал он. – Как жаль, что здесь не было Дилларда». Он
заставил себя поднять голову, схватил Крампуса за руку.
– Диллард?
– У него моя жена… Моя дочка! Он убийца, – Джесс пытался ухватиться за эту мысль,
ему нужно было заставить Крампуса понять, но все вокруг стало уже каким-то совсем
мутным, и его мысли путались. – Он хочет причинить им зло… Я знаю это. Нам нужно
что-то сделать, нужно его остановить. Крампус, умоляю тебя… Убей ублюдка.
– Может быть, как-нибудь, – рассеянно ответил он. – Но сейчас есть другой злодей, с
которым необходимо покончить.
* * *
Крампус провел пальцем по наконечнику копья, наблюдая, как огни рождественской
гирлянды танцуют на гладком металле.
– Все так же остроо, как в тот день, когда оно было выковано.
Он протянул наконечник Джессу, чтобы тот тоже мог полюбоваться. Глаза у Джесса были
закрыты, голова упала на грудь. Крампус легонько постучал его копьем по плечу.
Джесс, заморгав, открыл глаза.
– Что?
– А зачем… Зачем тебе это так нужно – убивать Санту… Вообще? – промямлил Джесс. Его
еле можно было понять. – Он же гребаный Санта-Клаус. Подарки детям раздает…
Песенки… И прочая милая херня, – он закашлялся. – Твою мать. Дай-ка мне еще этой
твоей штуки.
– Что?
– Вероломство Бальдра.
– Нет… Не очень.
– Ну, все равно ты должен это знать. Это должен знать каждый, – Крампус как следует
хлебнул из фляги, вытер рукой рот. – Его злодейства, его настоящие злодейства… Все
началось, когда он вернулся, переродившись, вскоре после того, как Рагнарёк
разрушил царство Одина. Где-то через одиннадцать веков после того, как родился
этот… Христос. Ты слушаешь?
– Это было, когда Асгард пал в дыму и пламени сражений, когда все древние боги
обратились в прах. Но, вопреки предсказанию, для народов Земли конец света не
наступил. Нет, к тому времени род человеческий завел себе новых богов, и люди еле
заметили уход старых. Что же до нас, духов земли, мы оказались брошены в мире,
который становился все более враждебным к таким, как мы. Шли столетия, и люди
приучились нас бояться, они изгоняли нас, и тех, кто все еще почитал нас. Наши
святилища сжигали и оскверняли. Без жертв, без подношений, многие из нас сдались,
угасли, и были забыты, а забвение – это смерть… Единственная истинная смерть для
нашего рода.
Мои святилища тоже были заброшены. К началу четырнадцатого века эта новая традиция,
праздновать Рождество, просочилась повсюду. Все больше и больше народу начали
отмечать это жалкое празднество, а Йоль и зимний солнцеворот оказались почти
забыты. И я понимал, что вскоре я тоже буду забыт, – Крампус вздохнул. – Я чуть не
сдался. Но, шагая сквозь зимние ночи, я видел, как новая религия извращает традицию
святок, и у меня закипела кровь. Ведь я был Крампус, великий и ужасный Повелитель
Йоля. И я поклялся, что больше не буду сносить оскорблений, что я заставлю их
вспомнить – я все еще здесь. Поклялся, что я заставлю их верить. И так началось мое
возрождение. Я смирил себя, я ходил от дома к дому. Локи оставил мне свой мешок, и
я нес его с собой, награждая тех, кто помнил меня, и кто почитал меня, как должно.
Но с теми, кто этого не делал… Что ж, с теми я был ужасен. – Крампус ухмыльнулся. –
Я наказывал их березовыми розгами, а что до тех, кто причинял зло моей пастве – тех
я сажал в мешок Локи и бил их так, что они потом стоять не могли.
И имя Крампуса снова начало что-то значить. Если бы Бальдр не появился, кто знает…
Быть может, это мое лицо мелькало бы повсюду на рекламе кока-колы, мои воздушные
шарики летели бы над толпой во время святочного парада, мои Бельсникели звонили бы
в колокольчики на улицах, требуя подношений, или сидели бы в супермаркетах,
раздавая пустые обещания маленьким мальчикам и девочкам. Быть может, быть может…
Если бы только я не сжалился тогда над этим бездушным созданием.
Крампус поглядел на Джесса. Тот опять сидел, закрыв глаза, уронив подбородок на
грудь.
– Джесс?
Тот не отвечал.
Крампус кивнул.
– Хорошо… Да, на чем это я остановился? Ах да, на втором рождении Бальдра. Было
предсказано, что после Рагнарёка Бальдр вновь родится на Земле, очищенной
всепоглощающим пламенем от всякого зла. Бальдр должен был возродиться божеством
света и мира, божеством справедливости, которое бы оберегало людей. Но, конечно же,
никакого очищающего пламени не было, и однажды я нашел Бальдра, который брел,
спотыкаясь, по моим лесам, и даже имени своего не помнил. Одет он был в какие-то
грязные тряпки, потерянный, изголодавшийся. И, зная, как мало осталось наших, из
древнего рода, я пожалел его. Почувствовал за него ответственность. И вот я привел
его к себе, одел, накормил, напоил. И все же ни разу я не видел его улыбки, только
не тогда. Зато иногда я ловил на себе его мрачный взгляд, будто он винил меня за
все его злосчастья. Мне надо было еще тогда обратить на это внимание, но правда в
том, что я чувствовал вину, вину за все то, что сделали ему мой дед и моя мать. Я
питал иллюзию, что добро, которое я ему делаю, каким-то образом искупит грехи моего
рода.
Я предложил ему братство, дал ему место подле себя. Вместе мы принялись возрождать
повсюду святки. Но он вечно был мрачен, подавлен, и помощи от него было немного.
Однажды ночью, когда я разорял один дом, где почитали святого Николая, я увидел,
как Бальдр прихватил маленькую книжицу с символом святого на обложке. Надо мне было
тогда ее отнять, бросить в огонь, но жалость сделала меня слабым. С тех прошло не
так уж много времени, и он начал носить красное и белое, подражая святому Николаю.
Но я все еще ничего не говорил, надеялся, что это пройдет. А потом я нашел крест.
Он стоял на каминной полке, нагло, на самом виду. Это было, как пощечина – символ
моих гонителей в моем собственном доме! Этого я уже не мог снести. Я ворвался в его
комнату и бросил треклятый крест в огонь. Я сорвал с его сундука крышку,
намереваясь найти ту книгу, и уничтожить. Книги я не нашел, зато обнаружил, что в
сундук был полон реликвий и свитков с учением мертвого святого. Я разорвал все в
клочья, швырнул к его ногам и потребовал объяснений. Спросил его, как он мог
обратиться к подобному злу. На его лице не отразилось никаких чувств, оно было как
камень. Как всегда. Он сказал мне, что старые традиции мертвы. Что я слишком слеп,
чтобы понять – время Древних на земле закончилось. Он выхватил из огня дымящийся
крест и протянул его мне, будто это был какой-то талисман. «Вот, – сказал он. – Вот
мир, в котором мы теперь живем. И если ты не научишься служить ему, то вскоре
станешь лишь воспоминанием».
Я выбил крест у него из рук, и ударил его по лицу. Он даже не моргнул, только все
глядел на меня этими своими холодными глазами. Я пришел в ярость, ударил его опять
– этот удар свалил бы и быка! И ничего, он будто даже ничего и не почувствовал, и
тогда-то я в первый раз увидел, как он улыбается. Это была улыбка жалости. Жалости
– ко мне. Так смотрят на запутавшегося ребенка! О, этот пренебрежительный взгляд,
как он жег меня! И тогда я схватил из огня раскаленную кочергу и ударил его прямо в
лицо. А он – рассмеялся. Этот звук преследует меня и поныне. Этот звук изгнал у
меня из головы всякую разумную мысль, и я ударил его опять, и опять, я был готов
убить его… И все же на нем не осталось ни единой отметины. Я будто камень бил, а он
все смеялся, и этот хохот грохотал у меня в голове. И вот тогда-то я и увидел, что
за чудовище я приютил, понял, что все это время он играл со мной, что даже тогда,
когда он родился заново, воплотившись в новое тело, заклинание Одина не утратило
своей силы. И все же продолжал его бить; бил и бил, пока больше уже не мог удержать
кочергу. И он забрал у меня кочергу, с легкостью, будто у ребенка, сшиб меня на
пол, и бил меня ногами, и по голове, пока все вокруг не начало тускнеть. И я
погрузился во тьму, а его смех все звенел у меня в ушах.
– Вот, глотни еще, – Крампус протянул Джессу флягу. – Пей, сколько влезет. Есть и
худшие способы уйти из этого мира.
– Что?
Он забрал себе мой большой дом в лесу, а меня бросил гнить в погребе без солнца,
без луны, надеясь, что со временем я переменю свое решение. Десятилетия ползли одно
за другим, а я жил, питаясь одними улитками да гнилой водой. Я усох, стал бледной
тенью самого себя, но мой дух не был сломлен. Даже тогда я знал, что, сумей я
продержаться и выстоять, время для мести придет.
Он не стал дожидаться, пока подчинит себе мешок. Его одержимость этим святым росла,
и, хотя Николай умер больше тысячи лет назад, Бальдр облачился в его одежды, украл
его имя, отрастил длинные седые волосы и бороду, не замечая, как он смешон в своем
подражании мертвому святому.
И как легко ему удалось их одурачить, заставить есть яд у него с руки! Потому что
когда Бальдр был среди смертных, как легко он играл роль добряка-святого – будто он
был для нее рожден. Они тянулись к нему, внимали его речам о любви и доброте, а он
играл на популярности бога Иисуса Христа. О, он стал мастером управления толпой! Он
печатал и распространял повсюду сказочки о своих добрых делах, и вскоре слава его
распространилась повсюду, как и христианство.
Но все это было ложью, одной большой ложью, потому что, проповедуя христианские
добродетели, он одновременно старался проникнуть в глубины магии Древних. Из своей
камеры я видел, как он открывает заново самые темные искусства, втайне совершая те
самые вещи, которые он во всеуслышание проклинал как ересь и ведовство. Это он
пытался, все время пытался разрушить чары мешка Локи. Уже тогда он понял, что дело
в крови, и чуть не выжал меня до последней капли, пытаясь управлять чарами с
помощью моей крови. Он выследил последних из Древнего народа – в основном эльфов,
но была и пара гномов – и приставил их к работе, заставив служить его целям. Он
укрепил мой лесной дом, выстроил башни и каменные стены, увенчанные острыми пиками,
расширил погреб, превратив его в подземелье, где он занимался своим злобным
ведовством. И, пока я гнил по его милости под землей, он…
– Похоже, я тут с самим собой говорю, – Крампус скрестил руки на груди и хмыкнул.
Он поглядел вокруг, на мертвых, и потянул носом, наслаждаясь запахом крови. Как это
было хорошо – снова убивать злодеев. Уже тысячу лет он не чувствовал себя таким
живым. Он подумал об еще одном плохом человеке, о котором говорил Джесс. «Кто этот
злодей, Джесс? Этот Диллард? Правда ли, что за свои черные дела он заслуживает
смерти? Мне, например, хотелось бы знать».
– Твой дух силен, Джесс. Все еще держишься, хотя должен был бы уже умереть, – он
посмотрел на его изуродованные руки. «Жаль терять человека с даром музыки». – Хотел
бы ты пойти со мной, Джесс? Хотел бы убить Дилларда своими собственными руками?
Джесс не отвечал.
– Да, думаю, хотел бы. Да, да, совершенно определенно хотел бы.
Глава десятая
В костях
Песня… Откуда-то издалека… «Сердечко мне разбила». Джесс решил, что он, наверное,
оказался в аду, потому что в раю его никогда бы не стали так мучить. Он открыл
глаза. Ад довольно сильно смахивал на кабину пикапа. Джесс сел, но сделал это
слишком быстро, и все вокруг завертелось. Ухватившись за сиденье, он застонал.
Джесс обнаружил, что рядом сидит Крампус, и на лице у того играет плутоватая
ухмылка.
– Твою мать, – сказал Джесс, пытаясь сфокусировать взгляд. – Ты все еще здесь.
У него страшно кружилась голова, и он подумал, что, должно быть, еще немного пьян.
Он заметил, что Повелитель Йоля держит на коленях копье и мешок.
– Ты не пристегнулся.
– Не пристегнулся?
– Куда мы едем?
– Убивать Бальдра. Твои друзья решили поехать с нами.
Джесс сморгнул, протер глаза и разглядел, что машину вел не кто иной, как Чет. Вот
только этот Чет был не совсем Четом. Он был Бельсникелем, или, по крайней мере,
быстро таковым становился: его кожа вся была усыпана темно-серыми пятнами. Еще кто-
то, Джесс не мог понять кто, ехал рядом с Четом на пассажирском сиденье. Человек
оглянулся, и Джесс узнал Генерала; его кожа тоже изменилась, а глаза горели
оранжевым. Вид у него был донельзя испуганный.
– Нашел этого, низенького, когда он решил выглянуть из-под трупа. У него был такой
растерянный, испуганный вид, что я решил взять его с собой. Что скажешь, любопытный
малыш? Споете с Четом для меня песню?
– Вроде того.
Джесс поднял руки, пошевелил пальцами и поморщился. Пальцы еле гнулись и болели, но
от переломов не осталось и следа.
Крампус нахмурился.
– Джесс, ты, похоже, кое-чего не понимаешь. Только один из нас тут может отдавать
приказы, и, боюсь, это не ты.
Кто-то заржал, и Джесс увидел, как Чет ухмыляется ему в зеркале заднего вида.
– А ты чё смотришь, гнида?
– Ты предпочитаешь смерть?
– Не могу.
– Сукин ты сын.
– Нам предстоит исправить большое зло, нам обоим. Мы идем убивать Санту. Когда это
дело будет сделано, то, быть может, если ты хорошо мне послужишь, мы управимся и с
другим злом, с этим Диллардом. Если ты этого пожелаешь.
Джесс погрузился в молчание. Он желал, он очень даже желал, но что это означало –
быть Бельсникелем? Он что, был теперь обречен на рабское существование? Мог ли он
верить, что Крампус не передумает? Ответов у него не было. Но одно он знал точно –
ему на халяву досталась еще одна жизнь, и, быть может, еще один шанс уладить
проблему с Диллардом, а, если понадобится – убить его, чтобы спасти Эбигейл. Все
остальное было не так уж важно.
* * *
Чет подвез их к церкви по все тому же узкому проселку, и поставил машину на задах.
Рядом с гигантским дубом стоял, вздыбив шерсть на загривке, огромный волк.
Секунду спустя трое шауни высыпали из церкви, сжимая в руках копья и пистолеты.
Крампус открыл дверцу и вышел из машины. Шауни радостно заголосили. Волк, пригладив
шерсть, неспешно подбежал поближе. Он лизнул Крампусу руку, а Повелитель Йоля
почесал его за ухом. Волк принялся вилять хвостом.
Джесс ступил в снег и тут только обнаружил, что где-то посеял сапог. Его босая
подошва чувствовала холодок, но – странно – ощущение не было неприятным. И он уж
точно не мерз. Даже больше – он едва замечал мороз. Он вдруг понял, что чует запах
снега, и прошлогодние листья под снегом. Он сделал глубокий вдох; у него появилось
ощущение, что все его чувства как-то обострились: запахи, звуки, цвета стали ярче,
выразительнее. Это, наверное, тоже был один из эффектов Крампусовой крови. Чет с
Генералом жались у «шеви», и их взгляды метались между шауни и волком, будто они
опасались, что их съедят.
– Все могло быть и куда хуже, – ответил Джесс (к своему удивлению, искренне).
Чет с Генералом не двинулись с места, будто приклеились к машине. Маква сделал жест
копьем в сторону крыльца. Чет с Генералом обменялись паническими взглядами и
потопали следом за Крампусом, будто во врата ада.
Джесс вошел в церковь и увидел второго волка, того, что побольше, который
неподвижно лежал на полу. Когда они вошли, волк поднял голову и проследил за ними
внимательным взглядом. Волк поменьше подошел к нему и начал лизать в морду. Изабель
взяла одну из фляг с медом и налила немного в противень для выпечки, стоявший рядом
с волчьей мордой. Волк принялся лакать.
– Это – Фреки, – сказала Изабель, поглаживая его густой мех. – Ему уже гораздо
лучше.
– Да нам пришлось миль с десять по лесу отмахать, чтобы сюда добраться. И всю
дорогу пришлось тащить его на себе. Всю дорогу! Это очень много, если тащишь на
себе гигантского представителя семейства псовых.
– Все – сюда, ко мне, – он поднял копье над головой. – Оно у меня! – шауни
сгрудились вокруг него. – День, которого мы ждали столетиями, наконец пришел.
Сегодня – день, когда я брошу Бальдру вызов. Сегодня – день, когда я заставлю его
заплатить за все его преступления! – он обвел взглядом их лица; глаза у него
сверкали. – Сейчас я расскажу вам, почему вам ни в коем случае нельзя повторять
моих ошибок – жалеть это чудовище. Почему его следует уничтожить, как бешеную
собаку.
Повелитель Йоля нахмурился, и Джесс уже подумал было, что он зашел слишком далеко,
но тут губы Крампуса медленно раздвинула улыбка.
– Нет… нет, не можешь. Никто не может меня остановить. Больше не может. Эта история
будет рассказана… Рассказана много раз, пока весь мир не узнает правду.
– Это история предательства, история душонки без совести и стыда, не знающей иных
побуждений, кроме собственных слепых амбиций. Потому что даже после того, как я
ввел его в мой собственный дом, побратался с ним, после всего, что я для него
сделал, он все же предал меня, предал весь Асгард, – глаза у Крампуса горели. – Он
украл у меня все, запер меня в подземелье. Но было ли ему этого достаточно? Нет. Он
хотел большего, он хотел, чтобы даже имя мое было стерто с лица земли. Он думал,
что может заставить их забыть… Забыть Йоль и его Повелителя, – Крампус
расхохотался. – Но он недооценил силу моего духа, и даже в пятнадцатом веке еще
оставались те, кто поддерживал старые традиции, кто почитал меня.
И это не нравилось нашему милому, обожаемому всеми Бальдру. Он решил, что с этим
надо что-то делать. И вот на Рождество он заковал меня в кандалы и велел вынести из
крепости. Он посадил меня на трон из гнилых овощей, укрепленный на повозке, которую
тащили два козла. Он примотал мне к руке вилы, а на шею повесил ожерелье из козьих
языков. Одел своих рабов в грязные шкуры, рогатые маски и цепи. И они провезли меня
по всем городам и весям, с плясками и гримасами, кривляясь и бодаясь, будто тупые
животные, высмеивая меня и все, что за мной стояло. И Бальдр, все так же
притворяясь святым Николаем, кричал: «Узрите – вот он, дьявол, вот он, Крампус. Это
просто старый, глупый козел!» И селяне швыряли в меня грязью и навозом, а их дети
тыкали в меня палками. А я был так измотан и слаб, что только и мог, что голову
повесить. Но ему и этого было мало, он же знал всю силу лжи. Он напечатал плакаты,
изображавшие меня, великого Повелителя Йоля, в виде мелкого злобного беса,
безобразного шута, и развесил их повсюду. И это продолжалось год за годом, и он
поклялся мне, что этому не будет конца, пока… Пока я не раскрою ему секрет мешка.
Но конец наступил, где-то в начале шестнадцатого века, как мне кажется – трудно
сказать, потому что, как ни горько мне это говорить, к тому времени я потерял счет
годам. И как раз тогда, когда я думал уже, что он обо мне забыл, он явился ко мне в
темницу. Вот только я не узнал его – по крайней мере, не сразу узнал. Подевался
куда-то образ изможденного, благочестивого святого, и передо мной стояла плотная,
жизнерадостная фигура в каком-то смехотворном костюме. На нем был плащ в пол,
поверх какого-то халата, все – сплошной алый бархат, отороченный белым мехом.
Черный широкий ремень поперек живота и высокий колпак с золотыми звездами на
голове. Волосы и бороду он отпустил так, что они падали ему ниже плеч. Выглядел он
как какой-то полоумный волшебник.
Он сказал, что теперь его зовут Фазер Кристмас, и сообщил, что подчинил себе мешок
Локи, поэтому дьявол ему больше не нужен… Что пришло время Крампусу по-настоящему
кануть в забвение. Его слуги связали меня и посадили в сани. И он отвез меня по
воздуху на новый, только что открытый континент под названием Америка, в самые
дикие, самые темные горы, и приковал меня в пещере под скалой, где никто никогда не
смог бы меня найти, и оставил меня там гнить.
– Но я не сгнил. Нет, потому что я пел свою песнь лесу, и лес меня слушал, – он
указал на шауни. – Великий народ шауни нашел меня и поддержал в час нужды. И я
ждал. Сидел там пять сотен лет и ждал одного-единственного момента. Я ждал, когда я
буду свободен, я ждал, когда я смогу убить Бальдра.
– И каждый, каждый день я размышлял над тем, как это может быть сделано. Как я
смогу спастись, как смогу убить существо, которое нельзя убить. Время шло, и
европейцы захватили Америку, а я велел моим Бельсникелям приносить мне газеты и
книги, и так я мог следить за его делами, наблюдать, как его ложь распространялась
по всему свету. Я составлял графики, я размечал карты, я прослеживал его маршруты,
пока, наконец, я не понял его метод, его путь. И вот, когда все сошлось, и он
прибыл наконец в Гудхоуп, я был готов. Да… Готов.
А теперь я готов с этим покончить, покончить с его царством лжи. Я готов забрать
обратно то, что по праву мое!
Крампус воздел копье к небу и завыл. Шауни, задрав головы, присоединились к нему, а
потом и волки тоже. Леденящий душу, неземной звук заметался эхом по старой церкви,
так, что у Джесса волосы встали дыбом. Чет, Генерал и Вернон наблюдали за
происходящим с несчастным видом.
Джесса помимо воли пробрала дрожь. «Мы что, в самом деле собираемся убить Санта-
Клауса?»
* * *
Крампус стоял над мешком Локи, в кругу своих Бельсникелей. «Девять сердец гонят по
жилам мою кровь, а девять – магическое число, – думал он. – Никогда я не чувствовал
себя настолько живым».
– Я приказываю вам поднять руки, – все трое повиновались. – В ваших жилах течет моя
кровь. Я – ваш хозяин. Я приказываю вам во всем следовать моей воле, всегда быть
рядом со мной, защищать меня любой ценой, даже ценой своей собственной жизни. А
теперь поклянитесь в этом.
– В Испанию.
Крампус улыбнулся.
– Там будет ночь, а темнота – наш друг. Я буду посылать вас одного за другим, а
потом последую за вами, и вместе мы уничтожим все, что ему дорого. У него может
быть стража: эльфы, звери, еще что-то, чего я не знаю. Если они заметят вас –
убивайте. Будьте беспощадны, потому что вас никто щадить не будет. Неудача будет
означать смерть для всех нас, потому что отступление будет невозможно: мешок
останется здесь.
Затем Крампус вновь открыл мешок и заглянул в его темные глубины. «Пора открывать
дверь». Вот только он не знал, куда. Он никогда не был в замке. Ему нужен был
какой-то предмет, что-то, за что можно зацепиться, ориентир для мешка. И нужно,
чтобы это было спокойное место, где бы их не сразу заметили.
– Обратно мы полетим в санях, – ответил Крампус и вдруг понял, что сани-то и были
ответом. «Да. Я заставлю мешок найти сани. Те, старые, в которых он отвез меня в
Америку. Они, скорее всего, хранятся где-нибудь в стойлах, а это хорошее место,
чтобы начать, – он задумался, а существуют ли эти сани до сих пор. – Есть только
один способ это выяснить».
Крампус закрыл глаза, связался с мешком, почувствовал его пульс. Как просто это
было теперь, когда к нему вернулась его сила, легко – почти без усилий. Он подумал
о древних санях, вызвал их образ у себя в воображении, и мешок отозвался. Он увидел
небо, и сердитое море, и крепость – только мельком, но и этого было достаточно,
чтобы понять: это был не замок пряничных человечков и веселых снеговиков: над
волнами высились массивные, величественные белые стены. Вот они… Сани!
– Дверь открыта.
Он вышел из круга и подошел туда, где лежали рядом два волка. Присев на корточки,
погладил их густой мех.
– Гери, Фреки, нам надо идти. Стерегите мешок. Никого к нему не подпускайте. Если
учуете Санту – значит, мы потерпели неудачу. – Гери тихо заскулил. – В таком случае
я желаю, чтобы мешок был разодран на части. Понимаете? – Фреки тявкнула.
Крампус встал, поглядел на мешок. Все было готово. Он взял копье, пробежался
пальцами по наконечнику, в сотый раз проверяя его остроту, и сделал глубокий вдох.
«Пора забрать то, что по праву мое».
* * *
Санта-Клаус взял с полки у себя в кабинете маленький, переплетенный в кожу томик, и
осторожно положил на стол; прикоснулся к знаку, вытесненному на обложке. Ласково
провел пальцами по истертой, потрескавшейся коже и раскрыл книгу. Он осторожно
перелистывал хрупкие пергаментные листы, пока не добрался до грубоватого
изображения худого, сурового, бородатого человека с крючковатой пастушеской палкой.
Санта-Клаус провел пальцем по шероховатому пергаменту, читая надпись под картинкой.
– Пламя лизало плоть мою, – прошептал он, обращаясь к книге. – Но не было конца, не
было облегчения моим мучениям. Я стоял и смотрел, пока все не сгорело дотла, пока я
не остался совершенно один – единственная душа среди целого мира, сплошь покрытого
пеплом и горелыми костями.
Господь Бог, Единственный Бог надо всеми, послала за мной своих ангелов, валькирий,
и они отнесли меня в Мидгард, и оставили меня там, обнаженного, бродить по земле.
Годами я скитался безо всякой цели. Я отказался от еды и питья, я отдался на волю
стихий, в надежде на смерть. Я даже бросался со скал, и все зря, потому что плоть
моя не умирала.
Крампус нашел меня и вынудил меня служить себе. Я, сын Одина, стал рабом какого-то
демона низшей касты. Мне было все равно; я ничего не чувствовал, ничего не желал. В
пустоте сердца и души моей я верил, что это и есть моя судьба, мое наказание, что я
был избавлен от небытия, чтобы мучиться, искупая не только собственное тщеславие и
самонадеянность, но и грехи всех моих предков.
Санта обернулся.
– Тебе не нужно учение мертвого святого, чтобы понять, что у тебя на сердце.
– Твоя доброта не имеет целью доставить богам удовольствие. Это в твоей природе.
– Правда. Нет для меня радости больше, чем нести людям надежду и радость. Но радует
ли меня, когда я слышу свое имя в песне, вижу, как мой образ славят по всей земле?
Да. Должен признать, я жажду этого, и не будет мне покоя, пока каждый не будет петь
мои песни.
– Тщеславие – грех твоей доброты. И что с того? Никто не требует от тебя святости.
Доброта всегда благородна, каковы бы ни были ее мотивы.
– Он идет.
– Крампус?
– Кости говорят.
– Я готов, – Санта взял стоявший в углу меч, крутанул его над головой и положил на
стол. – Кости раскрыли тебе другие тайны?
Глава одиннадцатая
Темные искусства
Крампус открыл мешок пошире; Джесс увидел клубящуюся внутри тьму. Повелитель Йоля
кивнул, и Маква сунул внутрь одну ногу, потом вторую, потом скользнул вниз по пояс.
Крампус, поддернув мешок, закрыл его над головой Маквы, и – великана не стало.
Братья, Випи и Нипи, последовали за ним без колебаний, и никакие приказы им не
понадобились. Следующей была Изабель, потом Вернон, который метнул на Крампуса
крайне раздраженный взгляд, но полез в мешок, не сказав ни слова.
Крампус посмотрел на Чета с Генералом. Генерал сделал шаг назад; на его лице
явственно отражался страх. Он помотал головой:
Генерал, похоже, его даже не слышал. Он неотрывно смотрел на мешок. Джесс отпихнул
Генерала в сторону и ступил вперед – ему хотелось одного: поскорее покончить со
всей этой бодягой. Мед горячил ему кровь, и он чувствовал себя немного сумасшедшим,
безумным, будто в любой момент он мог слететь с катушек, и это чувство ему
нравилось. Он ступил в мешок, вдохнул поглубже – с дыханием у него все еще были
некоторые сложности, но боль явно уходила. Сунул внутрь вторую ногу.
– Смотри, чтобы нас всех там не поубивали, – ответил Джесс и скользнул в мешок.
Какое-то мгновенье он не чувствовал под ногами земли, но ощущение было не как при
падении: он будто скользил вниз по бархатной горке. Секунду спустя Джесс
приземлился на пятую точку. Под ним оказалась сравнительно мягкая грязь и
рассыпанное сено. Он моргнул, и мир вокруг обрел резкость. Была ночь, и было тепло.
Джесс никогда в жизни не бывал у моря, но сразу понял, что пахло именно им. Он
услышал далекий шум волн, разбивающихся о скалы, и встал.
– Пригнись, – прошептала Изабель, и потянула его за руку вниз, в стойло, куда они
попали. Бельсникели скорчились за низкой стенкой какого-то загона, где, кроме них,
стояли только старые зеленые сани. Они осторожно выглянули во внутренний двор,
окруженный со всех сторон белыми каменными стенами футов по крайней мере в двадцать
высотой. Вокруг не было ни души, но на стенах, ярдах в пятидесяти друг от друга,
мерцали газовые фонари. Загон был пристроен к стене какого-то большого здания.
Джесс чувствовал запах сена и навоза и подумал, что это, должно быть, были стойла.
По другую сторону двора стояло величественное здание с башенками и арками,
сложенное из того же белого камня, что и все кругом, но под красной черепичной
крышей.
Из воздуха прямо перед носом у Джесса свесилась нога в ковбойском сапоге. Секунду
спустя перед ним шлепнулся на задницу Генерал. Дико озираясь, он тыкал во все
стороны пистолетом. Джесс, опасаясь, что Сэмпсон начнет палить в белый свет, как в
копеечку, прыгнул вперед и потянул его вниз, за стенку. Вскоре после этого
появились и Чет с Крампусом. Крампус встал, выпрямившись во весь рост, упер руки в
боки, оглядывая двор. Он заметил старые сани, вошел в загон, и провел рукой по
растрескавшимся от старости доскам.
– Это мое, – сказал он тихо. – Он украл их. Одна из многих вещей, которые он у меня
украл. Одна из многих вещей, которые я пришел вернуть себе. Идем, – он вышел из
стойла и пошел по вымощенной булыжником дорожке; Бельсникели последовали за ним. Он
остановился перед конюшней, внимательно оглядел строение.
Чет кивнул, но у Генерала по-прежнему был потерянный вид; он так и рыскал глазами
во все стороны. Джесс был уверен, что этот человек провалит всю операцию, и не
понимал, зачем Крампусу оставлять этих двоих здесь совсем одних.
Крампус вошел в конюшню; Джесс, шауни, Изабель и Вернон – все последовали за ним.
Внутри, на полке, мерцали два газовых фонаря, отбрасывая длинные, колеблющиеся
тени. Вдоль стен изнутри, вторым этажом, шла галерея, где хранилось сено. Галерея
открывалась в высокий внутренний проход, шедший посередине. Стойла начинались
примерно на середине здания, так что перед входом оставалась широкая площадка для
загрузки, разгрузки и прочих работ. Крампус неторопливо прошагал на середину
площадки и встал там с копьем наготове. Джессу он в этот момент показался похожим
на какого-то дьявольского гладиатора, вышедшего на арену.
У Джесса возникло чувство, что Крампус продумал все гораздо более тщательно, чем
можно было предположить. По крайней мере, Джесс на это надеялся. Он последовал было
за остальными Бельсникелями, как вдруг уловил движение вверху, на галерее.
Прищурившись, Джесс вгляделся в тени, мимоходом поразился своей новообретенной
способности видеть в темноте, но так никого и не увидел. Он покосился на Крампуса.
Тот кивнул.
– Твою мать! – заорал он, хватая пистолет и одновременно вскакивая на ноги. Крампус
схватил его за плечи.
– Нам крышка, на хрен, – сказал он, обращаясь к Джессу. Грудь у него так и ходила
ходуном; дыхание было тяжелым и прерывистым. – Он… Его просто не остановить. Это
монстр. Настоящий, живой монстр!
Джесс поймал себя на том, что его дыхание тоже участилось, и ему страшно захотелось
еще глоточек меду. Сверху, над их головами, послышался топот маленьких ног, и он
разглядел несколько мальчишеских силуэтов, сновавших между потолочными балками.
– Вот дерьмо, – сказал он, отложив пистолет и взяв винтовку. – Мы тут у них как на
ладони.
Сквозь щель между створками ворот Джесс увидел приближающийся темный силуэт. Фигура
была слишком массивной, чтобы протиснуться между створками, так что пришелец просто
ухватился за огромные створки и безо всякий усилий распахнул их настежь. Без
сомнений это был он, Санта-Клаус, Бальдр. Он стоял в мерцающем свете фонарей с
выражением абсолютной уверенности на лице. Он пришел не сражаться за свою жизнь,
нет – он пришел раздавить ничтожного паразита. Как далек он был от пухлого,
веселого Санты на картинке со старой рекламы кока-колы – дальше, казалось, и
некуда. Джесс даже едва узнал в нем того человека, бежавшего тогда, давным-давно,
по занесенному снегом трейлерному поселку. Стоявшее сейчас перед ним существо
походило скорее на князя викингов. В ушах у него были золотые кольца, седые волосы
завязаны узлом на макушке, длинная, заплетенная в косы борода лежала на широкой,
как бочка, груди. На нем были красные кожаные штаны до колена, чулки и ботинки с
загнутыми носами и широкими медными пряжками; толстые кожаные наручи охватывали
запястья, а талию и грудь пересекали широкие кожаные ремни с подкладкой из белого
меха. Ростом он был куда меньше Крампуса, но очень плотный, массивный: сплошные
мышцы, как у быка, с широкой, мощной шеей, запястьями и лодыжками. Руки и плечи у
него были такие, что он, наверное, мог перерубать доски ребром ладони. В руках у
него был меч; с широкого, прямого лезвия капала кровь. Там, где в него попали пули,
лицо и грудь Санты пятнала пороховая копоть, но ран не было и следа.
Санта-Клаус закрыл за собой тяжелые створки и задвинул засов, так, что все они
оказались взаперти. Он покачал головой с выражением лица человека, перед которым
стоит простая, но крайне неприятная задача.
* * *
Диллард отодвинул засов и открыл дверь в подвал. Линда сидела на середине лестницы,
спиной к нему, со спящей Эбигейл на руках. Губа у нее распухла, по щеке расползался
уродливый кровоподтек. Он старался не смотреть на ее щеку, старался представить,
что этого нет. Он вздохнул.
Она вжалась спиной в стену, отказываясь смотреть на него. Он видел, как она дрожит,
сдерживаясь изо всех сил.
– Линда, я хочу, чтобы ты понимала: я сделал то, что сделал, потому что иначе было
нельзя… Мне нужно было защитить тебя, защитить твою малышку. А вот Джесс – он
конченый человек. Он сам навлек это все на свою голову. Ты это знаешь. Слишком
далеко зашел, с Генералом. Этого уже не исправишь, с этим покончено… Ни ты, ни я,
не можем ничего с этим поделать. Разве что Иисус может ему помочь. Пора подумать о
том, что лучше для тебя и для Эбигейл.
Линда метнула на него взгляд, исполненный такой ярости, что Диллард даже моргнул.
– То, что ты сделал, – сказала она, – все равно что убийство. С тем же успехом ты
мог бы сделать это своими руками. Никакой разницы.
– Мне надо кое-что для тебя прояснить… Так, чтобы все было предельно ясно. Генерал
становится опасен, когда думает, что кто-то может начать болтать про его дела. И
если тебе взбредет в голову начать говорить о том, что случилось с Джессом, если ты
хоть единое слово кому скажешь, я ничего, черт возьми, не смогу сделать, чтобы вы с
Эбигейл остались в живых. А после того, что ты ляпнула при Чете и Эше – насчет
шерифа, – они будут за тобой приглядывать, в этом можешь быть уверена.
– Господи, Линда! Ну как же ты не понимаешь, что я все делаю для того, чтобы вы
были в безопасности? Неужели так трудно попытаться это понять?
Диллард заставил себя посмотреть на ее распухшую губу. «Ну почему со мной всегда
происходит одно и то же?»
– Я… Прости меня, – сказал он. – Прости, что сорвался. Я очень жалею об этом.
Сильнее, наверное, просто невозможно. Я бы все сделал, чтобы этого не было. Правда,
Линда. Просто все вышло из-под контроля… Это больше никогда не повторится. Я
клянусь тебе. Богом клянусь.
Диллард подумал, что, может, ему хоть отчасти удалось до нее достучаться. Он очень
на это надеялся.
– Прямо сейчас у тебя есть право меня ненавидеть, но я надеюсь, что этого не будет.
Может быть – не обязательно прямо сейчас – ты сможешь меня простить. Все, что я
прошу – помни: все решения, которые были приняты мною, плохие и хорошие, были
приняты ради тебя, детка.
– Послушай, – сказал он. – Что бы ты насчет меня ни думала, все же будет нужно,
чтобы ты побыла здесь еще несколько дней… Пока ситуация с Генералом не станет
немного поспокойнее. Это даст мне время убедить его, что ты все правильно
понимаешь. И если после этого ты захочешь уйти… Что ж… Я тебе дорогу не заступлю.
Но, Линда… Я надеюсь, ты останешься. Я все еще надеюсь, что мы сможем построить
жизнь вместе.
Лицо у Линды было совершенно каменное, и он не увидел ничего для себя в этих
глазах, ничего. У Эллен был тот же самый взгляд, будто какая-то ее часть просто
отключилась, умерла. Он не мог больше выносить этого ни секунды, ему было страшно,
что он сорвется опять.
– Мне надо уйти. Я недалеко. Если увидишь, что кто-то из Боггзов ошивается
неподалеку, звони мне немедленно.
* * *
– Зачем ты явился сюда? – спросил Санта низким, глубоким голосом.
– Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос, дорогой мой старый друг, – ответил
Крампус; его хвост метался из стороны в сторону, как у кошки во время охоты.
– И почему род Локи не знает ничего, кроме злобы? Я выказал тебе доброту, я
попытался показать тебе истину, попытался спасти тебя от тебя самого. Я дал тебе
все возможности.
– Жалость сделала меня слабым. Теперь я понимаю, что должен был убить тебя и
избавить тем самым от страданий. Но, видишь ли, я провел века в темнице твоей
матери. Те годы в Хеле дали мне возможность лучше понять себя, дали время для
размышлений о последствиях принятых мною решений. Я понадеялся на то, что
одиночество даст тебе ту же самую возможность – возможность увидеть хоть что-то,
кроме себя.
– Твой рот извергает дерьмо, точно свиная задница. Ты не нашел себя в Хеле, ты там
себя потерял. И это я пытался тебя спасти, я привел тебя к себе домой, попытался
помочь тебе найти смысл жизни, исцелить твою израненную душу. Истина в том, что ты
приковал меня в той дыре по одной-единственной причине – ты надеялся, что я буду
забыт и уйду в небытие, и дух Йоля уйдет вместе со мной.
– Йоль мертв. Это все в прошлом. Людям нужен путь к просветлению, к освобождению от
мелочей повседневной жизни, им нужно что-то помимо тех ограничений, которые
накладывает плоть. Жизнь коротка, но посмертие вечно. Я не знаю призвания выше, чем
быть проводником на этом пути. Я предлагал тебе возможность стать частью этого.
– Ты поклоняешься смерти. Ты и все Единые боги. Они соблазняют род людской своими
обещаниями посмертного блаженства, и те становятся слепы к земным радостям, которые
у них перед носом. Как можно достичь просветления, если жил не в полную силу?
– Твои слова – еще одно доказательство того, что тебе не место на Божьей земле.
Крампус рассмеялся.
Крампус оскалился.
– Пять веков в той дыре сделали все кристально ясным, как весенние ручьи Асгарда.
Или ты забыл Асгард? Забыл лицо матери, отца? Забыл свое собственное имя? Ну, так я
пришел, чтобы тебе об этом напомнить.
Санта сжал губы.
– У тебя на руках кровь, – продолжал Крампус. – Сколько ее? Скольких ты убил, чтобы
подчинить мешок Локи своей воле?
– Мне надоела твоя болтовня, – сказал Санта и прянул вперед, взмахнув своим
огромным мечом – широкий, мощный размах, великолепный удар, призванный снести
Крампусу голову с плеч. Но Крампус отпрыгнул в сторону, и удар, предназначенный для
его шеи, обрушился на пол. Меч увяз в земле.
Санта явно не был готов к тому, что Крампус проявит подобное проворство. Он рывком
высвободил меч, и занес его опять. Крампус не двинулся с места; он направил на
Санту копье.
– Видел бы ты свое лицо! – сказал Крампус. – Это зрелище стоит всех тех лет под
землей.
– Это невозможно.
– Ты что, не видишь? Ты лгал самому себе так долго, что забыл правду? Подумай.
Вспомни.
Крампус поднял копье так, чтобы свет фонаря отразился от древнего металла, и послал
зайчик Санте в лицо.
– Ты мог одурачить мир, одурачить самого себя, но это ты одурачить не сможешь.
– Очевидно, он этого не сделал. Я нашел его на дне моря, среди твоих костей. Среди
костей Бальдра.
– Ну, кто? Кто теперь в ловушке? – Повелитель Йоля выпрямился во весь рост и сделал
глубокий вдох, ощущая, как сердце радостно грохочет у него в груди, переполненное
ожиданием возмездия. Он оскалился, растянув черные губы, обнажая острые длинные
клыки. Высунул язык и щелкнул хвостом. А потом прыгнул на седобородого богатыря, и
его смех сменился рычанием.
Санта, казалось, пребывал в шоке, будто человек, потерявший дно под ногами и при
этом забывший, как надо плавать. Он поднял меч, но было слишком поздно – Крампус
отбил его защиту и нанес ему удар в руку. И теперь это была не царапина: копье
пробило плоть до самой кости.
Санта начал отступать к воротам, держа меч направленным на Крампуса. Тот неотступно
следовал за ним, но позволил дойти до двери. Санта принялся шарить за спиной
раненой рукой, нащупывая засов, не опуская меча и продолжая следить за Крампусом.
– Куда это ты собрался? – спросил Крампус. Санта облизнул губы; дюйм за дюймом он
сдвигал засов. На лбу у него выступил пот.
– Ты – животное! – вскричал Санта. – Демон низшей касты, только и всего, таким был,
таким и останешься!
Повелитель Йоля только фыркнул, и сделал вид, что нападает. Санта взмахнул мечом –
дикий, безнадежный выпад, который не зацепил ничего, кроме воздуха. Крампус
бросился вперед, и нанес удар Санте в запястье, из-за которого тот выронил меч.
Клинок упал на пол между ними. Санта бросился за ним, и Крампус взмахнул копьем,
поразив Санту в бедро. Легендарное копье легко прорезало ткань и плоть и впилось в
кость. Крампус рывком высвободил оружие, и Санта упал на одно колено, схватившись
за ногу. Сквозь стиснутые зубы у него вырвался крик. Кровь, хлеставшая из ран на
руке, в запястье, из глубокого пореза на ноге, окрашивала в алый золотистую солому
у него под ногами.
Крампус пнул его, так что он повалился на бок, поставил ему ногу на шею и прижал
копье к животу.
– Нет! – заорал он, не в силах больше сдерживать ярость. – Фарс окончен! Твое имя –
Бальдр, тот, кто предал собственных мать и отца! Предал всех Древних. Прими свое
истинное прозвание – Бальдр Вор, Бальдр Предатель, Бальдр Убийца. Вот что ты такое!
А теперь ты скажешь это!
Крампус сощурился.
– Ты служишь только самому себе. Ты соткал вокруг себя мир лжи, чтобы прикрыть свои
неправедные деяния.
– Кем бы я ни был в начале, его больше нет. Он мертв, он ушел в прошлое. Я был
рожден заново и обрел отпущение своих грехов через сострадание и помощь людям.
– Нет! – выплюнул Крампус. – Нет! Нет! Нет! Нельзя просто взять и простить себя.
Нельзя просто взять и уйти от вины. Прощение может исходить только от тех, кто от
тебя пострадал. Только они могут простить твои преступления. Быть может, в
посмертии, после того, как с тебя сдерут кожу в тысячный раз, тогда и только тогда
ты сможешь молить о прощении! А теперь, если ты не признаешь свое истинное имя, и
не попросишь о прощении меня, – я пошлю тебя к ним прямо сейчас.
Крампус всадил копье в грудь Санты и надавил. Острие медленно пошло вглубь, к
сердцу.
– Ну, и где твой великий бог? Где его кара? Ее нет! Потому что ты – ничтожество,
пустое место, ничего, кроме одной огромной, чудовищной лжи!
* * *
Крампус швырнул голову Санты во двор, понаблюдал, как она катится по газону, а
потом просто долго стоял в дверях, разглядывая звезды.
Джесс смотрел на тело и пытался как-то осознать то, что он видел, то, через что он
прошел, все это – или хоть что-нибудь из этого. Что на свете и вправду существует –
существовал – Санта-Клаус, и что это его обезглавленный труп лежит сейчас перед
ним. «А если это был не Санта, тогда кто?» Он понимал, что должен бы испытывать
шок, ужас, но чувствовал только угрюмое отупение. Слишком многое он повидал,
слишком многое испытал, и где-то в глубине души он знал, что, копни он поглубже,
ему придется поставить под сомнение собственную вменяемость. Все, чего ему хотелось
прямо сейчас – это как-то покончить со всем этим безумием и вернуться к Эбигейл.
Краем глаза он уловил движение среди балок. Маленькие человечки, которые, как
понимал Джесс, были эльфами, оставили попытки спрятаться и в ужасе, явно не веря
своим глазам, смотрели вниз. Джесс огляделся и увидел, что у Вернона, Изабель и
Чета на лицах было то же самое выражение глубокого шока.
– А с этими что?
– Вы свободны! Возвращайтесь к себе, в леса, где ваш дом. Верните себе свою душу.
Но сделать это вам придется прямо сейчас, потому что эту конюшню – как и все, что
принадлежало предателю – я намерен сжечь дотла.
Пока Джесс выпускал оленей на волю, Крампус прошелся вдоль стойл, заглядывая в
каждое и, наконец, остановился у одного из последних. Он открыл дверь и вывел
оттуда двух козлов.
– Джесс, возьми вон те две сбруи и иди за мной.
Крампус вывел козлов наружу, к загону, где стояли зеленые сани. Он накинул на
животных сбрую и запряг, что-то им ласково нашептывая. Потом отвел их на открытое
место и привязал к скамейке рядом с садом.
Крампус снял с полки один из масляных фонарей и бросил в кучу. Фонарь разлетелся
осколками и масляными брызгами, и сено немедленно занялось, а за ним и сухое
дерево. Огонь, потрескивая, начал разгораться.
– Пойдемте, – позвал Крампус, и все вышли наружу. Пересекли двор, прошли через сад
с деревьями, подстриженными в форме мифических созданий, потом – через цветник,
окружавший главный дом. Джесс поглядел на оленей, которые радостно жевали на
клумбах цветы. Крампус остановился перед одноэтажным зданием, которое тянулось
вдоль всего главного дома. По обе стороны широких двойных дверей стояли статуи
вздыбленных коней из белого камня. Крампус подошел к двери и потянул за ручку.
Дверь была не заперта, и они вошли.
Здание оказалось чем-то вроде склада: по стенам, до самого потолка, тянулись полки,
уставленные самыми разнообразными предметами – в основном это были игрушки, но
Джесс заметил ряды и ряды детских ботинок, курток и других предметов одежды – была
даже полка с костылями и другим медицинским снаряжением. До него не сразу дошло,
что именно сюда, должно быть, был открыт мешок, когда он в первый раз засунул туда
руку. Он содрогнулся при мысли, что могло случиться, если бы его застукали, поймали
за руку и втянули внутрь.
Крампус, не обращая никакого внимания на игрушки, шел вдоль стены, открывая каждую
дверь, попадавшуюся ему на пути. Джесс понятия не имел, что он ищет. Крампус открыл
очередную дверь, захлопнул, потом, видимо, передумав, остановился. Вернулся, снова
открыл дверь, зашел, а через секунду вышел с ворохом яркой одежды в охапке. Свалив
всю кучу на пол, он вернулся в комнату и вынес еще. Рубахи, штаны, куртки, сапоги –
все из хороших тканей и прекрасно выделанной кожи: на полу перед ними переливались
изумрудно-зеленый, глубокий алый и золотистая охра.
– Сбросьте свои лохмотья и облачитесь в подобающие вам одежды. Те, кто служат
Повелителю Йоля, больше не будут скрываться в тени.
Вернон был явно не прочь избавиться от видавшей виды куртки и негнущихся от грязи
штанов. У него не возникло проблем найти себе что-то на замену: ростом он был
невелик.
Свои сапоги и куртку Джесс оставил у Генерала, а штаны и рубашка были сплошь залиты
кровью. У него были сомнения насчет здешнего ассортимента, но в его ситуации
привередничать не приходилось. Довольно быстро стало ясно, что большинство одежды
ему мало – она явно шилась на детей, или, может, на эльфов, но ему все же удалось
подобрать себе рубаху и пару кожаных бриджей со шнуровкой на икрах. Джесс быстро
натянул все это на себя. Наткнувшись на первую же пару подходящих по размеру сапог,
он надел и их, – не беда, что высотой они были почти до колен. Он был рад, что на
ногах у него наконец хоть что-то было. Единственное, что он нашел из верхней одежды
– долгополый кожаный кафтан с высоким бархатным воротником. Кожа была окрашена в
золотистый цвет, под стать медным пуговицам, блестевшим на вороте и на широких
отворотах манжет.
Чет заржал.
– Чет, – сказал Джесс. – Есть в тебе что-то, что вызывает в людях привязанность…
как веревка у висельника.
Крампус выудил из кучи кафтан из рытого бархата цвета лаванды с золотой вышивкой по
подолу. Прикид сделал бы честь любому глэм-рокеру.
– Твою мать, – сказал Чет, и сделал то, что ему было сказано. Лицо у него при этом
было такое, будто он ел мыло.
– Только попробуй, скажи что-нибудь, ты, говнюк мелкий! – зарычал Чет. – Вперед! И
я сломаю тебе челюсть. Вот увидишь.
Чет замер, продолжая сверлить Джесса яростным взглядом. В ответ Джесс показал ему
средний палец и ухмыльнулся. Лицо у Чета стало красным, как помидор; казалось, он
вот-вот взорвется.
Крампус нашел алую ленту, связал свои длинные волосы в хвостик, чтобы они не лезли
в глаза, и осмотрел своих Бельсникелей. Улыбнулся, кивнул:
– Да, само изящество и элегантность… Как и пристало выглядеть тем, кто служит
Повелителю Йоля.
Короткий коридор вел в большое помещение овальной формы под сводчатым, с темными
балками потолком, как в церкви. Они вошли. Джесс огляделся, и ему на ум пришла
лаборатория какого-нибудь безумного ученого, вроде доктора Франкенштейна, который
занимается оживлением трупов.
Уронив кристаллы обратно в чашу, Крампус направился дальше, нашел какую-то книгу
потрепанного вида, испещренную нацарапанными от руки символами и рунами, и зарылся
в нее, оставив Бельсникелей глазеть по сторонам, будто дети в лавке с диковинками.
Джесс заглянул в пустые глазницы черепа бабуина, который был выкрашен в красный
цвет и набит чьими-то ногтями. Джесс про себя решил, что милый добрый старичок
Санта оказался совсем не таким, каким он его себе представлял.
Чет боком придвинулся к чаше с драгоценными камнями, загреб горсть и сунул в карман
кафтана. Джесс последовал было его примеру, но тут Изабель пихнула его в бок:
– Что? Почему?
– И вот, посмотрите-ка сюда. Видите? – Крампус снял с крюка связку ключей. На одном
кольце висело шесть ключей разных форм и размеров. – Отмычки, – сказал Крампус с
довольным видом. – Они могут отпереть почти любой замок. Они принадлежали мне –
подарок Локи. Теперь они опять мои, – он присмотрелся к связке поближе. –
Интересно, – он принялся разглядывать самые маленькие ключи современной формы. – Да
тут три новых добавилось. Джесс, подойди.
Джесс подчинился.
– Будешь моим ключником, – с этими словами Повелитель Йоля сунул ключи Джессу в
карман кафтана и похлопал сверху. – Похоже, старый добрый святой Ник все же не
утруждался лазанием по каминным трубам…
– Это темная магия, – глухо проговорил Крампус; его лицо было очень серьезным. –
Это кости Йольского козла. Как мало их осталось, а теперь их еще меньше, потому что
для старого доброго Санта-Клауса они – лишь сырье для его зелий. Козлы Йоля
принадлежали богам и могли летать благодаря своему волшебству. И он зарезал их ради
этой магии. Подозреваю, именно так появился на свет весь этот балаган с летающими
оленями.
– Мало тебе было украсть мои традиции! – орал он. – Мало тебе было извратить их в
угоду своему себялюбию! Теперь ты извращаешь саму жизнь, убиваешь саму душу Йоля
ради собственной славы, – его голос вдруг упал почти до шепота. – В мире осталось
так мало волшебства… драгоценные крохи. Ну почему твои амбиции должны обходиться
так дорого?
Он взял еще одну склянку и швырнул ее вслед за первой, потом еще одну, и еще.
– Кровь, кости и смерть… Вот правда, вот что стоит за рождественским волшебством
Санты!
Они прошли через сад, во двор, где стояли, привязанными два Йольских козла. Конюшня
была уже полностью охвачена огнем. Гигантские языки пламени лизали небо, заливая
все вокруг оранжевым светом. Они стояли и смотрели, а хлопья пепла танцевали
вокруг.
Джесс вздрогнул и обернулся, как и все остальные. Под широкой аркой, которая вела в
сад с кустами в виде фигур, стояли шесть женщин. Пять из них были одеты в длинные,
развевающиеся белые платья: молодые, пухленькие женщины с длинными волосами и
пышными формами. Они смотрели на пламя, и слезы катились у них по щекам. Шестая не
плакала. Она стояла впереди всех, тонкая, как хлыст, с плотно сжатым ртом на
жестком лице. Догадаться, сколько ей лет, было невозможно, но что-то подсказывало,
что она гораздо, гораздо старше, чем кажется. На ней было темно-алое платье в пол с
золотой вышивкой в виде змей. Волосы у нее были совершенно белые, волнистые и
длиной чуть ли не до колен – они развевались у нее за спиной, как плащ.
«Если это и вправду так, – подумал Джесс, – трудно вообразить себе что-то более
далекое от образа доброй, милой бабули, как я всегда ее себе представлял. Эта
женщина выглядит так, будто способна вырезать тебе кишки и съесть их у тебя на
глазах».
– А это тогда кто такие? – Вернон указал на девушек. – Думаете, это его дочки?
– Дочки! – заржал Крампус. – Это все его жены. У Бальдра были большие аппетиты.
Пухлые девушки разом указали на Крампуса и начали выть, срываясь на визг, крича на
непонятных языках, как женщины в храме пятидесятников. Вот только Джесс решил, что
это были не молитвы, а проклятия.
– Ох, сколько же воды утекло с тех пор, как я имел удовольствие пороть маленькие
озорные задницы, – он щелкнул хлыстом и шагнул к женщинам. Визг и вопли заглохли,
сменившись истерическими рыданиями, и девушки отступили, но та женщина – она даже
не моргнула. Крампус сделал еще шаг, опять щелкнул хлыстом. Но беловолосая все так
же стояла на месте. Она обвиняюще ткнула в его сторону пальцем.
– Животное, да как ты смеешь осквернять это место своим мерзким присутствием? Этот
дом – убийством? Санта-Клаус – возлюбленный сын богов. Любимый всеми за доброту и
самоотверженность, благородный рыцарь добрых дел, поборник…
– Брехня.
– Это правда! – вскричала она. – Ты же видел его склад, там не только игрушки, но и
обувь, и одежда, и все самое необходимое для нуждающихся. Каждый день он работал
допоздна, чтобы Рождество стало больше, чем просто праздником, стало волшебным
временем надежды. Он путешествовал по всему свету, творя добро и надеясь, что его
пример вдохновит людей, что они станут добрее друг к другу, что доброта
распространится по миру, очищая души.
Казалось, она стала выше ростом. Джесс вдруг заметил, что она парит над землей,
глядя на них яростными, пылающими глазами. Змеи на ее платье ожили, задвигались и
зашипели, обвиваясь вокруг нее, и защелкали на них сочащимися ядом клыками. Джесс
отступил на шаг.
Джесс моргнул, и змеи опять были лишь узорами на платье, а женщина стояла на земле,
прижимая руку к щеке.
Ее глаза вспыхнули.
– За все приходится платить, скоро ты и сам это узнаешь! Бог не будет сидеть сложа
руки, и подобное злодеяние не останется безнаказанным.
Крампус расхохотался.
Теперь уже отступил Крампус: в первый раз на памяти Джесса Повелитель Йоля потерял
уверенность в себе.
Склад теперь тоже пылал, и огонь подбирался к главному дому. Джесс и остальные
Бельсникели то и дело смахивали пылающие угольки с волос и одежды. Крампус,
казалось, погрузился в какой-то транс.
– Нам надо уходить, – сказала ему Изабель. – Как ты думаешь? – она тронула Крампуса
за руку.
Козлы потянули сани вперед, шаг за шагом, и Джесс вдруг понял, что они уже
поднимаются в небо. Он крепко вцепился в поручни, а сани уже были выше пламени
пожара. Они сделали круг над пылающим замком, а потом полетели прочь, над морем, и
ветер раскачивал маленькие зеленые сани, а козлы Йоля все набирали скорость.
Развернувшись над морем, они полетели на Запад, а под ними сияли в лунном свете
белопенные гребни.
Часть третья
Святки
Глава двенадцатая
Святочные потехи
Гери встретила их у дверей. Если бы волки могли улыбаться, этот сейчас бы хохотал,
подумал Джесс. Крампус спрыгнул с саней, подбежал к волчице и заключил в медвежьи
объятья.
– Что? Куда? – закудахтал Вернон, ставя на пол мешочки с сонным песком. – Сегодня?
Ты, конечно, не имеешь в виду сейчас. Кроме того, Рождество уже закончилось.
– Это время пиршеств, так что еды будет вдоволь. А теперь – вперед! Возьми сонный
песок и положи по горсти в кошели.
Випи вытащил нож и принялся кромсать занавесь. Он вырезал три куска, сложил их в
виде мешочков, сделал завязки из порезанного на куски шнура и вручил все это
Вернону.
– Ладно, хватит мешкать, поехали, – сказал Крампус, и вид у него был, точно у
ребенка, которому не терпится распаковать свои подарки. – Давайте! На улицу – вы
все! – они пошли к дверям. – Погодите! – крикнул он им, нахмурившись. Выхватил у
Маквы копье, пистолет – у Чета, и бросил их в картонную коробку, где уже лежали
деньги. – Никакого оружия, кроме ножей. Это же Йоль!
У шауни вид был не слишком довольный, но все Бельсникели побросали оружие все в ту
же коробку, как им было велено.
Вслед за Крампусом они вышли наружу, где Повелитель Йоля нашел березку и принялся
обламывать тонкие, гибкие ветви, пока у него не набралась целая охапка. Он вынул у
себя из волос шелковую ленту и связал ею прутья. Помахал ими в воздухе, явно
наслаждаясь свистом, и легонько щелкнул Изабель по заднему месту.
Крампус рассмеялся:
Повелитель Йоля занял свое место на передней скамье, Изабель – рядом, с мешком и
розгами в руках; третьим уселся Джесс. Вернон, Чет и трое шауни втиснулись назад.
Внизу уже начали попадаться отдельные дома и трейлеры; ползали, светя фарами,
машины. Джесс подумал об Эбигейл и о Линде – они были где-то там, внизу, под ними.
Он потерял всякое чувство времени и теперь гадал, спят они или еще нет, и все ли с
ними в порядке. Ему до боли хотелось поехать к ним прямо сейчас, увидеть их. Но он
знал, что никаких шансов на это нет. Только не сегодня, пока Крампус в таком
настроении.
* * *
Крампус начал снижаться, и вот они уже летят над самыми верхушками деревьев. Он
нашел тупиковую улочку на самой окраине городка – всего несколько домов – сделал
небольшой круг и приземлился. Сани, скользнув по снегу, остановились под фонарем.
Крампус спрыгнул с саней и оглядел стоящие вокруг дома, все – в мерцающих огоньках
гирлянд. Вдохнул полной грудью, упиваясь холодным зимним воздухом.
Джесс сунул мешочек в карман на груди, чтобы до песка легче было добраться.
– Только не в этот.
– Почему нет?
– Откуда ты знаешь?
– Смотри… Во дворе – ни игрушек, ни велосипедов. И качелей нет. Тебе нужен вон тот,
– она указала на соседний дом: рядом с разноцветной пластиковой горкой валялся на
боку трехколесный велосипед.
– Маленький лев, – хихикнул Джесс и погладил Изабель по голове. Она в ответ двинула
его локтем в бок.
Пока они шли к дому, Крампус заметил на крыльце огромного пластикового Санту и
оскалил зубы.
– Похоже, этому дому необходимо напомнить, что такое святки, – Крампус ступил на
крыльцо, поднял пластикового Санту и зашвырнул его подальше во двор.
– Нас просто пристрелят, – пробормотал Чет, и Джесс поймал себя на том, что он для
разнообразия с ним согласен. Джесс испытывал полную уверенность, что еще до исхода
ночи кто-то из них – а может, и все они – будет лежать на полу в чьей-нибудь
гостиной, нашпигованный дробью до самых ушей. Пожалуй, в этих местах Джесс не знал
ни одного человека, у кого не было бы по крайней мере одного ствола. Или трех-
четырех – в большинстве случаев.
Крампус постучал в дверь. Они стояли и ждали на крыльце: Крампус с черным мешком
через плечо и розгами, стиснутыми в кулаке, и сгрудившиеся вокруг него Бельсникели,
будто компания, которая собралась за сластями на Хэллоуин, да заблудилась.
Было слышно, как где-то внутри дома орет телевизор, и Джесс с Изабель обменялись
встревоженными взглядами. Крампус постучал опять, громче.
Из дома послышался женский голос.
– Что такое?
Они услышали, как к двери прошлепали тапки; секунду спустя на крыльце загорелась
лампочка и дверь распахнулась. На пороге, привалившись к косяку, стоял средних лет
мужик в красной фланелевой охотничьей рубашке и серых трениках. В руке он сжимал
сразу банку пива и сигарету. Мужик был пьян, но не настолько, чтобы не сообразить:
Крампуса он точно не ждал.
– Есть ли в этом доме хорошие дети? – спросил Крампус. Мужик, выпучив глаза,
отшатнулся, выронив и пиво, и сигарету. Внезапно протрезвев, он сделал попытку
захлопнуть дверь. Крампус протянул руку и толкнул дверь, отчего мужик, получив
дверью по лбу, грохнулся на покрытый линолеумом пол.
Шауни бросились на хозяина дома и прижали его к полу. Мужик заорал, и Маква поднял
кулак. Изабель повисла у него на руке.
Джесс зашарил в нагрудном кармане, но Вернон его опередил – бросил щепотку сонного
песка мужику в лицо. Тот поморщился, и вид у него стал такой, будто он собирается
чихнуть, но тут глаза у него закатились, и хозяин дома отрубился. У шауни был
немного разочарованный вид.
Джесс было облегченно вздохнул, но тут по коридору раскатился женский визг. Изабель
и Джесс, протиснувшись мимо шауни, устремились вперед, намереваясь поспеть на место
событий раньше них – что бы там Крампус ни натворил.
Это была женщина, примерно тех же лет, что и оставленный ими в прихожей мужик, в
точно таких же рубашке и трениках. Крампус загнал ее в угол, за елку. Повелитель
Йоля снимал по одной елочные игрушки и швырял в камин, где они разбивались
вдребезги. Вот он поднял руку с зажатым в ней Сантой, сделанным из цветного стекла
с блестками.
– Нет, нет, и нет! – отчитывал он женщину, а потом швырнул в нее Сантой. Игрушка
разлетелась о стену, и женщина испустила еще один визг. – Больше никакого Санта-
Клауса. Никогда! Хочешь знать почему? – Ответа он дожидаться не стал и продолжил: –
Потому что он мертв! Я отрезал ему голову! – рявкнул он. – И если ты в этом
сомневаешься, я могу ее тебе показать. Хочешь посмотреть на голову Санта-Клауса? –
Женщина затрясла головой. Тут Крампус заметил венчавший макушку дерева красивый
крест дутого стекла, и его перекосило. – Нет, это никуда не годится. Нельзя вешать
христианские тотемы на Йольское древо. – Он снял крест и потряс им перед ее носом,
будто она была вампиром. – Никаких крестов! Никаких Сант! Это понятно? – он поднял
руку с крестом, явно намереваясь швырнуть и его тоже.
– Пожалуйста, пожалуйста!
– Поклянись в этом.
– Я клянусь!
Она заморгала.
– Яства?
– Да.
– Чего?
– Ты хочешь остатки нашей еды? – она явно не знала, плакать ей или смеяться, но –
сомневаться не приходилось – готова была сказать все, что угодно, только бы этот
психованный демон поскорее отсюда свалил. – Конечно… Угощайтесь. Кухня вон там, –
она показала пальцем. – Ни в чем себе не отказывайте.
Она послушалась, и Изабель бросила ей в лицо щепотку сонного песка. Через пару
секунд она уже спала. Изабель осторожно вынула у нее из рук елочное украшение и
поставила на каминную полку. С кухни послышался грохот.
Они осторожно заглянули в кухню. Холодильник был распахнут настежь, и Випи доставал
оттуда еду, передавая Нипи. Рядом с плитой стоял противень с закатанной фольгой,
под которой лежало еще пол-индейки, запеченной с кукурузным хлебом. Маква, Чет и
Вернон горстями запихивали еду в рот, начисто пренебрегая столовыми приборами.
Вернон метнул на них виноватый взгляд. Ему было явно неловко.
Джесс нашел взглядом часы – без десяти минут полночь. Он попытался припомнить,
сколько времени они уже были на ногах, но, учитывая резкие смены часовых поясов,
это оказалось невозможным.
– Пошел вон туда, по коридору, – сказал Чет, немного невнятно из-за набитого
кукурузным хлебом рта.
– О, Господи ты, боже мой, – сказала Изабель и бросилась в коридор. Джесс побежал
за ней.
Крампус стоял посреди спальни, между двумя кроватками. В одной никого не было, на
другой жались друг к другу две девочки. Как показалось Джессу, одной было лет около
девяти, другой – примерно столько же, сколько его Эбигейл. Девочки забились в угол,
среди подушек и плюшевых игрушек, как можно дальше от Крампуса. Обе ревели, дрожа,
вцепившись друг друга, и в глазах у них стоял ужас.
Джесс просто не мог этого вынести, он мог думать только о своей собственной дочери.
Джесс смолк; внезапно оказалось, что все, что он мог – это смотреть, как бы ему ни
хотелось силком вытащить Крампуса из комнаты.
– Шшшш, – шепнул он. – Шшшш, я – Крампус, дух Йоля. Я пришел с дарами, – его голос
был добрым и каким-то завораживающим. – Девочки прекратили плакать и немного
успокоились. – Хотели бы вы увидеть мои дары?
Крампус положил на пол связку березовых розог, снял мешок с плеча, закрыл глаза,
сунул в мешок руку и вытащил оттуда две треугольные золотые монеты. Он протянул их
девочкам, чтобы те могли их рассмотреть, и на их личиках страх уступил место
любопытству.
– Золотые монеты из царства Хель. На них можно купить множество прекрасных вещей.
– Хотели бы вы такие?
Обе кивнули.
Крампус протянул им монеты, но, когда девочки потянулись за ними, он отдернул руку.
– Есть условия. Первым делом вы должны сказать мое имя. Можете звать меня Крампус,
Повелитель Йоля. Ну, а теперь скажите мое имя.
Крампус улыбнулся.
– Это еще не все, потому что этот мир суров, и за все приходится платить. Вы должны
знать, что каждый год на святки я буду пролетать над вашими головами. Может, я
вернусь еще в этот дом, а может – нет. Но, удостой я вас посещением, я буду ожидать
подношений. Я буду ожидать знаков вашего почитания. По традиции это делается так:
вы ставите на порог свои башмачки, и кладете в них угощение или дар для меня. Как
думаете, сможете вы это сделать?
Девочки кивнули.
– Превосходно, потому что, если я найду угощение, вы можете получить еще одну
монету, или кое-что даже еще лучше. Но если нет… – тут Крампус подхватил с пола
розги и мешок и выпрямился в полный рост, и голос у него зазвучал по-другому,
низко, угрожающе: – Если я не найду подношений, я засуну вас в мой мешок и изобью в
кровь, – и он звонко щелкнул розгами по мешку.
Девочки отскочили; Джесс подумал, что вот сейчас они опять завизжат.
– Что, будет еще и следующий? – сухо спросил Вернон. – О, неужели веселье никогда
не кончится?
Он щелкнул вожжами, сани сорвались с места и полетели над самой серединой улицы,
скользя над самыми крышами машин. Миновали какого-то мужика в пикапе, который стоял
на светофоре. Мужик смотрел, как они пролетают у него над головой, и кивнул им, не
переставая улыбаться до ушей, а потом поехал дальше, как ни в чем не бывало. Еще
через квартал они увидели привалившихся к машине мужчину и женщину. Он пытался
отпереть дверцу, но явно был слишком пьян, и никак не мог попасть ключом в замок.
Когда сани пролетали над ними, оба взглянули вверх, и принялись что-то орать, но
что – разобрать было невозможно, а потом оба свалились. Джессу стало интересно,
сколько припозднившихся гуляк, из тех, что их видели, наутро свалят все на бухло.
Еще немного дальше по улице какая-то женщина дала по тормозам, когда они
проносились мимо. Она высунулась в окно, глядя на них и явно не веря собственным
глазам. Судя по выражению у нее на лице, пьяной она не была, но, должно быть,
жалела об этом. Еще с милю спустя они наткнулись на компанию тинейджеров, которые
дурачились на своих тачках на заброшенной стоянке у водокачки.
– Счастливых святок всем и каждому! – крикнул Крампус и помахал им. Где-то половина
ребят нерешительно помахали в ответ, а остальные просто стояли столбом, слишком
огорошенные, чтобы что-либо делать. Блеснула вспышка, и Джесс ухмыльнулся,
представив, как изображение их честной компании завтра разойдется по всему
Интернету.
Они пролетели над Сипси-Ридж, вдоль городской окраины; дома здесь стояли реже, и
местность уже смахивала на сельскую: там и тут мелькали огородики и даже курятники.
Крампус притормозил, поглядывая вниз.
Чет кивнул. Было видно, что ему больно, хотя он и пытался это скрыть. Джесс хорошо
знал этот взгляд.
Крампус пролетел по инерции еще несколько домов, и сани замерли перед домом в стиле
ранчо, с плоской крышей, и дощатыми, в пятнах от сырости, стенами.
Под навесом в конце подъездной дорожки стоял старый «Шеви Малибу»: задний мост на
домкрате, покрышки отсутствуют. Кроме того, машина отчаянно нуждалась в свежей
краске. На дворе валялось несколько игрушек, сломанные качели, ржавые автозапчасти
и порядочное количество жестянок из-под лагера марки «PBR».
– Слушай, братан, – сказал Чет. – Это же дом Уоллеса Дотсона. Ясен пень, ты с ним
связываться не захочешь. У него не все дома с тех пор, как он из Ирака вернулся.
– Братан, – сказал Чет. – говорю тебе, ты выбрал не тот дом. Старый Уоллес просто
обожает пушки, и стрелять из них любит тоже. Может, просто выберешь другой дом, а?
В окнах свет не горел. Джесс уже стал надеяться, что вся семья уехала куда-то на
праздники. Крампус ступил на крыльцо, и в доме два раза гавкнула собака. Явно
большая собака. Было слышно, как она бегает туда-сюда по коридору, цокая когтями.
Джесс передал ему связку с отмычками. Три ключа на кольце были огромными,
старинного вида, но остальные меньше и современной формы.
Крампус выбрал один из этих последних и попытался вставить в замок – но ключ не
подошел. Джесс вообще не понимал, как это шесть ключей должны были подходить
абсолютно ко всем замкам, но, навидавшись в последнее время всякого, не терял
оптимизма. И Крампус его не разочаровал: второй ключ скользнул в замочную скважину,
легко повернулся, и замок щелкнул язычком.
– Что?!
Крампус потихоньку крался в сторону, откуда доносились звуки и где мерцал свет
экрана. У двери в гостиную они остановились. Рыхлый, обросший недельной щетиной
мужик лежал, развалившись, на диване. Он спал. На груди у него покоилась полная
окурков пепельница, на полу стояла пустая бутылка из-под виски, а на коленях дрых
большой серый полосатый кот. Приоткрыв один глаз, кот покосился на них.
Дети, все шестеро, сидели на полу перед телевизором, спиной к ним. Все разного
возраста, лет начиная с десяти и до младенца в подгузнике; две девочки, остальные –
мальчишки. Перед ними стояла огромная упаковка «Читос», и старый, засаленный ковер
был весь усеян оранжевыми крошками. По телевизору шла «Эта прекрасная жизнь»[11], и
Джимми Стюарт как раз пытался убедить достопочтенных жителей Бедфорд-Фоллз не
забирать свои деньги из «Билдинг энд Лоан», совершенно заворожив детей своими
обезоруживающими манерами и искренним южным говорком.
Никакой елки в этом доме не было и в помине, никаких гирлянд или каких бы то ни
было украшений – только над камином висела одинокая связка сосновых шишек. «И
никаких новых игрушек, – подметил Джесс, – вообще никаких признаков подарков. Будто
Рождество обошло этих детей стороной».
– Привет.
– Вам нет нужды бояться, – сказал Крампус тем же тихим, завораживающим голосом,
каким он говорил с девочками. – Я – друг.
– Кейси, помолчи, – сказала, вставая, одна из девочек. Она, похоже, была самой
старшей из всех, лет девяти или, может быть, десяти. Она шагнула вперед, так, что
остальные оказались у нее за спиной.
– Что тебе надо? – спросила она твердым голосом, но было видно, насколько ей
страшно. – Если ты хочешь чего-то украсть, то здесь ничего нет.
– Люди никогда ничего не предлагают, если им ничего от тебя не надо. Что тебе надо?
– А кто спрашивает?
– Я – Крампус.
– Ладно, Крампус, меня зовут Кэролайн, а вот Крис и Кертис, Кэйси, Клэйтон, а вон
там – Шарлин.
Крампус кивнул всем по очереди. Младенец, взглянув на Крампуса, начал хныкать. Один
из мальчишек, на вид не старше четырех лет, притянул его себе на колени, нашел
соску и принялся гладить младшего брата по спине, стараясь успокоить.
Крампус тихо подошел к детям и снял с плеча мешок. Девочка не отступила ни на шаг.
Вид у нее был донельзя испуганный, но было ясно, что она скорее даст себя избить,
чем позволит хоть кому-нибудь – пусть даже рогатому демону – прикоснуться к этим
детям.
Глаза у детей загорелись – блеск древнего золота явно их зачаровал. Крампус вручил
каждому по монете и начал свой рассказ о Йоле, о старых традициях, о башмачках на
пороге и награде для тех, кто верит. Они слушали, как завороженные, впитывая каждое
его слово. Вскоре от страха в их глазах не осталось и следа.
Когда Крампус закончил, он встал, пожелал всем счастливых святок и направился к
двери. Дети шли за ним до самого порога.
– Слушай-ка, – сказал Джесс Кэролайн. – Ты смотри, чтобы папа ваш монет не увидел.
– Ага, – вставил Чет. – Скажите ему, что Чет Боггз советует ему обойтись с вами по-
честному. Поняли?
Джесс и Чет догнали остальных, и все расселись в санях. Крампус щелкнул поводьями,
и козлы Йоля рванулись вверх. Джесс смотрел на детей – шесть маленьких рожиц
следили за ними с изумлением и восхищением. Кэролайн подняла руку и помахала им, и
все остальные последовали ее примеру. Джесс помахал им в ответ.
* * *
Несомые утренним ветерком, облака темного дыма плыли над садом, скользили между
кустами в форме фигур мифических существ. Кое-где еще догорал огонь. Черный от сажи
скелет конюшни – камни, балки – выделялся на фоне рассветного неба.
Шесть женщин ворошили дымящиеся угли граблями и вилами. Грязные, вымазанные сажей
одеяния липли к их потным телам; пепел пятнал руки и заплаканные лица.
И они все подошли, побросав вилы и грабли, и голыми руками, осторожно и нежно,
высвободили из-под пепла изуродованное тело. Некоторые отвернулись, не в силах
вынести вида черного от копоти безголового трупа.
– Помогите мне, – сказала беловолосая женщина, и вместе они подняли тело и понесли
его через двор, вниз по узкой тропе, что шла вдоль стен, к маленькой часовне над
морем. Здесь они возложили тело на каменную плиту, под окошком в форме креста,
забранного золотистым стеклом. Одна из девушек принесла полотенца и ведро морской
воды. Вместе они обмыли тело, очистив его от грязи и сажи. Огонь спалил дотла всю
одежду, но тело осталось нетронутым. Оно было белым и ровным, как фарфор, кроме тех
мест, где зияли страшные, оставленные копьем раны. Женщины вымыли его руки, ноги и
гениталии, вычистили грязь под ногтями, промыли его раны и кошмарные лохмотья
плоти, которыми заканчивалась его шея. Они мыли его, пока от грязи и копоти не
осталось и следа, а потом завернули тело в белую льняную ткань.
Она протянула руки, и все они взялись за руки, окружив плиту живой цепью.
Беловолосая села, скрестив ноги, на мраморный пол, и девушки последовали ее
примеру.
– Мы будем бдеть над ним. Никто не будет есть, спать или пить, пока не придут
ангелы. Если они не придут, значит, такова воля Божья, чтобы мы нашли свой конец
подле него. А теперь закройте глаза и взывайте к ним.
Они стали молиться, и утреннее солнце встало над горизонтом, а ясный луч,
окрашенный золотом витража, одел часовню и всех, кто был внутри, своим сиянием.
– С нами Бог, – сказала беловолосая женщина.
* * *
Третий за эту ночь дом стоял у реки – новенькое, внушительного вида здание,
обнесенное элегантной чугунной решеткой с кирпичными столбами. Крампус опустил сани
на круговой дорожке перед домом.
Обнаружив, что входная дверь не заперта, Повелитель Йоля вошел в дом. Дверь из
прихожей вела в эффектную гостиную с высоким, в два этажа, сводчатым потолком.
Арочные окна, глядевшие на реку, шли до самого потолка; в самом центре гостиной
стояла высоченная елка, вся в лентах и сверкающих игрушках.
Крампус явно не разделял ее чувств. Лицо у него было такое, будто ему только что
скормили насильно ложку сиропа от кашля. Удержавшись, однако, от битья игрушек, он
направился к парадного вида лестнице, ведущей наверх.
У женщины был такой вид, будто она чем-то поперхнулась, но все-таки она издала
громкий вопль. Джесс и Изабель оба полезли за сонным песком, но Крампус поднял
руку.
Крампус опять повернулся к экрану, на котором лошади скакали по зеленым лугам, судя
по всему, где-то в Англии. Он прижался носом к экрану, стукнулся рогами, крякнул, и
отступил на шаг.
Крампус протянул руку и постучал по стеклу своим острым, иззубренным ногтем, потом
прижал к экрану ладонь и надавил, будто пытаясь прикоснуться к тому, что было за
стеклом. Послышался треск, экран мигнул и по стеклу поползла паутина трещин.
Крампус внимательно оглядел надтреснутый экран.
– Ничего страшного, – быстро ответил мужчина. – Все хорошо. Никаких проблем. У нас
еще один есть, внизу. Можете его забрать. Драгоценности… вот здесь. Он указал на
шкатулку красного дерева, стоявшую на туалетном столике. – Наличных у меня немного,
– добавил он нервно, извиняющимся тоном, – но пожалуйста, забирайте все, что у меня
есть.
– Мы пришли не для того, чтобы красть, – ответил Крампус, но это заявление только
заставило их нервничать еще сильнее. Женщина натянула простыню до подбородка, и
ноутбук завалился на бок. Крампус подошел поближе, и с любопытством заглянул в
светящийся экран ноутбука.
– Что-то не припомню, что ты можешь отдавать мне приказы. Так почему бы тебе не
завалить хлебало?
Чета передернуло.
– Ах ты, гребаный хреносос! – и он пихнул Джесса. В ответ Джесс дал ему с ноги, с
разворота, попав Чету прямо в ухо, да так, что тот врезался в стену. Чет, отскочив
от стенки, бросился на Джесса и врезался ему плечом в поясницу. Сцепившись, они
повалились на кровать, прокатились по ней и шлепнулись на пол с другой стороны,
повалив тумбочку со стоявшей на ней лампой. Женщина начала визжать – очевидно, у
нее случилась истерика.
– Крампус! – заорала Изабель, и пихнула его в бок. – Крампус, останови их, а то они
поубивают друг друга.
Изабель явно была сыта всем этим по горло. Одним прыжком очутившись у кровати, она
посыпала визжащую женщину сонным песком, так, будто солила картошку. Женщина,
изящно обмякнув, отрубилась.
Миновав две пустые комнаты, Джесс нагнал Крампуса, который как раз заглядывал в
тускло освещенную спальню в конце коридора. На кресле-мешке сидела, откинувшись,
девочка-подросток. Как и у хозяина дома, у нее на коленках был ноутбук, но, помимо
этого, она держала в руке навороченный телефон и пользовалась попеременно обоими
устройствами, то яростно строча что-то на клавиатуре, то лихорадочно набирая
эсэмэски.
На ней были наушники, но Джессу было прекрасно слышно то, что она слушала, через
всю комнату, и можно было только гадать, какой вред она наносит собственным ушам.
Как и в случае с девочкой, Крампус постоял несколько минут, просто наблюдая. Все
это время мальчик даже не пошевелился, за исключением больших пальцев на руках.
Стеклянными глазами, с полуоткрытым ртом, он пялился в экран, и выглядел при этом,
будто ему только что сделали лоботомию.
Мальчик замер, прижимая к груди джойстик, выпучив глаза так, что, казалось, они
вот-вот выпадут из орбит. Крампус склонился к нему.
Бельсникели переглянулись.
Глава тринадцатая
Торчки
Диллард сидел в своем кресле с откидывающейся спинкой, со стаканом виски в руке и
пялился в телевизор. Этот хороший телевизор с плоским экраном был выключен, но он
все равно смотрел в огромный, черный, пустой экран. Шеф потер переносицу. У него
опять начинала болеть голова. Он пытался заснуть, но ему надоело лежать в этой
огромной пустой кровати – одному. Линда спала с Эбигейл в ее комнате. И она заперла
дверь.
Он сделал еще глоток и вытер рот. «Между вами все кончено… Ничего не осталось. Ты
это знаешь. Это видно по ее лицу. Она уйдет от тебя при первой же возможности».
А ведь все было так хорошо. Он появился как раз вовремя, помог ей в трудной
ситуации, и Линда, казалось, оценила его по-настоящему. Ему это нравилось.
Нравилось, как он себя при этом чувствовал – этаким рыцарем в сияющих доспехах. И с
ней было просто. Просто держать себя в узде, просто быть хорошим парнем. Но нет,
Джессу обязательно надо было явиться и все испортить.
«Надо было мне заставить парня исчезнуть, пока у меня была такая возможность, пока
не рванула эта бомба с дерьмом, пока все не покатилось псу под хвост. Если бы я
сделал это, если бы я послушал, что подсказывает мне инстинкт, мы с Линдой лежали
бы сейчас вместе в этой большой, теплой кровати».
Он подумал о жене, об Эллен. О том, какое у нее было лицо – доброе, милое. Эллен
была хорошей женщиной, и старалась изо всех сил, чтобы он был доволен. «Ну почему я
не мог быть с ней помягче? Что со мной не так?»
– Шеф, прием.
– Шеф, прием.
Это был Ноэль Робертс, новый офицер; еще совсем зеленый, насколько Диллард мог
судить. Начал работать только в ноябре. Диллард пока не понял, как к нему
относиться. Ноэль задавал слишком много вопросов и хотел делать все исключительно
по правилам. Он не понимал, что в маленьких городках правила зачастую приходится
обходить. Диллард надеялся, что это долго не продлится, или служба для Ноэля может
обернуться нелегким делом. По крайней мере в Гудхоупе.
Диллард взял рацию и нажал на кнопку микрофона.
На это Диллард улыбнулся. Доктор Феррел проходил у него под разделом высокомерного
мудла. Этот человек говорил с ним, шефом полиции, будто с десятилетним ребенком,
причем не умолкая, с этим своим снисходительным северным акцентом, указывая ему,
что есть, что не есть, что пить и как думать, если уж на то пошло. По мнению
Дилларда, любой, для кого нормально расписывать достоинства ловли рыбы нахлыстом,
осматривая при этом чью-то простату, заслуживал, чтобы ему расхреначили телевизор.
– Ну, это просто чертовски жаль, – сказал Диллард. – Наверное, еще один съехавший
на амфетамине псих. Есть у тебя описание?
– Об оружии сообщений нет. Не уверен, сколько именно их было. Раненых нет. И, шеф…
Самое странное то, что нет ни одного сообщения о грабеже. Только акты агрессии и
вандализм.
«В этом нет ровно никакого смысла, – подумал Диллард. – Зачем им было врываться в
дом, если они ничего не взяли? Какого хрена им было нужно?»
Диллард напрягся. Шериф Милтон Райт ходил только по прямой дорожке, и было у него
такое обыкновение – являться в Гудхоуп и вынюхивать там, был бы только предлог.
Диллард прилагал особые усилия к тому, чтобы держать этого человека и его нос на
расстоянии как от города, так и от своих собственных дел.
– Вот дерьмо, – сказал Диллард, отпустив кнопку микрофона. – Что же, на хрен, такое
происходит? – он нажал на кнопку: – Ноэль, я беру дом на Второй, – тут он подумал о
том, как мало у него желания разговаривать с человеком, который совал ему в задницу
палец. – Так и быть, позаботься там о нашем добром докторе. Прием.
Диллард поднялся наверх, чтобы одеться, нашел свой телефон, позвонил Генералу, но
трубку никто не брал. Если разобраться, ничего странного в этом не было, и все же
Дилларду было глубоко не по себе. Он закончил одеваться, застегнул ремень, сунул в
кобуру пистолет и направился к двери.
* * *
Джесс смотрел, как огни Гудхоупа исчезают позади, скрываясь за темным горным
массивом. Они двигались на восток, в глубь этого холмистого края, распространяя
повсюду святочное веселье. Они побывали уже десятках в трех домов и примерно в том
же количестве городишек, разбросанных по восточной части округа Бун. Большинство
визитов прошло довольно гладко. По крайней мере, настолько, насколько на это могла
надеяться группа демонов в маскарадных костюмах, совершая налет на чей-то дом.
После того, как перевалило за полночь, большинство хозяев уже спали, и им стало еще
проще. Джесс, Вернон и Изабель все время уговаривали Крампуса использовать ключи и
входить украдкой, вместо того, чтобы стучать, и вскоре стало понятно, что так лучше
для всех. Пока Крампус наносил детям психологические травмы, они быстро крались к
спящим родителям и посыпали их сонным песком. В какой-то момент оказалось, что
сонный песок одинаково эффективно действует на шауни: брошенная с излишним
энтузиазмом щепоть каким-то образом попала в лицо Нипи. Потом Вернон божился, что
это была случайность, но у Джесса остались сомнения. Следующую пару визитов Нипи
проспал в санях.
Джесс посмотрел, но не увидел ничего, кроме леса и широких полос открытых угольных
разработок.
Крампус направил сани вниз, и вот они уже летят над краем огромного карьера. Он
глядел, не отрываясь, на опустошенный край, и лицо у него было при этом такое, что
до Джесса дошло: Крампус имел в виду все эти мили развороченной земли и срытых до
основания холмов.
Джесс кивнул.
– Ну да, люди.
Джессу никогда не приходило в голову взглянуть на это вот так, но он подумал, что,
наверное, такая точка зрения уж точно не хуже прочих.
– Вскоре духам не будет места для жизни… Земля станет бездушным местом… Обиталищем
призраков, вроде Асгарда, – он прикоснулся к щекам, и его пальцы поползли вниз,
растягивая кожу, превращая его лицо в маску отчаяния. – Неужели род человеческий и
вправду ненавидит себя? – и тихо, почти шепотом: – Да как вообще можно бороться с
подобным небрежением?
Он тряхнул поводьями, они взмыли вверх и полетели над долиной обратно, в Гудхоуп.
* * *
– Смотрите! – Изабель указала вниз, на дом, над которым они пролетали. – Это что,
девочка?
– Вон там. Что это она делает совсем одна в такое время?
И тут Джесс увидел – она стояла по колено в снегу посреди большого поля. Дом стоял
выше по склону холма, рядом – маленький трейлер: единственное жилье на мили вокруг,
насколько хватало глаз.
Крампус, казалось, тоже не горел желанием приземляться; с тех пор, как он узнал,
что такое открытые угольные разработки, он не проронил ни слова. Но, буркнув что-то
себе под нос, он посадил сани между девочкой и домом.
Девочка наблюдала за тем, как они садились, и как вылезали из саней, и как шли
вниз, к ней. Она не бросилась бежать – она вообще не выглядела испуганной или даже
особенно удивленной. На ней была задрипанная фланелевая куртка, которая была ей
слишком велика, а из-под куртки торчал подол ночной рубашки. Ноги под рубашкой были
совершенно голые, и Джесс вдруг заметил, что девочка в одних носках. Была она
слишком худенькая, с давно немытыми, липнущими у голове волосами, вокруг глаз –
темные круги. Ее трясло от холода. Она держала лопату, казавшуюся огромной в ее
маленьких руках. В снегу виднелась полоса, где она пыталась расковырять лопатой
промерзшую землю.
– Ты – Сатана?
Она не ответила, просто повернулась и пошла мимо них вверх по склону, таща за собой
лопату. Прислонив лопату к стене дома, она взобралась по ступенькам на крыльцо и
исчезла в доме.
Джесс огляделся, и ему совсем не понравилось то, что он видел. Поле явно не
возделывали уже годами; кукуруза так и засохла на корню вместе с початками. Дощатая
пластиковая обшивка местами отошла от стен, кое-где отвалилась и валялась под
стенами перекрученными полосами. В дырах виднелись висевший клоками рубероид и
посеревшая от времени и непогоды фанера. Все окна закрывали куски пластика или
брезента, прилепленного скотчем; скотч местами отклеился, и полуоторванный брезент
трепал ветер. Неряшливая поросль пожухших сорняков и засохшие плети ежевики жались
к стенам дома, опутывали крыльцо. Трейлер стоял ярдах в двадцати от дома.
Подставленные под оси кирпичи раскрошились с одной стороны, и трейлер дал крен,
будто судно в непогоду. Из разбитых окон на них мрачно пялилась темнота.
Все это место вызывало какое-то неприятное ощущение – оно было не просто
запущенным, нет: было здесь что-то мерзкое, злое. Джесс никогда прежде не испытывал
ничего подобного. Ему подумалось, может, это все были его обостренные чувства, из-
за крови Крампуса в его жилах. Но как бы то ни было, никакого желания идти в дом у
него не имелось. Он глянул на Крампуса и понял, что тот тоже что-то почувствовал.
– Похоже, немало воды утекло с тех пор, как хоть кому-то здесь было на что-то не
наплевать.
– Торчки, – сказал Чет и сплюнул. – Мет, винт, спиды. Нюхают, наверное, тоже. Ну,
типа, все, что удается достать. Ставлю свою задницу.
Чета перекосило.
– Не надо нам туда ходить, – сказал Чет. – Ничего хорошего из этого не выйдет. Те,
кто варят винт – народ опасный, те, кто его потребляют – тоже опасны, а уж если кто
занимается и тем, и тем, – лучше играть с нитроглицерином, чем с ними.
Окончания речи Изабель дожидаться не стала; она просто направилась вверх, к дому.
Они смотрели, как она поднимается на крыльцо и исчезает в доме.
Крампус вздохнул:
– Идемте.
Когда они подошли поближе, из-под крыльца вылезла собака, пугливая до дрожи и тощая
до невозможности; у нее можно было все ребра пересчитать. Крампус погладил ее по
голове, и псина завиляла хвостом. Они обогнули развалины кресла, кучу какого-то
горелого тряпья и поднялись на крыльцо. Дверь была полуоткрыта, в доме стояла
темнота. Крампус вошел, Бельсникели – следом. Джесс заметил, что на нервах был не
он один: Вернон тоже судорожно сжимал в горсти сонный песок, а оба шауни успели
достать ножи.
Тусклый утренний свет еле сочился в окна сквозь драный брезент, и все же можно было
разглядеть, что в гостиной когда-то был пожар: обшивка стен и большая часть потолка
обуглились и почернели от сажи. В воздухе висел запах сырого горелого дерева. На
диване, под наполовину сползшим на пол одеялом, лежал человек и мутным взглядом
глядел в потолок. Подергивающимися пальцами он беспрерывно чесал усеянное
незаживающими язвами лицо, и, похоже, даже не заметил, что на него таращится
компания Йольских демонов.
Крампус шагнул к дивану и ткнул лежащего пальцем под ребра. Человек поднял глаза на
Повелителя Йоля, и казалось, сумел-таки сфокусировать взгляд. Его лицо исказилось
от ужаса; он застонал и перекатился на бок, вжавшись лицом в спинку дивана.
Чет кивнул.
– Болен, ага. Подсел на метамфетамин. Хочет его все время. Ну, типа, либо ты его
получишь, либо вот сейчас слетишь на хрен с катушек.
– Я представляю себе, что такое «подсесть». Это как у тех, кто попал в рабство к
опиуму.
– Ну да, типа того, только гораздо хуже. Эти ребята, они варят это дерьмо из любых
химикатов, какие только могут достать. Они не едят, не спят, и оно медленно
пожирает их мозг.
– Да, – сказал Джесс. – Благодаря таким вот подонкам, как наш Чет, – везде, ясен
хрен.
– Твою мать, – сказал Чет, зажимая нос. – Да как можно жить в такой грязище?
– О, господи, боже мой, – сказал кто-то. Очень похоже на Изабель. Джесс принялся
ощупью пробираться по темному коридору, стараясь не споткнуться о кучи мусора,
валяющегося на полу.
– Нате вам, какая жалость, – сказал за спиной у Джесса Чет. – Похоже, округ Бун
теперь недосчитается еще одного тупоголового торчка, когда будет выдавать талоны на
бесплатную жрачку.
– Ее зовут Лэйси.
Девочка даже не повернулась, будто ничего не слышала, она просто стояла спиной к
ним, не сводя взгляда с мертвого человека. Изабель наклонилась и натянула ему на
голову простыню. Крампус и остальные так и стояли в дверях. Все молчали.
– Она говорит, он умер уже давно, – сказала Изабель. – Дня четыре назад, может,
пять. Вот что она пыталась сделать там, на морозе, – вырыть могилу для папы, потому
что никто больше этого делать не собирался.
Чет кивнул:
– Ну, знаешь, у любого организма есть свой предел. У него в венах, наверное,
столько химии, что им даже не придется его бальзамировать.
– Я ее здесь не оставлю.
Крампус рассеянно кивнул. Он все глядел на тело, и лицо у него при этом было
непроницаемое. Изабель опустилась рядом с девочкой на колени.
– Ну, вот и все, что мне нужно, – сказала Изабель и повела девочку за собой, мимо
Бельсникелей и дальше, по коридору. Бельсникели неуверенно переминались на месте,
поглядывая на Крампуса. Они ждали его реакции.
– Что это ты здесь делаешь? – тут она заметила Лэйси. – Что ты делаешь с моей
девочкой? Какого хрена ты делаешь? А ну отойди от нее, слышишь!
Изабель отпустила Лэйси и схватила женщину за грудки, притиснув к стене. Она взяла
ее за подбородок и развернула лицом к дочери.
– Посмотри на нее. Посмотри! Твоя девочка умирает от голода. У нее ноги босые. Она
так замерзла, что ее трясет. Что ж ты за мать такая? Скажи!
Женщина моргнула. Ее глаза вдруг наполнились ужасом и болью. Это выглядело так,
будто она в первый раз как следует посмотрела на свою дочь – за долгое, долгое
время. «Да так оно, наверное, и было», – подумал Джесс.
– Дьяволы, – прошептала она. – Кто-то впустил в мой дом дьяволов, – она встала,
указывая на них дрожащим пальцем. – Черти! О, Господи, спаси нас! Иди сюда,
деточка, не дай им к себе прикоснуться!
Она прыгнула вперед, застав Изабель врасплох, толкнула ее, и Изабель, споткнувшись
о кучу мусора, полетела на пол. Девочка бросилась было бежать, но женщина поймала
ее за волосы, дернула к себе и потащила прочь. Джесс бросился вперед, поймал
женщину за руку. Вернон был уже наготове; он прыгнул вперед и швырнул ей прямо в
лицо горсть сонного песка. Женщина вскрикнула, принялась протирать глаза и
отпустила ребенка. Изабель, успевшая встать на ноги, подхватила Лэйси и выбежала из
коридора на кухню. Женщина на секунду перестала бороться, и застыла с недоумевающим
видом. Потом она чихнула, моргнула и, казалось, заметила их заново.
– Черти! – завизжала она и бросилась на Джесса, царапаясь, как кошка. Вернон бросил
ей еще песка, прямо в нос и разинутый рот. Наркоманка отшатнулась, утирая лицо и
отплевываясь, а потом так и села прямо на задницу. Но даже теперь она не потеряла
сознания, и, когда они шли мимо, проводила их злобным взглядом.
– Черт, – сказал Вернон. – Вы это видели? Целая горсть песку, а она все еще
брыкается.
– Это все винт, – сказал Чет. – Она на таком взводе, что ее ничем не вырубить.
Оставив женщину в коридоре, они прошли через кухню в гостиную. Человек на диване,
кем бы он ни был, пребывал все в том же положении. Натянув одеяло на нос, он
наблюдал за ними загнанным взглядом. Они сошли по ступенькам крыльца и нагнали
Изабель уже во дворе. Та сняла с себя шапку-панду и натянула ее на голову Лэйси.
Девочка, всхлипнув, уткнулась Изабель в плечо.
Дробь ударила Крампуса в левое плечо, так, что его развернуло, и он упал.
Маква бросился между ней и Крампусом. Еще один бьющий по перепонкам выстрел, и
грудь Маквы взорвалась кровью и ошметками плоти. Великан шауни упал, как
подкошенный, к ногам Крампуса.
И тогда Крампус пришел в движение – и двигался он гораздо быстрее, чем Джесс мог
себе вообразить. Не успела женщина перезарядить ружье снова, как он уже бросился на
нее. Испустив громоподобный рев, он ударил рукой снизу вверх, вспоров ей низ
живота. Сила удара было такой, что женщина отлетела назад, врезавшись в стену дома,
пятная кровью пластик обшивки. Упала, как сломанная кукла, неловко подвернув под
себя ногу. Посмотрела на себя, на страшную рану, зияющую у нее в животе, на пар,
поднимающийся над обнажившимися внутренностями. Она подняла руку и указала на
Крампуса, попыталась что-то сказать, но не смогла. Ее рука упала, а глаза застыли,
уставившись на Повелителя Йоля.
Изабель прикрыла девочке глаза рукой, подняла ее на руки и быстро зашагала вниз по
склону, к саням.
Крампус стоял, пожирая мертвую женщину горящим взглядом. Он тяжело дышал, грудь у
него так и ходила ходуном, пар струями вырывался изо рта и ноздрей, облачками
повисая в морозном воздухе, а хвост метался из стороны в сторону. Он подступил к
убитой, судорожно сжимая кулаки, будто собираясь растерзать ее тело когтями на
мелкие кусочки. Повелитель Йоля даже не замечал крови, текущей из ран у него на
спине. Маква слабо застонал и закашлялся, выплюнув сгусток крови. Крампус резко
развернулся, нашел глазами огромного шауни, и в нем будто погас огонь. На его лице
отразилась глубочайшая скорбь.
– Маква, мой храбрейший воин, – он говорил искренне, подбирая слова. – Великие духи
зовут тебя. Настала тебе пора отправиться к ним, чтобы они воздали должное твоей
верности и храбрости. Гиче Маниту[12] собрал всех твоих великих предков, и они ждут
тебя, и готовят для тебя пышный пир. Иди к ним, и держи голову высоко. Займи место,
которое твое по праву.
– Я… Вижу их, господин мой Крампус, – слезы струились у него по щекам. – Они… идут.
Я вижу… – больше он ничего не сказал, и его взгляд замер, устремившись в небеса.
Глаза огромного шауни медленно меняли цвет с оранжевого на темно-карий. Поднялся
ветер и закрутил вокруг Крампуса и Маквы поземку, подхватил несколько сухих
кукурузных листьев, а потом понес их дальше, через поле, к дальнему лесу.
Крампус улыбнулся.
Он подсунул под гиганта-шауни руку и поднял его так, будто тот ничего не весил.
Потом поднялся на ноги и зашагал к саням.
Потом он тоже сел в сани, тихо встряхнул поводьями, и козлы потянули сани вверх, в
небо. Опять пошел снег; никто не разговаривал, и сани несли их в молчании над
заснеженными холмами и долинами обратно, в Гудхоуп.
Глава четырнадцатая
Духи тьмы
Диллард на патрульной машине подъехал к воротам Генерала и затормозил. Он сидел, не
заглушая мотора и глядя на открытые ворота, а дворники все гоняли мерзлую жижу по
ветровому стеклу. Он и не помнил, что когда-либо видел ворота открытыми. И в снегу
не было свежих следов шин.
– Это неправильно, – пробормотал он себе под нос. Всю прошлую ночь он пытался
дозвониться Генералу, и весь день тоже, по крайней мере раз десять набирал его
номер. Уже темнело, а ответа до сих пор не было. Он пытался даже набрать Чету –
ничего. Диллард любил, чтобы все было четко, ему нужно было всегда в точности
знать, что происходит, держать все под контролем. А вот сейчас никакого контроля у
него не было, это уж точно. С тех пор, как пару дней назад в Гудхоупе началась эта
безумная заварушка.
Он заехал на территорию и остановил машину позади пикапа Джесса. Машин тут стояло
много, и (опять же, судя по снегу) ни одна из них не двинулась с места со
вчерашнего вечера. Ему это не нравилось, совершенно не нравилось. Их здесь не
должно было быть, если только они не решили вдруг переночевать все вместе у
Генерала в гараже. Большие двери все были опущены, но боковая дверца стояла
распахнутой настежь, и уже давно, судя по небольшому сугробу, который намело
внутри.
Диллард заглушил мотор. Звать подмогу нечего было и думать, только не в этом
случае, потому что последнее, что ему было нужно – это чтобы Ноэль принялся совать
повсюду свой нос. Слишком много будет вопросов. Нет, он был сам по себе. Диллард
устало потер глаза. Голова у него до сих пор болела. Спать он лег только в шесть
утра, до этого приходилось скакать по вызовам. А когда он, наконец, добрался до
кровати, то ему не давали заснуть мысли о том, почему Генерал до сих пор ему не
перезвонил.
Он вошел в прихожую и зажег свет в коридоре. Следы. Отсюда вышли по крайней мере
три человека, оставив за собой бурые отпечатки. Было понятно, что это кровь, и он
только изо всех сил старался убедить себя, что это кровь Джесса… точно, Джесса,
потому что об альтернативе было страшно даже подумать. Он вынул пистолет, сдвинул
предохранитель и пошел по следам к железной двери, ведущей в гараж. Повернул ручку,
толкнул. В гараже стоял полумрак, подсвеченный только огнями рождественской
гирлянды, но этого было достаточно, чтобы понять: люди, грудами лежавшие на полу,
не спали. Он сорвал с пояса фонарик, включил, и прикрепил к револьверу снизу, так,
чтобы ствол был направлен точно в световое пятно.
Ни малейших признаков, что здесь был кто-то живой, ни звука. И, когда его глаза
попривыкли к темноте, он немного расслабился. По свернувшейся крови было ясно, что
бойня закончилась много часов назад, и он убедил себя, что, кто бы это ни сделал,
его давно уже здесь нет. Он осмотрел каждое тело в поисках Генерала. Он заглядывал
в лица, но некоторые были так изуродованы, что узнать их не было никакой
возможности. Генерала он не нашел – и Джесса тоже, если уж на то пошло, но зато
обнаружил стул, к которому, должно быть, привязывали Джесса, и увидел оборванный
скотч. Кто-то срезал его с кресла, кто-то вытащил его отсюда.
У него опять тряслись руки. Он теряет контроль. Черт, да он давно уже его потерял.
Диллард заставил себя несколько раз вдохнуть. Выдохнуть.
В кабинете Генерала наверху до сих пор горел свет. Диллард быстро пересек гараж,
поднялся по лестнице. Дверь была распахнута настежь. Он заглянул внутрь. «Это
неправильно, все здесь неправильно». Кабинет выглядел совершенно нетронутым. Никто,
очевидно, не копался в ящиках, и на сейфе не было ни царапины. И ни следа Генерала.
Диллард решил, что его, должно быть, забрали с собой – ради дальнейших
вымогательств или, может, просто решили запытать до смерти.
– Я найду парнишку. Доберусь до него раньше всех. И навсегда заткну ему рот.
– Твою мать.
В груди у него опять стало тесно. Он вдруг заметил, что Эш смотрит прямо на него,
смотрит и смотрит, не мигая, и рот у него разорван так, будто он улыбается, только
не издевательски, нет, а так, будто он знает ответ на задачку, которую ты никак не
можешь решить.
Рот у Дилларда захлопнулся. Он медленно кивнул. Да, все было просто, как апельсин,
и так же гениально. Он поймал себя на том, что улыбается Эшу в ответ.
– Так, Эш, поправь меня, если я ошибаюсь, но последнее, что мы слышали о Джессе –
он сбежал с шайкой маньяков-убийц. И если, скажем, Линда с Эбигейл вдруг окажутся
убитыми, жертвами вооруженного нападения на дом, люди поверят в это, не так ли? Что
скажешь, Эш? Брошенный муж впадает в ярость на почве ревности, – Диллард кивнул. –
А потом все, что мне надо будет сделать – привести их сюда, к тебе и твоим мертвым
дружкам. Люди сами быстренько сложат два и два. Да как все красиво складывается,
одно к одному, точно пазл с картинкой. Никто меня не заподозрит. Нет, они все будут
слишком заняты, жалея бедного меня.
Он натянул перчатки и спустился вниз. Нашел пластиковый пакет, сунул туда катушку
скотча, нож, кое-какие инструменты, и ушел, предварительно протерев дверные ручки и
проследив за тем, чтобы его ботинки не оставили четких отпечатков, и хорошенько
очистив их от крови в снегу. Вообще-то он собирался вернуться, стать тем, кто
найдет все это – это был лучший способ объяснить любые следы, какие он мог тут
оставить. Но осторожность никогда не помешает, все должно быть аккуратно, как его
«Таппервер».
Диллард открыл дверцу пикапа Джесса, потом бардачок, и сунул в пакет несколько
Джессовых вещиц: улики, чтобы экспертам было чем заняться на будущем месте
преступления. Он сел обратно в патрульную машину, завел мотор, посидел, пока окна
не оттаяли, потом выехал с территории и направился домой.
* * *
Джесс проснулся ближе к вечеру. Он резко сел, удивленный, как долго он спал – и как
крепко. Изабель и Лэйси сидели за самодельным столом, на котором стоял пакет
апельсинов, кусок сыра, бутылка молока и несколько огромных печенек. Лэйси бросала
вокруг осторожные взгляды из-под шапки-панды. На лице у нее были молочные усы, и
она жевала печеньку. Джесс догадался, что Крампус, должно быть, позаимствовал еду
на чьей-нибудь кухне, скорее всего, на одной из тех, где они побывали. «Интересно,
– подумал он, – довелось ли какому-нибудь счастливчику понаблюдать, как висящая в
воздухе рука Крампуса шарит по его кухонному столу в поисках печенек?» Джесс
огляделся посмотреть, где Крампус, но увидел лишь Чета и Вернона, которые спали,
свернувшись, на своих скамьях, да больного волка, лежавшего возле «буржуйки».
– Что?
На голове у нее красовался ярко-красный бант. Джесс заметил еще два у нее на спине,
на куртке, еще один на бутылке с молоком, и еще, по крайней мере, пять – на Лэйси.
Углядев вскрытую коробку, из которой торчала пара упаковок самоклеящихся бантиков и
несколько рулонов старой оберточной бумаги для подарков, Джесс усмехнулся.
– У тебя есть здесь какая-нибудь родня? – спросил он. – Кто-нибудь, кто мог бы
забрать тебя к себе?
– Ты не бойся, пупс. Никто тебя никуда не заберет, пока ты сама этого не захочешь.
– Эй, Лэйс, смотри, как я могу. – Джесс разинул рот как можно шире и запихнул туда
все печенье целиком. Потом он уставился на Лэйси: щеки раздуты, губы растянуты.
Печенье помещалось плоховато. Девчушка кинула на Изабель быстрый неуверенный
взгляд, и тут Джесс начал жевать, хрюкая, чавкая, кряхтя и издавая прочие свинячьи
звуки.
– Черт, да что с тобой такое? – спросила Изабель, наморщив в отвращении нос. На это
Джесс фыркнул – так, что крошки разлетелись по всему столу, попав к ней на колени.
– Фу, какая гадость! – вскрикнула Изабель, но Лэйси вдруг просияла всем личиком и
засмеялась – так, как и должна смеяться маленькая девочка. «Хороший смех», –
подумал Джесс, и ему показалось, что, может, для нее все-таки еще есть надежда.
Изабель теперь тоже улыбалась, во весь рот.
Он кивнул.
– Это непросто, я знаю. Чувство, когда ты знаешь, что нужен кому-то, и не можешь
ничем им помочь… Ничего не можешь с этим поделать. Разрываешься на части.
Джесс посмотрел на нее и понял, что ей нужно что-то ему рассказать. Он молча ждал,
давая ей время собраться с мыслями.
– Помнишь, тогда… Когда я рассказала тебе, ну, что пыталась покончить с собой… Это
еще не все.
– Я так и подумал.
Джесс не мог скрыть удивления – он вообще не понимал, как у Изабель могут быть
дети.
Джесс кивнул.
– Я знаю, что не стал бы. Меня не особенно заботит, что там люди обо мне подумают –
давно не заботит, и уж точно не на этот счет. Но мне правда хочется, чтобы ты знал,
почему все случилось так, как случилось. Почему я оставила моего собственного
ребенка.
Они смотрели, как Лэйси угощает печеньками Фреки. Размером она была примерно с его
голову. Фреки понюхал печенье, а потом слизнул его прямо у нее с ладошки. Лэйси
тихонько засмеялась.
А потом его призвали. Вьетнам. Эти уроды прислали ему повестку через неделю после
его дня рождения, только ему стукнуло восемнадцать. И все, поехал он в Форт-Брэгг.
И пока он проходил тренировки, эти два месяца – они были самыми долгими в моей
жизни. Армия дала ему всего четыре дня отпуска перед тем, как отправить его во
Вьетнам, и большую часть этого времени он провел в автобусе, когда ехал домой, ко
мне. Хочешь знать, что он сделал, пока был в Брэгге? – Изабель взглянула на Джесса.
– Конечно.
– Он откладывал все, что зарабатывал, и купил мне подарок, – она вытянула из-за
ворота шнурок. На нем висело золотое колечко. – Пришлось на шею повесить, потому
что на палец оно больше не налезает. Бриллиант он себе позволить не мог, но это
настоящее золото. И вот тогда-то, в ту ночь, после того, как он дал мне кольцо,
после того, как пообещал на мне жениться, мы и переспали. Собирались пожениться,
как только он вернется. Это была наша тайна. То, что было только между нами, и от
этого оно было еще более особенным. Но жизнь не всегда поворачивается так, как
людям хочется… как они надеются. Жизнь, она совсем другая.
– Он не вернулся, да?
– На мину наступил. В первый же месяц, как он там оказался. Один шаг унес его от
меня навсегда.
– Мне тоже, – сказала она, промакивая глаза. Села на табурет, стоявший перед
пианино. – Так что осталась я беременной и без мужика. Не первая девушка,
оказавшаяся в подобном положении, но мне это говорить было бы бесполезно. Только не
тогда.
Ну, и примерно к тому времени, как тело привезли, это начало быть заметно. Я была
такая маленькая, и ребенок сидел высоко, так что маманя скоро все поняла. Заперла
меня в шкафу и два дня подряд читала через дверь Священное Писание. А когда она
выпустила меня, то сказала, что мне придется от него избавиться. Я сказала ей, что
Библия такое запрещает, но маманя всегда брала из этой книги только то, что ей было
угодно, а остального просто не слышала. Она сказала, что отвезет меня в Мэдисон к
одной женщине, которую она знала… к женщине, которая умела избавлять от проблем.
Ребенок – это было все, что осталось у меня от Дэниела. Я просто не могла позволить
им убить его плоть и кровь, ни за что. И я так ей и сказала. Так, чтобы она поняла:
сначала ей придется убить меня. И… в общем, – Изабель кашлянула. – Она пыталась…
Эта женщина, она морила меня голодом и даже как-то попыталась отравить. Она не
выпускала меня из дома, и ставни всегда были опущены – так она боялась, что кто-то
узнает.
Но каким-то чудом я все-таки родила этого ребенка, прямо на полу в ванной. И когда
я сделала это, когда я увидела этого малыша, я знала – душа Дэниела приглядывала за
нами, потому что наш малыш родился живым… живым и здоровым. И легкие у него были
сильные, и он немедленно дал знать миру, что он здесь. И он был так похож на своего
папу, даже таким маленьким, Богом клянусь. Так что я дала ему имя его отца.
Его родители ровным счетом ничего не знали о ребенке, не знали даже о нашей с ним
помолвке. Я показала им кольцо и рассказала нашу историю. Я и понятия не имела, как
они это воспримут, но больше мне идти было некуда. Ну, никогда я не видела, чтобы
люди так радовались младенцу. Они прямо сияли, это было, будто я им сына вернула. Я
знала, маленькому Дэниелу будет с ними хорошо. Сказала им, пойду, достану кое-что
из машины. Ну, конечно, никакой машины у меня не было. Я просто вышла, пошла по
дороге, и шла, и шла, куда глаза глядят, сама не зная куда. Шла весь день, а когда
настала ночь, я поняла, что я уже далеко в холмах. Ну, а что было потом, ты уже
знаешь, – она покачала головой. – Джесс, с тех пор не было и дня, чтобы я не
пожалела о том, что бросила моего ребенка. Ни одного дня.
Джесс сочувственно вздохнул. Так, значит, не одному ему было больно. Что ж,
удивляться тут нечему. Ему хотелось сказать что-то доброе, глубокое и
проникновенное, что могло бы ее утешить, что могло бы утешить его самого – но
иногда кажется: в мире столько зла, что трудно увидеть что-то, кроме него. Он
положил руку ей на плечо, и сжал, а больше он ничего поделать не мог.
Лэйси теперь занималась тем, что лепила на Фреки красные бантики. Гигантский волк
только и мог, что лежать и смотреть на них умоляющими глазами.
– Может быть, Крампус скоро нас отпустит, – сказал Джесс без особой убежденности.
Джесс подумал, что из Изабель вышла бы отличная мать, и начал было говорить это
вслух, когда заметил снаружи какое-то движение.
Три фигуры брели по неглубокому снегу; за ними, прихрамывая, брел волк. Крампус и
двое оставшихся шауни шли, опустив головы, будто прикрываясь от ветра, но Джесс-то
знал, в чем дело.
Все трое поднялись по ступенькам и вошли в церковь, оставляя за собой лужицы талого
снега. Крампус прошел к «буржуйке» и тяжело сел, пододвинув себе одну из коробок.
Фреки приковылял поближе к нему и лег рядом. Крампус принялся рассеянно трепать его
гриву.
Джесс колебался. Крампус выглядел таким уставшим, измотанным… Грустным. Джесс
понимал, что сейчас – не лучшее время заводить разговор о Дилларде. Но когда оно
настанет, это время? Может, он и был что-то должен Крампусу, а может, и нет; так
или иначе, ему все еще нужно было найти способ сделать что-то с Диллардом. И чем
дольше он ждал, тем больше были шансы на то, что Диллард причинит вред Линде или
Эбигейл.
– Я знаю.
– Слушай, я сам могу обо всем позаботиться. Нужно только, чтобы ты меня отпустил.
Это никак не помешает твоим делам. Я даже дам клятву, что вернусь к тебе, когда со
всем покончу.
– Э?
– Во что ты веришь?
– Не знаю.
– В Бога?
– В Бога? Ну… Черт, может, и да. Бывает иногда, это точно. Ну, знаешь, когда мне
страшно, или очень чего-то хочется.
– Есть и другие вещи, помимо богов, в которые можно верить. Земные вещи.
– Веришь ли ты, что в тенях хоронятся духи тьмы, которые только и ждут, чтобы
броситься на беззащитную душу?
– Что? Нет, – Джесс было рассмеялся, но тут заметил выражение у Крампуса на лице. –
Ну… ладно, иногда, когда я ночью, один, мне бывает довольно-таки не по себе. Если
ты это имеешь в виду.
– Я страшусь, что в нынешние времена большинство людей – такие же, как ты. Они
позабыли, каково это – жаться в хижине, пока звери и демоны завывают у самых
дверей. Им больше не нужен великий и ужасный дух, который бы их защищал. Они
растеряли свой страх перед дикой природой, а с ним – и потребность верить. И как я
могу их винить, если теперь в их власти прогнать тьму одним щелчком какого-то
рычажка. Так что я должен спросить себя, какую роль я смогу играть в мире, где люди
поклоняются ящику с движущимися картинками, где они делают и потребляют яды,
разъедающие их собственный мозг, где они уничтожают ради наживы целые горы, убивают
саму землю? Человечество потеряло связь с землей, с дикой природой, со зверями и
духами. Они добывают себе пищу не в лесах и полях, а в пластиковых коробках и
ящиках со льдом. Их жизни больше не привязаны к круговороту года, к урожаю, и им
больше не нужен Повелитель Йоля, который прогоняет зимнюю тьму и призывает свет
весны. Человеку теперь приходится бояться только самого себя… Он стал своим самым
худшим врагом.
Боюсь, Бальдр говорил правду: мир действительно изменился, и в нем больше нет места
для меня. Теперь я понимаю, почему он пал так низко. Бальдр все это предвидел, он
старался меня предупредить. Он дал им то, что они хотели – красивую ложь, и они
поверили, потому что в красивую ложь поверить гораздо легче, чем в уродливую
истину.
– Как я могу заставить поверить людей, которые вообще не понимают, что такое вера?
А без их веры Матушка-Земля увянет, и святки уйдут в небытие… А с ними уйду и я…
Как ушли до меня все боги и духи.
* * *
На церквушку неслышно опустилась ночь, и расползающийся сумрак как нельзя лучше
соответствовал общему настроению. А Крампус все глядел в огонь, баюкая в руках
бутылку меда, и мешок лежал у его ног. Бельсникели не решались к нему приближаться,
и даже волки держались на расстоянии.
Джесс сидел, скрестив ноги, на полу. Они играли в китайские шахматы. Лэйси откопала
целую коробку старых настольных игр и рекрутировала Джесса и Вернона поиграть с ней
и Изабель.
– Что?
– Сейчас твой ход… Все еще, – сказал Вернон. – Может, если бы ты обращал внимание
на игру, нам не пришлось бы постоянно тебе напоминать.
– Ох, простите, – сказал Джесс рассеянно, и передвинул первую попавшуюся на глаза
фишку.
Джесс кивнул, хотя он едва его слышал. Все его внимание было поглощено Повелителем
Йоля – он надеялся, что рано или поздно Крампус придет в себя, и их летающий цирк
снова отправится в путь. Но за последние несколько часов Крампус даже не
пошевелился, только бурчал что-то себе под нос. А пока они сидели вот так, это уж
точно не приближало Джесса к Эбигейл. Джессу хотелось подойти и заорать на это
чертово чудовище, ткнуть его в бок или даже пнуть хорошенько, сделать хоть что-то,
чтобы Крампус пошевелился, только не сидеть вот так, на полу, играя в шахматы.
– В моем случае это не сработает, – прорычал Джесс, качая головой. – Как пить дать,
не сработает.
– Привыкай, – сказал Вернон. – Когда он во мраке, это всегда так. В пещере, бывало,
с ним такое случалось, и он мог сидеть так неделями, а иногда даже месяцами. Просто
сворачивался клубком и не двигался, даже почти не дышал, будто мертвый. Вот только
нам никогда настолько не везло.
– Неделями?
– Да, определенно. Или он может обозлиться, и тогда с ним уже точно не поговоришь.
– На него нельзя давить, Джесс. Перешагнешь черту – и все станет только еще хуже.
Он подождал.
– Ну, я так понимаю, он все-таки победил. Санта-Клаус… Положил тебя на обе лопатки.
– Может, у тебя и есть твой мешок, твоя свобода… Может, у тебя даже его голова
есть, но похоже, он победил.
– Вот ты тут спрашивал, как сделать так, чтобы люди верили. Ну, так я тебе скажу –
хочешь, чтобы они верили… дай им то, во что можно верить. Тебе надо поднять
задницу, выйти отсюда и быть великим и ужасным. Ты должен заставить их поверить.
Крампус заерзал на коробке, будто ему вдруг стало крайне неудобно сидеть.
– Ну, конечно, ничего, на хрен, не случится, пока ты будешь сидеть здесь и жевать
сопли, присосавшись к бутылке, как к мамкиной сиське.
Крампус сделал еще глоток, большой, долгий. Он закинул голову назад и прикрыл
глаза, будто остальной мир перестал существовать.
– Хо-хо-хо! – заорал Джесс и хватил глиняную флягу об пол, отчего она разлетелась
вдребезги. – Счастливого, на хрен, Рождества!
Крампус взвился с места и толкнул Джесса так, что тот, не удержавшись на ногах,
пролетел через всю комнату и врезался во Фреки. Волк взвизгнул, с усилием поднялся
на ноги и прохромал в угол, подальше от намечающейся заварушки.
– Я у тебя за это сердце вырву! – рявкнул Крампус и направился к Джессу. Тот сел и
посмотрел прямо в горящие яростью глаза Крампуса. И рассмеялся.
– Вот! Вот оно! – закричал он. – Будь ужасным! Давай! Вот это ты, Повелитель Йоля,
а не какая-то жалкая тряпка!
– Ага… Ладно, здорово. А ты, значит, неудачник, как я. Молодец, так держать.
Чет, застонав, сел и принялся озираться, будто пытаясь понять, где он.
Разобравшись, он издал жалостный стон.
У Чета был такой вид, будто ему хотелось свернуться клубочком и зарыдать, но он все
же поднялся на ноги и шаркающей, как у зомби, походкой направился к двери.
Изабель быстро схватила куртку Лэйси и второпях укутала ее, обмотав вокруг шеи
толстый шарф и крепко завязав под подбородком помпоны шапки-панды. Лэйси пришлось
сдвинуть шарф вниз, а шапку – вверх, чтобы хоть что-то видеть.
– Ну конечно, пельмешка.
– Изабель, – осторожно сказал Джесс. – Ведь ты знаешь, что рано или поздно нам
придется найти для нее новое место.
– Не бойся, моя сладкая, – сказала она. – Можешь остаться со мной, если захочешь.
Джесс вздохнул.
– Изабель, ты же знаешь, что ничего из этого не выйдет, – по ней было видно, что
она и сама это понимала. Но только тут до него дошло, насколько Изабель нуждается
сейчас в этой маленькой девочке.
Волки вышли на крыльцо и смотрели, как они садятся в сани. Изабель с Лэйси
запрыгнули вперед, Вернон – назад, и Джесс было занес ногу, чтобы тоже залезть в
сани, но остановился.
– Ее нет.
Джесс заметил кое-что, что встревожило его еще больше: следы на снегу.
Человеческие, судя по размеру и форме, но всего несколько отпечатков, а потом следы
внезапно обрывались.
Крампус долго смотрел на то место, где была голова Санты, смотрел, не отводя
взгляда, и лицо у него было встревоженное.
Глава пятнадцатая
Рождественский дьявол
Диллард подъехал к дому и заглушил мотор. Он открыл пакет и посмотрел на то, что
лежало внутри: перчатки, скотч, нож и молоток с круглым бойком, которые он
прихватил из гаража Генерала. Еще там были шапка и отвертка из Джессова пикапа, и
клок волос, который он снял с щетки, валявшейся там же, в бардачке. Улик
достаточно, чтобы обнаружить присутствие Джесса в обоих местах. Диллард знал, что
детективы не станут особенно копаться, если у них будут все кусочки головоломки, а
он собирался сделать так, чтобы эти кусочки было очень легко найти.
На своем веку Диллард убил немало народу; кое-кто умирал легко, кто-то – нет, но,
как бы то ни было, всякий раз, как дело было сделано, он не чувствовал ничего. С
Эллен было по-другому: не было и дня, когда бы он не вспоминал о ней. Будет ли оно
так же и с Линдой? Он так не думал. Линду он любил, но никогда бы не смог полюбить
кого-то так, как Эллен. У него было чувство, что со временем призрак Линды
исчезнет, и он сможет двигаться дальше. Диллард надеялся на это, потому что их
смерть не будет чистой, не как казнь. Их смерть должна будет походить на те, в
гараже у Генерала – будто убийство совершено взбесившимся от ревности супругом.
Такое может преследовать человека до конца жизни.
Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, и постарался отключить все чувства. Линда –
больше не та женщина, с которой он занимался любовью, а Эбигейл – не та девочка,
которую он, бывало, заставлял смеяться. Стоит ему войти в эту дверь, они станут
мясом, которое предстоит заколоть и разделать.
Диллард выдохнул, открыл глаза, взял с сиденья пластиковый пакет и вышел из машины.
Тот факт, что Линда собрала вещи, обеспокоил его гораздо меньше, чем то, что она не
обратила внимания на его предупреждения. Это пренебрежительное отношение только
подтверждало то, что доверять ей было нельзя, что он поступает правильно. Делает
то, что должен сделать.
– Верни мне, пожалуйста, мои ключи, – сказал Линда. Голос у нее был усталый и
равнодушный.
Линда продолжала жарить для Эбигейл сыр, стоя спиной к нему, хотя ей это было
неудобно. Лишь бы на него не смотреть. Диллард наклонился и опустил фиксатор на
раме раздвижной стеклянной двери – еще одна предосторожность, на случай, если
ситуация выйдет из-под контроля. Он поглядел на улицу; за окном был его задний
двор. Последние лучи заката очертили вершины холмов. Владения Дилларда занимали
около пяти акров, до самой реки; ближайшим соседом был Томси – он жил дальше к югу,
за рощей. К тому же Томси был глуховат, так что насчет криков можно было не
беспокоиться.
Диллард знал, что пора приступать к делу, что каждая минута, пока он тянет резину,
могла стать минутой, когда кто-то решит зайти в гараж к Генералу и обнаружить то,
что там творится. Или Джесс мог вдруг показаться в городе. Но следующий шаг
оказался гораздо труднее, чем он ожидал. Диллард смотрел, как Линда переворачивает
на сковородке сыр, смотрел ей прямо в затылок – какие у нее красивые волосы – и
представлял себе, какое у нее будет лицо, когда он нанесет первый удар: боль,
непонимание, ужас. И ему придется жить с этим всю оставшуюся жизнь.
Диллард открыл пакет, достал перчатки, надел их, потом взял молоток с круглым
бойком. Хороший инструмент для начала. Сначала он стукнет Линду, сильно, но не
слишком, только чтобы вырубить, потом, может, коленную чашечку разбить, чтобы не
сбежала, пока он занимается Эбигейл. А потом он достанет нож и сделает все как
следует.
* * *
Ничто.
Темнота.
Свет.
Он задыхается. Тонет. Вес. Боль плоти. Санта-Клаус ощутил спиной холодный камень,
открыл глаза. Все вокруг было залито золотистым сиянием. Вокруг теснились какие-то
неясные силуэты.
Одно лицо медленно обрело четкость: кто-то наклонился над ним… нет, не Нанна.
Перхта, его земная жена. Стиснув его руку, она с тревогой глядела на него своими
древними глазами.
Над ним пронесся шквал радостных восклицаний. Санта сморгнул; он лежал в часовне, в
окружении своих младших жен. И все они вопили и рыдали от радости. Эти звуки
впивались ему в мозг, как ножи.
«Так вот что такое смерть. Ни мыслей. Ни воспоминаний. Ни сожалений. Ничего. Какое
блаженство!»
– Почему? – закашлялся он, и ему пришлось прочистить горло. – Что до меня Господу?
– Забавляю? – Санта сел. Мир вокруг завертелся. Он стиснул руками холодный камень,
чтобы не упасть. – Забавляю? Неужели я не служу высшей цели, неужели я – всего лишь
развлечение?
– Ты вызываешь улыбку на устах Бога. Разве этого не достаточно?
Санта спустил ноги с каменной плиты, попытался встать. Колени у него подогнулись, и
Перхта поймала его за плечи, не дав упасть.
– Ты расстроен?
– Я больше не собираюсь служить забавой для богов. Я покончил со всей этой суетой.
– Я сказал, я со всем покончил. Со всем этим! Передайте Богу, пусть оставит меня в
покое!
– И что, ты все бросишь? – ангел пожал плечами. – Если таково твое желание –
бросить все, стать смертным, это может быть сделано, – песня и звон колокольчиков
звучали все тише. – Твое имя, как эта песня, угаснет, уйдет в небытие. Имя Санта-
Клауса будет забыто.
Песня стихла; единственным звуком осталось его дыхание. Тишина вцепилась ему в
сердце ледяной рукой.
Ангел рассмеялся:
– Ты сам мучаешь себя. Неужели ты поверил, что можешь равняться с Иисусом, или
другими великими пророками? Ты всего лишь диковина, человек в красной шубе,
раздающий подарки.
– Кто ты?
Они улыбнулись.
– Что ж, а теперь достаточно этих глупостей, – сказал ангел. – Миру нужен Санта-
Клаус, и Бог желает знать, есть ли что-то, что Она может для тебя сделать.
* * *
– Ну вот, место не хуже любого другого, – Джесс указал на шпиль внизу. – И свет в
окнах есть. Похоже, народу там предостаточно.
Изабель прикусила губу. Она уже успела отвергнуть две предыдущие церкви, над
которыми они пролетали. Покачав головой, она обняла Лэйси.
Изабель нахмурилась.
Крампус посадил сани на маленьком поле позади церкви. От улицы и домов на той
стороне их отделяла живая изгородь, давая какое-никакое прикрытие. Но Крампусу,
казалось, все это было безразлично. Он не отрываясь смотрел на церковь, будто это
был прыщ на теле земли.
Джесс помог Лэйси слезть с саней, не спуская при этом глаз с Изабель, которая
продолжала внимательно разглядывать церковь. Он знал, она ищет хоть какой-то
предлог, чтобы все отменить.
Изабель взяла Лэйси за руку. Прошла добрая минута, и все молчали, а Изабель так и
не двинулась с места. Джесс положил ей на плечо руку и прошептал:
– Ты все делаешь правильно.
Изабель кивнула:
– Я знаю, знаю.
– Нет. Не хочу, чтобы кто-то нас увидел… никого из нас. Лэйси и так будет сложно, –
она поглядела вниз, на девочку. – Ладно, Лэйс, пойдем найдем кого-нибудь очень
хорошего, с кем ты сможешь остаться на время. – Изабель старалась говорить бодрым
голосом, но получалось у нее не очень, по крайней мере, Джесса ей обмануть не
удалось. – Ладно?
Сквозь окна было видно, что делается внутри: прихожане наряжали церковь к Новому
году. У одного из окон стояла высокая елка, вся в мерцающих огоньках гирлянд.
Крампус не сводил с елки взгляда, и вид у него было крайне мрачный.
Вернон потихоньку пробрался к изгороди, туда, где рядком стояли почтовые ящики. Под
ящиками висели пластиковые корзинки с логотипом «Бун Стэндард». В одной из них до
сих пор лежала газета, и Вернон, не смущаясь, прихватил ее, открыл и принялся
читать на ходу, пока шел обратно к ним.
– О, как мило, – сказал Вернон. – Крампус, ты, наверное, захочешь это почитать.
– «Пособники Санты поднимают на уши округ Бун. Со всех концов округа к нам приходят
сообщения о странных происшествиях: вторжения в частные дома, летающие сани. Все
пострадавшие сходятся в описании налетчиков: рога на головах и светящиеся глаза.
Кое-кто утверждает, что это – рождественские дьяволы, другие винят во всем некую
шайку, одетую в необычные карнавальные костюмы. Шериф Райт отказывается давать
какие-либо комментарии, кроме того, что ведется расследование. Источники, близкие к
шерифу, подтверждают, что деятельность шайки активно расследуется. Некоторые из
жертв, решившиеся рассказать о том, что с ними произошло, повествуют о дерзких
нападениях, вандализме и угрозах со стороны налетчиков, – тут Вернон пропустил пару
строк. – Но никто до сих пор не смог найти внятного объяснения десяткам
свидетельств о летающих санях, запряженных козлами. Санях, которые,
предположительно, служат средством передвижения этим исключительно необычным
преступникам…» О, погодите, тут есть еще. «Наш собственный репортер Харрис получил
сообщение совершенно иного характера от десятилетней Кэролайн, а также от пятерых
ее братьев и сестер. Кэролайн рассказала нам о высоком рогатом чудовище, которое
называет себя Крампусом, Повелителем Йоля, и якобы оставляет золотые монеты тем,
кто почтит его подношением, а именно – оставит угощение или дар в башмачке,
поставленном на порог. Больше того, по словам Кэролайн, те, кто не оставят
подношения, рискуют оказаться у Крампуса в мешке, где он порет неугодных ему.
Свидетельства других детей, живущих в пострадавших от налета домах, подтверждают
эту же крайне странную историю. Дальнейшее подтверждение рассказу Кэролайн дает тот
факт, что у каждого из опрошенных детей были золотые монеты одинаковой треугольной
формы. Когда детям был задан вопрос, намереваются ли они класть в свою обувь
угощения и дары, а потом оставлять их на пороге, все они с уверенностью ответили,
что да, именно так они и сделают».
Тут Вернон показал им иллюстрации к статье: одна из них представляла собой очень
четкую фотографию Кэролайн с братьями и сестрами, причем каждый держал в руке по
треугольной монете; на другой, несколько размытой, были Крампус и Бельсникели,
пролетающие над улицей в санях. И, наконец, последняя была карикатурой, на которой
был изображен крайне довольный дьявол с черным лицом, рогами, копытами и всем
прочим. Дьявол размахивал пучком розог. Вернон прочел подпись вслух: «К нам идет
рождественский дьявол – или это утка?».
– Они повсюду видят дьяволов, но единственные оставшиеся дьяволы – это они сами.
Зачем им понадобилось выворачивать наизнанку традицию Йоля, наполняя ее злом? Зачем
им обязательно нужно извращать все, что принадлежит мне? Вот как эта ель. Это же
Йольское древо, какое отношение оно имеет к Рождеству? Люди всегда приносили в свои
дома вечнозеленую хвою, чтобы почтить Богиню, которая никогда не умирает, и
призвать обратно тепло солнца. Эта традиция существовала еще с давних пор, задолго
даже до друидов – и, уж конечно, до того, как в грязном хлеву родился этот ребенок,
Христос. Да кто они такие, чтобы издеваться над моими традициями, глумиться и
святотатствовать? Пора показать им, что Повелитель Йоля не станет покорно сносить
подобные измывательства.
Крампус стряхнул его руку и зашагал дальше, прямиком к главному входу. Шауни
последовали за ним.
– Что?!
* * *
Стоя у себя на кухне, Маргрет Дотсон, наблюдала, как какой-то мужчина в странной
одежде крадет у нее газету. Она гордилась, что никогда не читает «Стэндард», после
того, как в девяносто втором газета поддержала Клинтона, и все же ей не слишком
понравилось, что какой-то хулиган преспокойно забирает то, что по праву принадлежит
ей. Она было решила выйти и сказать ему все, что она о нем думает, но тут заметила
его сообщников, зачем-то ошивающихся около церкви. На самом деле передумала она
после того, как заметила, что глаза у них как-то странно поблескивают в свете
уличных фонарей – вроде велосипедных отражателей. Что-то в этом было неправильное,
странное. Она понятия не имела, кто или что они такое, но одного, того, что с
рогами, она признала сразу… Конечно, это был Сатана.
– Эээ… Понятно.
– Не может. Оно стоит прямо напротив моего дома, через улицу. Почему бы вам не
приехать и не арестовать его, прежде, чем оно сбежит?
– Миссис Дотсон, будьте уверены, я подъеду, как только смогу. Послушайте, может вы
дадите мне описание преступника?
– Ну, их там вообще-то шестеро. Одежда на них какая-то странная, лица черные, рога,
светящиеся глаза. Один из…
– Что? О, господи! О, боже мой! – молодой офицер почти что кричал. – Вы сказали,
ваш дом напротив методистской церкви? У той, что рядом с Первой улицей?
– Ну да, именно это я вам и сказала. Методистская церковь у нас только одна.
* * *
Линда сняла со сковородки жареный сыр и положила в тарелку для Эбигейл. Диллард
вошел в кухню через дверь кабинета, так, чтобы оказаться у нее за спиной. Он не
бежал, нет, он спокойно шел, держа в руке молоток с круглым бойком, в одних носках
и перчатках.
Линда бросилась вон из кухни, туда, где сидела застывшая от ужаса Эбигейл,
подхватила ее и потащила к стеклянной двери. Рванула дверь за ручку. Дверь
дернулась, но не открылась. В панике Линда дернула дверь еще два раза, прежде чем
сообразила, что фиксатор был опущен.
Линда снова швырнула в него яблоком, потом еще одним, потом миской, так, что ему
пришлось пригнуться, и тогда она бросилась к двери в подвал и рывком открыла ее.
Бросилась внутрь, дернув Эбигейл за собой, и дверь за ними захлопнулась. Диллард
услышал, как они бегут вниз по лестнице, в подвал. Он замешкался, не понимая, о чем
она только думает. Подвал находился ниже уровня земли; в сущности, это был погреб.
Она же должна была знать, что выбраться оттуда, кроме как через окна, было
невозможно. А окна были маленькие, под самым потолком, и наглухо замазаны краской.
Открыть их без специальных инструментов не было никакой возможности.
Диллард подошел к двери в подвал, открыл ее и посмотрел вниз. Услышал, как что-то
упало, потом скрип, а потом довольно громкий лязг, и тут же понял, куда они
подались.
Дилларду нравилось рассказывать благодарным слушателям о том, что его винный погреб
был на самом деле бомбоубежищем, доставшимся ему от предыдущего владельца. И, как
большинство бомбоубежищ, его можно было запереть изнутри. Когда Диллард сюда
переехал, он избавился от десятилетней давности военных рационов, которые лежали на
полках, поставил полки и со временем собрал очень неплохую коллекцию вин. Он взялся
за ручку, дернул, но дверь не поддалась.
– Вот дерьмо!
Он стоял и тупо смотрел на дверь. «Нет, ну как такое, на хрен, могло получиться?»
Он поднял молоток, обрушил его на ручку двери. Громкий дзиннь! раскатился по всему
подвалу, впившись ему в мозг, как раскаленный гвоздь.
– Твою мать!
Диллард зажмурился и сжал руками виски, ожидая, когда волна боли пойдет на спад.
Осмотрел дверную ручку. Молоток оставил только какую-то царапину. Привалившись к
стене, он попытался думать, невзирая на головную боль. Этот замок молотком не
разнесешь. Ему понадобится кое-что посерьезнее – придется принести из сарая
кувалду.
«Ну, что теперь?» – подумал Диллард, но на самом деле он уже примерно представлял
себе, что. Он одним рывком преодолел последние несколько ступенек, бросился в
гостиную и схватил со стола рацию.
– Диллард, это они! Та шайка! Они прямо здесь, в Гудхоупе! Что мы будем делать? –
парнишка тарахтел со скоростью миля в минуту, путаясь в словах: все мысли о
соблюдении правил явно вылетели у него из головы. В другой ситуации Диллард
улыбнулся бы его щенячьей панике.
– Очевидцы говорят, их пятеро, или, может быть, шестеро. Они у методистской церкви.
Вот только он пока никуда не ехал. У него тут оставались две девочки, о которых
срочно нужно было позаботиться. Он попал, как, бывало говаривал его дед, «как кур в
ощип». Прикрыв глаза, Диллард потер лоб, пытаясь заставить себя думать. Решил, что
первым делом надо сделать что-то с этой головной болью. Спотыкаясь, он добрел до
ванной, открыл аптечку, и, сшибая пузырьки с лекарствами, добрался, наконец, до
бутылочки с надписью «Имитрекс». Принял, на всякий случай, двойную дозу. Случайно
увидел себя в зеркале, и тут только до него дошло, что он все еще голый.
– Ладно, приоритеты. Какие у нас приоритеты? Все уладить. Это Джесс… этот гребаный
говнюк Джесс. Потому что другого такого шанса его пришить может и не представиться.
А девочки? Ну… Они же никуда отсюда не уйдут, верно? Нет, не уйдут. Это я могу
обеспечить.
Он закончил одеваться, так быстро, как только мог, и со всех ног бросился обратно в
подвал. Передвинул тяжелый морозильник, приставив его к двери в бомбоубежище и
поднялся обратно. На всякий случай задвинул засов на двери, ведущей на лестницу.
Подхватил со стола рацию, в последний раз быстро оглядел комнату. Постарался
убедить себя, что здесь у него все под контролем, по крайней мере, на данный
момент, по крайней мере, пока он не вернется. Пару минут спустя он уже вел
патрульную машину на север, к методистской церкви. И в голове у него была только
одна мысль: убить Джесса Уокера.
* * *
Изабель потянула Лэйси поглубже в тень рядом с лестницей, ведущей к входу в
методистскую церковь. Опустилась на колени рядом с девочкой и посмотрела Лэйси
прямо в глаза.
Лэйси помрачнела.
– Знаю. Я тоже не хочу от тебя уходить. Но надо, что поделать. Поэтому мне очень
нужно, чтобы ты была сильной… за нас обеих. Потому что если ты начнешь плакать, я
тоже заплачу. И тогда они могут меня поймать. И я попаду в переделку.
И только тогда Изабель поняла, сколько мужества было у этой крохи, поняла, что не
будь она сильной, она просто не пережила бы то, через что ей пришлось пройти.
Две женщины, обе сильно за тридцать, обе с избыточным весом и лицами, по которым
было ясно, что повидать им пришлось немало, прошли по дорожке, поднялись по
лестнице и вошли в церковь. Изабель понравился их вид: хорошие, богобоязненные
люди, явно из глубинки, такие, которым – она это чувствовала – можно доверять.
– Лэйси, я хочу, чтобы ты вошла внутрь и представилась этим двум тетям. Помнишь,
что я тебе сказала говорить?
– Что папа и мама у меня умерли. Что какая-то тетя, которую я не знаю, оставила
меня здесь. Что она сказала мне найти кого-нибудь, кто мне поможет.
Девочка обняла ее так крепко, как только может шестилетний ребенок. Изабель
сморгнула слезы, зная, что последнее, что нужно сейчас Лэйси – это увидеть ее
плачущей. Она отпустила девочку, повернула в направлении лестницы и легонько
подтолкнула. Лэйси взобралась по ступенькам, подошла к огромным дверям и замялась,
неуверенно оглянувшись на Изабель. Та кивнула ей и послала воздушный поцелуй.
Приотворив огромную створку, она впустила Лэйси в церковь, а сама быстро заглянула
внутрь. Двойные двери вели из притвора в саму церковь; сквозь забранные витражами
окна до нее доносилась музыка. По церкви ходили люди. Вниз из притвора вела
лестница. И тут ей на глаза попался написанный от руки указатель: «ПОМОЩЬ ПОСЛЕ
РАЗВОДА». Стрелка на указателе указывала влево, на лестницу, и Изабель вдруг
поняла, куда шли те две женщины.
– Тебе сюда, – окликнула она Лэйси, стараясь говорить тихо, и указала на лестницу.
Тут Изабель услышала голоса позади себя и, быстро оглянувшись, увидела еще четырех
женщин, которые шли по дорожке к церкви. Отступать ей было некуда, и, быстро нырнув
в притвор, она схватила Лэйси за руку и быстро повела вниз по ступенькам.
Лестница оказалась короткой, и они, миновав двойные двери, попали в длинный скудно
освещенный коридор. Из коридора вели две двери – одна была закрыта, а вторая,
дальняя – распахнута настежь. Оттуда лился свет, заливая еще один написанный от
руки указатель.
Смех, топот ног: позади них спускались по лестнице люди. Изабель подбежала к первой
двери, повернула ручку. Дверь была заперта. Больше идти было некуда. Она навалилась
на дверь плечом, но та держалась. Она толкнула еще раз, изо всех сил, и услышала,
как затрещал косяк.
Изабель вдруг поняла, что она в ловушке. Она смерила взглядом женщин, преграждавших
ей путь к лестнице, понимая, что ей придется, надеясь на лучшее, прорываться силой.
Вот только она не была уверена, получится ли, особенно, если они попытаются ее
удержать. Все они были крупные, сурового вида особы, все во фланелевых рубашках и
высоких ботинках: жены и дочери шахтеров, крепкие женщины, вырастившие уже по
нескольку детей и видавшие в своей жизни всякое. И как раз тогда, когда Изабель
подумала, что хуже быть не может, по лестнице спустились еще пять женщин, которые
принялись с любопытством заглядывать поверх голов, пытаясь разглядеть ее и Лэйси.
Девушка, стоявшая сзади, бросилась вверх по лестнице. Изабель стало понятно, что ей
надо что-то делать, и быстро. Она отступила от Лэйси.
* * *
Преподобный Оуэн стоял на средней ступеньке приставной лестницы, прижимая к груди
серебряный шар для дискотек размером примерно с баскетбольный мяч.
Преподобный Оуэн уже собрался подняться на верх лестницы, как вдруг до него
донеслись какие-то крики из подвала. Он посмотрел вниз, на внука, и закатил глаза.
В двери ворвалась Синди, столкнувшись при этом с миссис Пауэлл, которая несла
поднос со свечами. Свечи разлетелись по полу.
Каждый год преподобный пытался отговорить их зажигать все эти свечи, и каждый год
миссис Пауэлл и ее «Комитет пенсионеров по украшению храма» настаивали на своем,
утверждая, что свечки на подоконниках – это традиция, как и гирлянды из попкорна. А
старожилы цепляются за свои традиции, как блохи за собачий хвост.
Синди быстро прихлопнула догорающие на полу свечки и вскочила на ноги. Она прямо-
таки задыхалась от волнения. Преподобный несколько напрягся; Синди имела некоторую
склонность к истерикам, и он мысленно приготовился к очередной мелодраме.
Первый вошел, распахнув настежь двойные двери, и решительно прошествовал мимо Синди
и миссис Пауэлл, прямо по центральному проходу. Сатана был гораздо выше, чем
преподобный его себе представлял, семи футов ростом, с торчащими во все стороны
черными жесткими волосами, с черной, как сажа, кожей, с хвостом, с горящими
красными глазами и торчащими изо лба кривыми рогами.
Все замерли, церковь погрузилась в тишину. Даже Синди, казалось, лишилась дара
речи. Все смотрели, широко раскрыв глаза: дети, взрослые, все до единого. На каждом
лице был шок и страх, каждый сделал шаг назад, уступая дьяволу дорогу, но только не
преподобный, только не Оуэн Огастес Элкинс. Нет, сэр. Не ту ты выбрал церковь,
Сатана, не того пастыря! И если дьявол возжелал тут что-то осквернить, решил
сломить веру преподобного и подчинить его своим черным догматам – что ж, его
ожидала хорошая трепка, потому что преподобный был солдатом Божьим. И в первый раз
за двадцать лет преподобный Оуэн почувствовал, как Дух Святой растекается по его
жилам. Преподобный ступил вперед, преграждая дьяволу дорогу.
Преподобный подумал, что ослышался. «Ель? Сатане нужна… елка?» Преподобный понятия
не имел, зачем Сатане понадобилась его рождественская елка, но отдавать ее духу зла
он точно не собирался. Преподобный потряс головой и не двинулся с места.
– Это Йольское древо, – сказал дьявол. – Оно не принадлежит этому дому. С какой
стати ты, священнослужитель, полагаешь, что это приемлемо – насмехаться над Йолем?
Попирать чужую веру?
Преподобный не знал, что и сказать. Йольское древо? О чем это он? «Будь осторожен,
– сказал он самому себе, – враг человеческий коварен. Он пытается вывести тебя из
равновесия, только и всего, – и он услышал свои собственные слова: – Мы не должны
позволять Дьяволу взять над собой верх».
– Да как ты смеешь бросать вызов Господу нашему в его собственном доме? Бог этого
не потерпит. Во имя Господа всемогущего, я изгоняю тебя! Изыди, Сатана! Изыди!
Преподобный поднял повыше зеркальный шар, думая, если понадобится, швырнуть его в
Нечистого.
– Гореть? Разить? Наказывать? Почему же это твой бог так нетерпим? Так ревнив?
Почему вообще бог должен быть только один? Неужели в мире нет места для многих?
– Что?
– Почему… Да каждый ребенок в воскресной школе знает ответ на этот вопрос. Это же
первая заповедь: «Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим».
– Ты не ответил на мой вопрос. Какой в этом вред? С самых древних времен человек
искал защиты у многих богов, пребывал в гармонии со всеми дикими духами природы.
Это же очевидно – чем больше богов приглядывают за тобой, тем лучше. Разве нет?
– Я не отрину Господа моего, если ты просишь меня об этом. Иисус – мой Спаситель, и
я не собираюсь становиться заблудшей овцой.
Тут плечи дьявола несколько поникли, и преподобный Оуэн понял, что победа на его
стороне, что Сатана уже готов сдаться перед Святым Духом.
– Глупый человек, никто не просит тебя никого отринуть. Только открыть твое сердце.
Пригласить их всех в твой дом.
Преподобный постоял еще немного на месте, не очень понимая, что, собственно, только
что произошло. У него уж точно не было чувства, что он только что прошел великое
испытание своей веры, что поставил Сатану на место. Если уж на то пошло,
единственное, что он сейчас чувствовал, – это раздражение. А долговязое чудовище
тем временем принялось трясти и раскачивать их елку, да так, что игрушки и
украшения летели во все стороны, в разбиваясь вдребезги о стены и пол. «Да на что,
в конце концов, сдалась ему эта елка?»
– НЕТ! НЕТ! НЕТ! – заорал преподобный Оуэн и швырнул в дьявола зеркальным шаром для
дискотек. Шар ударил чудовище в затылок и разлетелся вдребезги о рога. Дьявол
пошатнулся, но не упал. Он помотал головой, вытряхивая из гривы осколки зеркального
стекла, повернулся и обратил на преподобного взгляд узких, пылающих злобой глаз.
– ПОЖАР! – заорала Синди во всю силу своих исключительно мощных легких. – ПОЖАР!
ПОЖАР!
* * *
Офицер Робертс услышал крики еще за квартал. Он нажал на газ, еле вписавшись в
поворот, и как ошпаренный влетел на стоянку возле церкви. Он ехал, как ему и было
сказано, без сирены и без мигалки, чтобы сохранить элемент неожиданности, но,
глядя, как люди толпой валят из церковных дверей, он подумал, что большой разницы в
любом случае не было бы.
Ноэль глянул в сторону улицы, надеясь увидеть патрульную машину шефа. Диллард велел
ему не высовываться, но людям нужна была помощь, и ситуация быстро выходила из-под
контроля. Он взял рацию.
– Шеф, я на месте. У нас тут экстренная ситуация. Какие будут указания? – подождал
несколько секунд, которые тянулись, как вечность, и опять нажал кнопку микрофона. –
Шеф. Прием.
Ничего.
– Дежурная, у нас тут код десять… Десять… – в мозгу у него вдруг сделалось совсем
пусто, все коды начисто вылетели из головы. – У нас тут пожар. Церковь методистов в
Гудхоупе… Возможно, опасные преступники, – он вдруг услышал, как он частит,
высоким, взволнованным голосом, и заставил себя говорить помедленнее. – Черт, у нас
тут полный набор! Высылайте пожарных и спасателей… И немедленно дайте знать шерифу!
Он получил подтверждение, что помощь уже в пути, и тут рация опять щелкнула. Сквозь
разряды статики послышался спокойный, размеренный голос Дилларда:
– Держись. Пересекаю Первую. Почти на месте.
Ноэль начал было что-то отвечать, но тут же забыл, что, собственно, он хотел
сказать, потому что на ступенях церкви появилась огромная рогатая фигура, которая
тащила за собой рождественскую елку, а на плече несла какого-то человека. Описание
подозреваемого совпадало в точности, сомнений не было. Рогатый снял человека с
плеча и небрежно плюхнул его в снег, и тут Робертс признал человека – это был
преподобный Оуэн. Вид у него был несколько растерянный, но в остальном он,
казалось, был в порядке.
Офицер взял подозреваемого на прицел – человек это был, зверь, или кто там еще – и
постарался унять дрожь в пальцах.
– Боженька, сделай, пожалуйста, так, чтобы Диллард притащил сюда свою задницу как
можно скорее!
* * *
– Какого черта там, наверху, происходит? – спросила женщина в охотничьей куртке.
Секунду спустя они услышали крики, визг и топот ног. У Изабель уже имелись кое-
какие догадки. «Ой, черт. Крампус. Что же ты теперь натворил?»
– Стойте! Погодите! – закричал кто-то. – Вам всем нужно сделать шаг назад, – это
была женщина, которая стояла позади Изабель, та, в простом платье. Она шла по
коридору к женщинам, толпившимся у дверей. – Сохраняйте спокойствие. Вам нужно
сохранять спокойствие.
По крайней мере дюжина женщин выбежали из комнаты в дальнем конце коридора и теперь
неслись прямо на нее. Лэйси была прямо у них на дороге. Изабель рванулась к ней, но
у нее не было и шанса. Женщина, та, что в платье, схватила Лэйси и втолкнула ее в
неглубокий дверной проем перед запертой дверью. Женщины пронеслись мимо. Что
случилось дальше, Изабель не поняла, но ее вдруг протащило по коридору, сшибло с
ног, и она оказалась на полу, в самой давке.
Воздух сделался спертым, и все кашляли от дыма, от чего паника только росла.
Изабель вдруг обнаружила, что задыхается, что ей трудно набрать в легкие воздуха.
Потом она услышала свое имя: кто-то звал ее глубоким, низким голосом, раскатившимся
над головами кричащих и плачущих женщин. Следом раздался треск дерева, и темноту
коридора прорезал луч света. Опять треск, полетели щепки, и кто-то просто вырвал
огромный кусок двери снаружи, дернув ее на себя. И тут она его увидела – горящие
глаза, силуэт, не узнать который было невозможно. Ухватив дверь своими огромными
руками, Крампус взревел и дернул что есть силы. Рама с треском лопнула, одна из
створок оказалась вырвана с корнем и с грохотом рухнула на ступеньки.
Повелитель Йоля стоял над ними, огромный и ужасный, а за ним толпились Бельсникели.
Крампус по очереди выдергивал женщин из толпы и ставил на лестницу, где их
подхватывали Бельсникели и вытаскивали на улицу из смертельной ловушки.
– Изабель! – орал Крампус, и в его голосе звучала чуть ли не паника. – Где ты?
Они вышли на свежий воздух, в ночь. Изабель вдохнула полной грудью; никогда еще
воздух не казался ей слаще. Вокруг курился дым; угли и пепел сеялись на снег.
Изабель увидела высокую, рогатую фигуру Крампуса на фоне адского зарева, в
окружении его Бельсникелей, и ей поневоле пришел на ум Сатана и его черти.
– Пойдем, – позвал Крампус. – Найдем козлов Йоля, пока они не убрели куда-нибудь.
На стоянке толпился народ, и Изабель повела было женщину и Лэйси в том направлении,
но тут на стоянку, чуть не сбив двоих зевак, влетела полицейская машина. Она резко
затормозила рядом со второй патрульной машиной. Изабель резко остановилась,
опустилась на колени и быстро поцеловала Лэйси в щеку.
– Пусть с тобой тоже все будет хорошо, – сказала Лэйси и обняла ее в ответ.
* * *
Шеф полиции Диллард Дитон выпрыгнул из машины, чуть не забыв взять с собой
пистолет, нырнул обратно и быстро подхватил его с сиденья.
– Где они? – спросил Диллард уже на ходу, быстро шагая к горящей церкви.
– Ну, да. Я был обязан. Мы же вне городской черты. Вне нашей юрисдикции.
Ноэль кивнул и пошел обратно на стоянку с видом побитого щенка. Правда была в том,
что Диллард собирался пойти и застрелить Джесса прямо на месте. И уж конечно, ему
совершенно не было нужно, чтобы офицер Бойскаут ошивался поблизости, пока он будет
этим заниматься – ему вообще не нужны были свидетели.
«Вот черт. Именно то, чего мне сейчас не хватало. Вашу мать! Надо найти парня как
можно скорее».
Пробираясь в дыму, Диллард загнал в ствол патрон. Заметил на снегу отпечатки – пять
или шесть пар, завернул следом за ними за угол церкви, где следы оборвались у
смятой и брошенной в снег газеты. Здесь он обнаружил какие-то глубокие колеи и
свежий навоз – похоже на олений или, может быть козий, уверенности у него не было.
Зато была уверенность в том, что смысла в этом всем не было ровно никакого. Подними
он в этот момент голову, он бы увидел сани, запряженные двумя крупными козлами,
сани, направлявшиеся на восток, к холмам, но тут его внимание отвлекли огни
мигалки. Это был шериф, который как раз въезжал на стоянку.
Диллард потер переносицу, пытаясь заглушить медленно растущую позади глаз боль.
Внезапно он почувствовал себя страшно усталым и страшно старым.
Глава шестнадцатая
У Хортона
Джесс смотрел на Крампуса, который, в свою очередь, не сводил взгляда с пластиковой
горки и игрушек, валявшихся на заднем дворе маленького ранчо неподалеку от
Уайтсвилля. Крампус глядел на игрушки – ни единого слова, ни даже его обычного
пыхтения – вот уже двадцать минут. Так долго, что Джесс уже подумал, что тот вообще
не собирается вылезать из саней.
Вся их команда примолкла: каждый погрузился в свои собственные мысли, или, может,
все размышляли над тем, что случилось в церкви. Или, как он сам, пытались понять,
как вообще они оказались здесь, с этим странным, взбалмошным созданием. Джесс
быстро терял надежду на то, что все это когда-нибудь кончится… Что вообще есть
какой-либо выход.
Они уже успели нанести визит в два дома, и оба раза все прошло сравнительно гладко,
но… без огонька, что ли. Только подумать, Крампус прошел мимо пластикового Санты,
выполненного в полный рост, и не разбил его. У Джесса было впечатление, что
Повелитель Йоля действует почти механически, и даже его обычная речь, обращенная к
детям, была какой-то тусклой. Джесс не мог отвязаться от ощущения, что он находится
на тонущем корабле, вот только спрыгнуть за борт никак нельзя. Обменявшись
взглядами с Изабель, он поднял брови и пожал плечами. Изабель пожала плечами в
ответ. Спустя долгую секунду она прочистила горло и мягко сказала:
– Он прав, – пробурчал Крампус. – Нужды больше нет. Боюсь, все было зря. Мир не
хочет вспоминать, а теперь, похоже… мое время на исходе.
– Знаешь, – ответил тот неожиданно сухо, – иногда ты забываешь, что я здесь не ради
забавы. Я – его узник… Его раб. Честно говоря, мне вообще плевать, если со старым
козлом что-то случится.
Чет кивнул.
– Аминь, бро.
Крампус уронил на крыльцо мешок и пучок розог, взял открытку и раскрыл ее, так,
чтобы они все могли видеть. Руки у него тряслись. Внутри было написано следующее:
«СЧАСТЛИВЫХ СВЯТОК, КРАМПУС! МЫ ОЧЕНЬ ХОРОШИЕ ДЕТИ. С ЛЮБОВЬЮ, МЭРИ И ТОДД».
– Спасибо, – прошептал он. – Спасибо вам за ваши подношения, – тут он вытер глаза и
Джесс вдруг понял, что чудовище плачет. – Награда, – сказал Крампус. – Им
полагается награда. Джесс, добудь-ка несколько монет.
– Достань их ты. У меня руки заняты, – сказал Крампус, не отводя взгляда от конфет
у себя в ладонях. Он держал их так, будто это были драгоценные камни.
Джесс открыл мешок и замялся. Крампус же вроде говорил, что монеты эти лежат в
каком-то месте типа ада? Джесс не был уверен, что ему хочется совать руку в ад…
какой бы то ни было. Все остальные смотрели на него и ждали. Он вздохнул, подумал о
треугольных монетах и сунул руку в мешок. И почувствовал промозглый холод, больше
похожий на озноб от страха, нежели на изменение температуры. Холод пробирал до
самых костей, пощипывал пальцы: неприятное, почти болезненное ощущение, от которого
почему-то заломило зубы. Джесс попытался сосредоточиться на монетах; ему хотелось
покончить с этим как можно скорее. Его рука наткнулась на что-то, что-то хрупкое и
мягкое – будто давно уже сгнившее. А потом что-то притронулось к нему: совсем
легкое, ласковое прикосновение, будто шелком по коже. Вскрикнув, Джесс выдернул из
мешка руку.
Крампус фыркнул.
– Конечно. Мертвецы. Но не бойся, они не могут причинить тебе вреда. Они всего лишь
призраки… Потерянные, забытые души, те, что не могут найти дороги домой.
Джесс глянул в курящиеся, туманные глубины мешка, и ему показалось, будто он что-то
услышал – чьи-то рыдания.
Звук был совсем тихим и доносился будто из страшного далека, но ошибки быть не
могло – он это слышал. По спине у него пробежал холодок, и он вздрогнул.
– Это будут очень счастливые детишки, – сказал он. – Может, купят себе на это
неплохую тачку.
Крампус раздал всем Бельсникелям по конфете, а для себя приберег красный леденец на
палочке. С минуту он глядел на него, будто человек, которому попалась давно забытая
фотография из детства, потом снял обертку и сунул конфету в рот.
– Наше дело здесь сделано, – сказал он и направился обратно к саням. Джесс заметил,
что походка у него стала пружинистой, будто на каждом шагу он еле удерживался,
чтобы не подпрыгнуть. Повелитель Йоля легко скакнул в сани, поглядел еще раз на дом
и кивнул. Лунный свет сверкнул, отразившись от его широкой улыбки.
* * *
К следующим нескольким домам Крампус шел чуть ли не вприпрыжку, весело размахивая
хвостом. Еще немного, и можно было бы подумать, что он им виляет. Он больше не
таился, нет, он входил в дом, громко, во всеуслышание желая всем счастливых святок.
Бельсникели спешили поскорее утихомирить встревоженных родителей, а Крампус тем
временем пугал и завораживал детей своими дарами и рассказами. В одном из домов
хозяин выпалил в них из обоих стволов своего обреза и почти наверняка бы убил
Вернона, не успей Чет повернуть в сторону дуло. Они летали от дома к дому, скользя
над самыми верхушками деревьев, и Крампус громко приветствовал каждого, кого они
видели внизу, и поздравлял с Йолем. Джесс вскоре уже потерял счет домам, которые
они успели облететь.
Где-то далеко уже за полночь они услышали музыку, когда пролетали над пустынным с
виду шоссе, в глубине края холмов. За поворотом оказалось какое-то здание, стоявшее
немного в стороне от шоссе. Под неоновыми вывесками с рекламой пива было
припарковано несколько машин, легковых и грузовиков, и пара мотоциклов. Крампус
сделал над заведением круг, наблюдая за компанией гуляк, которые, спотыкаясь и
дурачась, как раз заходили внутрь.
Джесс разглядел вывеску – «У Хортона» – и вдруг вспомнил это место. Он как-то раз
здесь играл, уже довольно давно. Ему припомнилось, что публика здесь был та еще:
это было одно из тех мест, где сцена была обнесена проволочной сеткой, чтобы в
музыкантов не кидали бутылками.
– Это что, пиршественный зал? – спросил Крампус. – Или, быть может, таверна?
Крампус кивнул.
– Если оно пойдет хотя бы вполовину так, как оно пошло в церкви, веселье нам
обеспечено, это точно.
– Нет! – простонал Вернон. – Нет у него никакой публики. Это будет еще одна
катастрофа.
* * *
Хортон Уайт стоял за стойкой. На стене, над бутылками с бухлом, висел плакат Нила
Даймонда[15] с автографом, адресованным лично ему, Хортону. Рядом висел плакат
Хэсила Эдкинса, тоже подписанный. Старину Хэсила в округе Бун обожал стар и млад,
чего Хортон не мог сказать о Ниле. Просто народу было наплевать на старого хрипуна,
и мало кто стеснялся лишний раз напомнить об этом Хортону. Но Хортон снимать плакат
не собирался, потому что ему нравился Нил Даймонд, и даже очень, а еще потому, что
это был его бар, и он мог вешать на стенку чей угодно портрет, нравится это кому,
или нет. Конечно, если народ не примется покупать выпивку, да поскорее, то вскоре
это будет совсем не его бар, а просто еще один раздолбанный балаган у дороги.
Первое число месяца неумолимо надвигалось, а Хортон и понятия не имел, откуда взять
денег на аренду. Он знал, что опять протянуть с этим не выйдет: Генерал еще в
прошлый раз предупредил, что просто взорвет всю лавочку к чертям собачьим.
Обычно между Рождеством и Новым годом у него собиралось довольно много народу, и он
рассчитывал на эти дни в финансовом плане. Но в этом году все пошло по-другому,
особенно сегодняшней ночью. Человек тридцать собралось, не больше, где-то вполовину
меньше, чем обычно. И, что самое худшее, никто ничего не покупал. Повара Хортону
пришлось отпустить еще в прошлом месяце, и теперь ему приходилось управляться в
баре, одновременно принимая заказы. Но нельзя сказать, что за его пригорелой
картошкой фри и хот-догами из микроволновки выстраивались очереди.
Он оглядел унылые лица, нависшие над стойкой. Настроения никакого, все какие-то
вялые, то ли подавленные, то ли задолбанные, и даже музыканты не попадали в ритм –
все время лажали. В этом, конечно, не было ничего особенного, но поражал тот факт,
что всем вокруг было плевать. Ни возмущенных воплей, ни призывов сдать музыкантов
на мыло. И уж точно никто не швырялся бутылками. На танцполе было всего двое, Марти
и Линн, которые, как обычно, танцевали друг с другом, поскольку никто из мужиков с
ними танцевать не собирался.
Помимо горстки байкеров, в баре сидели одни завсегдатаи: Расти, Джим, Торнтон, ну,
и те ребята с мельницы. Том Маллинз явился со всеми четырьмя своими братьями, и
Хортон поначалу слегка занервничал, поскольку проблемы следовали за этой семейкой
по пятам, как голодный щенок. Но даже Том был сегодня какой-то тихий – сидел себе,
посасывая – а не хлебая – пиво, и играл в бильярд с этой пацанкой Кейт из Гудхоупа.
Байкеры, заняв один угол, общались, по большей части, между собой. Хортон учуял
травку, и хотел было попросить их заниматься этим делом снаружи, и не потому, что
это его хоть как-то беспокоило, нет – просто тогда бы они немного больше пили, – но
он этих ребят совсем не знал, а мутить воду ему не хотелось. Ему хотелось, чтобы
кто-то другой замутил хоть что-нибудь, и покрепче, чтобы хоть немного взбодрить
атмосферу.
– Черт, – сказал Хортон, обращаясь к шеренге мрачных лиц по другую сторону стойки.
– Что, кто-то умер, а я об этом не знаю? Или, может, почта забыла разослать пособие
по безработице?
Открылась дверь; Хортон даже взгляда не поднял – по крайней мере, пока не увидел,
какое лицо вдруг стало у Люси Дафф. Какой-то мужик – очень высокий – вошел в бар
вместе с порывом холодного ветра с улицы. В баре было темно, но не настолько, чтобы
Хортон не углядел, что изо лба у мужика торчат настоящие рога.
– Ну, чтоб меня конем это самое по самое не балуйся, – сказала Люси; язык у нее
слегка заплетался. Она подтолкнула локтем свою подружку Нелли. – Эй, Нелл, зацени-
ка вот этого.
Вслед за рогатым в бар вошли еще шестеро, все в каких-то исторических костюмах,
лица вымазаны черным. На некоторых из них были шкуры и маски с рогами. Но что
насторожило Хортона, так это их глаза – они как-то странно отражали свет, а в тени
вспыхивали оранжевым огнем.
«Это что, шутка? – подумал Хортон. – Кто-то, наверное, решил меня разыграть, потому
как я не припомню, чтобы мы тут собирались устраивать костюмированную вечеринку».
Тут он заметил приличных размеров мешок; тот, высокий, передал его одному из своей
шайки, такому худощавому, сказал ему что-то на ухо и указал в сторону стойки.
«Твою ж мать, – только тут до Хортона дошло, зачем им понадобилось носить костюмы и
маски. Они же собираются его ограбить. Хортон быстро шагнул к морозильнику и
положил руку на обрез, который лежал у него под стойкой. – Они что, совсем
сбрендили? Они хоть понимают, что тут за народ, с кем они связались?» По прикидкам
Хортона, половина его клиентуры в данный момент имела при себе огнестрельное
оружие, а у остальных были ножи, либо какие-то еще средства самообороны. Мужики
здесь были суровые, да и женщины тоже, и драки избегать никто точно не будет.
Хортон не сомневался: если кто-то из этих идиотов решит вытащить пушку, он
немедленно превратится в решето.
Дэн сидел рядом с Люси. Половину времени во Вьетнаме Хортон провел рядом с Дэном, и
знал, что тот никуда не ходит без своей пушки, а еще знал, что спину тот прикрывать
умеет. Дэн заметил, что у Хортона рука под стойкой, покосился на дверь и быстро
протрезвел. Развернувшись, он сунул руку в карман пиджака.
Тот, худощавый, с мешком, подошел к концу стойки. Вблизи он выглядел еще более
чудно, чтоб не сказать хуже. Этот его грим и странный огонь в глазах казались очень
реалистичными. Хортон и понятия не имел, как такое вообще возможно. Может, какие-то
новые контактные линзы?
– Эй! – сказал худощавый. – Вот это да! Ребята, погодите-ка секундочку. Это не то,
что вы подумали.
Мужик кивнул, а потом вдруг проделал такую штуку: закрыл глаза, будто о чем-то
очень сильно задумался. Хортон решил, что, может, он под кайфом, или что еще. Он
быстро покосился в сторону остальной шайки, зная, что, если они собираются вступить
в игру, это будет именно сейчас. Вот только они не двинулись с места, даже в их
сторону не посмотрели. Просто стояли и глазели на музыкантов, как ни в чем не
бывало.
– Ну, это зависит от того, что у тебя в руке, – сказал Дэн. – Верно?
Худощавый медленно вытащил из мешка руку, и вместо пистолета у него в горсти были
какие-то тусклые треугольные монеты. Он положил их на стойку.
Хортон было присоединился к нему, но тут вдруг приметил, как блестят эти монеты. Он
шагнул поближе, наклонился их рассмотреть. Хортону довелось в свое время мыть
золото – вместе с дедом, в холмах. Он знал, как выглядит настоящее золото – на вид,
на ощупь, на вкус. Он взял одну из монет, взвесил ее на ладони, прикусил. У него
перехватило дыхание.
– Ну, будь я проклят, Дэн. Они настоящие!
На стойке перед ним лежало семь монет – более чем достаточно, чтобы скупить все
пиво, да и вообще все бухло в этой лавочке.
– Если вы позволите мне сунуть в мешок руку еще раз, смогу еще немного добавить.
– Что? – переспросил Хортон, который все еще не мог прийти в себя от количества
золота, валяющегося у него на стойке. – А, да, сынок. Давай, валяй. Ни в чем себе
не отказывай.
Хортон кивнул:
Он положил обрез обратно под стойку, быстро смахнул монеты со стойки на барное
полотенце и завернул как следует, подальше от любопытных глаз. Его поразило, какими
они были тяжелыми. «Вот черт, – подумал он. – Да это покроет аренду на год вперед.
Может, еще и на отпуск хватит, или даже на парочку». Он припрятал сверток под
морозильником, там, где он точно не пристанет ни к каким липким лапам.
Нелли, которая весь вечер нянчила единственное пиво, застенчиво улыбнулась Хортону.
– Ага, мне тоже, – сказала Люси. – Двойной, – она окинула худого внимательным
взглядом. – Да кто вы, ребят, на хрен, такие?
Тот улыбнулся.
* * *
Джесс кивнул Крампусу и показал ему большой палец. Тот кивнул в ответ и направился
к сцене прямиком через танцпол. Две женщины прекратили танцевать и уставились на
него. Джесс подтянул себе табурет и сел. Он не знал, что там задумал Крампус, и не
был уверен, что хочет это узнать.
Чет, Вернон и Изабель тоже подошли по одному и уселись на табуреты рядом с Джессом.
Двое шауни предпочли остаться в тени. Они не отрывали глаз от Крампуса и явно
чувствовали себя здесь не в своей тарелке.
Сцена – или, скорее, помост, потому что высотой она была не больше фута – была
увита рождественскими гирляндами, а по сторонам висели, медленно вращаясь, пары
ламп направленного света: желтые, зеленые, алые лучи скользили по Крампусу,
добавляя его внешности драматического эффекта.
До Джесса вдруг дошло: никто не понимал, что среди них – настоящее чудовище. Они
явно считали, что это костюм. Джесс понадеялся, что так оно и останется, и они
смогут уйти отсюда без того, чтобы в кого-то из них пальнули или пырнули ножом.
– Прошу, выслушайте меня… Потому что я буду говорить, – и его голос немедленно
заставил всех умолкнуть: глубокий, гулкий, завораживающий. Голос бога. Крампус
подождал, пока стихнут смешки, и бар медленно погрузился в тишину.
– Ну, так давай, говори! – крикнула полная женщина, сидевшая у стойки. – Я тут всю
ночь сидеть не собираюсь.
Крампус устремил на него тяжелый взгляд своих пронизывающих глаз, который ясно
давал понять, что сказанного он не забудет.
И люди вокруг начали кивать – они явно купились. На их лицах Джесс увидел то же
воодушевление, что и на лицах у шауни. Нельзя было не признать – настроение
Повелителя Йоля было исключительно заразительным: казалось, даже воздух был
наэлектризован.
Какой-то старик, сгорбленный и худой, как жердь, в жеваной бейсболке поверх длинных
седых волос, сощурился на Крампуса и крикнул:
– Кто угощает?
– За Крампуса!
Повелитель Йоля выпил свое пиво, а потом еще одно, и еще, и еще.
– Ну, – сказал Чет, – я не собираюсь тут рассиживать и смотреть, как они тут
выпивают все до последней капли.
Повелитель Йоля подхватил двух женщин, сидевших у стойки, взял их под руки и
принялся с ними отплясывать. Обе дамы радостно вопили, а толпа начала ухать в такт,
и вскоре к ним присоединились и другие женщины. Крампус начал менять в танце руки,
переходя от одной к другой – что-то вроде кадрили пополам с джигой. Все радостно
завопили. Музыканты завели «Мьюлскиннер блюз», все убыстряя темп. Они играли, как
бешеные, все больше народу выходило на танцпол, и вскоре он уже был полон людей,
мужчин и женщин, которые гикали, ухали, скакали, топотали и вообще всячески валяли
дурака.
Пиво лилось рекой (в том числе и на пол), падали столы и стулья, но надо всем шумом
и гамом парил вдохновенный, раскатистый хохот Крампуса: глубокий, теплый звук,
пробиравший до самого сердца. Джесс никогда прежде не наблюдал Повелителя Йоля с
этой стороны, и ему вдруг подумалось, что настоящий Крампус именно таков – Крампус
древности, дикий и великий дух Йоля, который зажигал людские сердца, помогая
человечеству пережить самые темные ночи первобытных времен, согревал души, давая
силы бороться с самыми суровыми зимами. Джесс легко мог представить себе рогатую
фигуру, танцующую ту же самую джигу между общинными домами доисторического
поселения. Он прямо видел, как люди впитывают исходящую от Крампуса энергию, а он –
подпитывается от них. И только сейчас он понял, почему оставленная в ботинках
горсть конфет так много значила для Повелителя Йоля. Больше чего бы то ни было
Крампус нуждался в пастве, которую нужно было направлять, защищать и вдохновлять.
Джесс вдруг поймал себя на том, что улыбается и притопывает ногой в такт –
настолько заразительным было царящее вокруг веселье.
– Ну, будь я проклят, – проворчал Чет. – Какое у всех расчудесное настроение. Я-то
надеялся, что старый козел схлопочет пару пуль в живот, а он скачет тут, как олень.
– Всецело с тобой согласен, парниша, – сказал Вернон. – Кто бы мог подумать, что
горсти сластей будет достаточно, чтобы старина Высокий-и-Злобный воспрянул духом.
– Для Крампуса это было гораздо большее, чем просто конфеты, – сказала Изабель. –
Мне кажется, для него это было подтверждением, что его дух по-настоящему вернулся в
этот мир.
– Потанцуем?
Изабель просияла.
– А то! – она подцепила его под локоть, и они, уже приплясывая на ходу, двинулись к
танцполу.
– Видал?
– Видал – что?
– Вон там. Тот парень в красной бандане, – Джесс указал в сторону бородатого
байкера со внушительным пивным брюхом, который с энтузиазмом откалывал коленца на
танцполе. – С тех пор как ты вошел, он не сводит с тебя глаз.
– И? Ты это к чему?
– Пошел на хрен, Джесс. И почему тебе всегда надо быть такой задницей?
– Как же я скучаю по Триш, – сказал Чет, и вид у него был совершенно несчастный. –
Хотелось бы мне, чтобы она была здесь, и мы могли бы потанцевать.
Джесс вздрогнул, услышав, как Чет произносит вслух его собственные мысли, но тут
заметил, с какой тоской Чет смотрит на танцующие пары – понять его было несложно.
Джесс кивнул, сделал долгий глоток из своей кружки и с головой погрузился в мысли о
том, что он сделает, если когда-нибудь освободится.
Тут вдруг перед ним вырос Крампус с гитарой в руке. Джесс сморгнул, будто
проснувшись. Крампус протянул ему гитару.
– Ну, я-то знаю, – сказал Крампус. – Ты веришь в музыку. Она у тебя в самом сердце.
– Джесс, если ты сейчас встанешь и сыграешь мне пару песен, тогда – я даю тебе свое
честное слово – мы оставим это место, поедем и убьем этого плохого человека.
Еще секунду Джесс вглядывался ему в лицо. Было ясно, что Крампус верит в то, что
говорит, и Джесс решил, пока этого достаточно – тем более, никаких других
перспектив у него не было. Он встал и взял гитару. Обошел танцпол и подождал сбоку
от сцены, пока музыканты не закончат очередную песню. Когда это произошло, он
спросил, не хотят ли они сделать небольшой перерыв, попить пивка. А потом поднялся
на сцену.
На него устремились все глаза, и у него немедленно появилась уверенность, что они
видят его насквозь, видят, что он тут просто не на своем месте. Джесс накинул
ремень на плечо, пробежал пальцами по струнам, подкручивая колки, притворяясь,
будто настраивает гитару, хотя на самом деле приводил в порядок свои нервы. Он
поправил микрофон и обвел взглядом толпу, не в силах стряхнуть чувство, будто ему
нечего делать на сцене. Потом сглотнул, начал было что-то говорить, и тут же
начисто забыл, что это было.
– Ты петь собираешься, или просто будешь стоять и пялиться, как баран на новые
ворота? – крикнула какая-то женщина, и все рассмеялись.
– Мне хотелось бы… поделиться с вами одной песней… – заикаясь, выговорил Джесс. –
Один пустяк, который я сочинил не так давно. Называется… «Ночной поезд».
У Джесса заныло в груди. «Да кого я пытаюсь одурачить?» Он заставил себя начать
заново, извлек из гитары еще пару неверных нот, но в этот раз продолжил играть.
Сначала пальцы плоховато его слушались, но он знал: проблема не в этом. Он начал
петь, и голос у него звучал так себе, он это слышал, видел по их лицам.
Люди качали головами, зажимали уши и смеялись, смеялись над его музыкой. Джесс
поймал взгляд Крампуса, который наблюдал за ним, сидя у бара, глядя на него
внимательным, пронизывающим взглядом. И тут он заговорил, и, хотя Джесс никак не
мог его слышать за шумом толпы, он услышал. Скорее даже, почувствовал – самым
нутром:
Это была какая-то чушь, но Джесс закрыл глаза и постарался забыть о толпе,
сосредоточиться на музыке. Ропот толпы стал тише, угас, и вот остались только они
вдвоем – он и гитара, будто дело было у него в комнате. Напряжение исчезло, пальцы
снова стали гибкими и ловкими, и он начал петь, петь по-настоящему.
Это была быстрая, живая песня про одного мужика, который сбежал от своей злющей,
как черт, бабы. И где-то минуту спустя музыка будто ожила, и каждая нота звучала
так ясно, что Джесс почти мог ее видеть. Музыка текла сквозь него, и казалось,
будто он скорее творит заклинание, чем музыку, и он бил по струнам так, будто хотел
их порвать. Он закончил первую песню и сразу же начал вторую, потом третью. Это
было прекрасно – будто кто-то вытащил вату из его ушей, и он в первый раз услышал
свою собственную музыку, свой собственный голос. Может, дело было в той магии,
которой Крампус окутал бар, или в его собственных обостренных чувствах Бельсникеля,
а может, и в том, и в другом понемногу. Важно было одно: ему ужасно нравилось то,
что он слышал. Он решил, что песни его, в сущности, были совсем неплохи.
Джесс открыл глаза и увидел, что публика была того же мнения. На него больше не
шикали, а глядели во все глаза, отстукивая ритм, танцуя в такт его песне. Никогда
раньше он не чувствовал подобного единения с людьми – будто он мог прикоснуться к
их душам. Он заметил, что Крампус ухмыляется ему, и понял, что Повелитель Йоля был
прав, что бросить музыку он мог с тем же успехом, что и бросить дышать. Без воздуха
он не смог бы выжить, а без музыки – по-настоящему жить. Он притоптывал ногой в
такт музыке, выкрикивая слова, он пел и пел, и его голос был необычайно чистым и
сильным, и музыка поднимала его все выше и выше.
В какой-то момент Джесс, должно быть, присоединился к танцующим, потому что вдруг
обнаружил себя в толпе, в море тел, будто во сне. К барабанам присоединились
выкрики танцующих, и не только человеческие – он расслышал блеянье, ржание, рычание
и ворчание. Он услышал биение собственного сердца, а потом – сердца всех, кто был
вокруг него, и все они звучали в такт все тому же ритму. Джесс вдруг понял, что он
слышит вовсе не барабаны, а пульс самой жизни, пульс Матери-Земли. И этот пульс
бился в нем, как самая чистая, самая высокая радость, и он теперь так ясно видел,
что он – часть этого ритма. Что он – не чужак, он свой. И в его груди поднялась
волна всеобъемлющей любви к тем, кто был рядом, к жизни, ко всему живому.
Сердечный ритм все гремел в ушах, и танцующие, разорвав хоровод, начали плясать
друг с другом, прижимаясь, сплетаясь телами. Казалось, в зале становится все больше
народу, и на многих были костяные ожерелья, а другие были и вовсе обнаженными; кто-
то был в масках, а кто-то – с ног до головы расписан красками и пеплом. В какой-то
момент Джесс нашел себя в объятиях женщины; его руки – на ее потных, обнаженных
бедрах, ее язык – у него во рту. Она благоухала жимолостью, а уши у нее были
заостренные, и – тут он сморгнул – на голове у нее росли маленькие оленьи рожки.
Повернувшись в танце, она исчезла в толпе, и секунду спустя он держал за передние
копыта какого-то козла, кружась вместе с ним, и существо хохотало, а его желтые
глаза искрились весельем. Джесс рассмеялся вместе с ним.
За пределами круга танцующих, в самой глубине теней, Джесс разглядел еще фигуры,
очертания существ, каких ему раньше видеть не приходилось, и все же какая-то
глубинная его часть их распознала. Он содрогнулся. Их тоже, похоже, притягивал
ритм, но – Джесс это почувствовал – по совершенно иным причинам. Тени глазели на
него с упреком, но ни одна не решалась пересечь границу светового круга, и они
отскакивали, будто от боли, всякий раз, как Крампус смеялся или гулко ухал.
Крампус опять запел, и все принялись подтягивать, глотая пиво, крича и свистя,
кружась друг вокруг друга, все – опьяненные духом Крампуса. Джесс и понятия не
имел, как долго все это продолжалось, знал только, что в какой-то момент его
срубило – он то ли заснул, то ли потерял сознание.
* * *
Кто-то тряс его за плечо. Джесс проснулся и увидел над собой усмехающееся лицо
Крампуса. Огляделся – вокруг были сонные, храпящие люди. Они лежали повсюду: кто-то
свернулся, обнявшись, прямо на танцполе, кто-то повис на стойке, на столах,
расположился на лавке. Он поискал взглядом женщину с рожками, но ее и след простыл,
как и диких, расписанных краской людей, да и всех остальных странных созданий.
– О, да. Готов.
Остальные Бельсникели уже сидели в санях. Вид у них был изнуренный, но довольный,
даже у Вернона.
Джесс открыл было рот, чтобы сказать об этом остальным, когда заметил трех оленей,
стоявших рядом с медведем. Потом огляделся кругом, увидел еще оленей, другого
медведя, енотов, лису, кроликов – и еще кучу разных других зверей. Все они
собрались вокруг бара. А еще он заметил, что снег вокруг бара растаял, обнажив
широкую полосу влажной земли. Здесь и там из почвы выглядывали пучки молодой
травки, на ближайших деревьях проклюнулись листья; кое-где были даже видны только
что распустившиеся цветы.
Глава семнадцатая
Гнев Божий
Крампус приземлил сани позади их церквушки. Гери и Фреки уже ждали их на заднем
крыльце. Бельсникели кое-как выползли из саней и, поддерживая друг друга, двинулись
к дому. Крампус взошел на крыльцо, бросил мешок на ступени и остановился на минутку
потрепать волков по загривкам.
Изабель растопила печку, а Вернон, Чет и двое братьев тем временем добрались до
своих лавок и рухнули. Но не Джесс: тот принялся рыться к коробке, где у них лежали
деньги и оружие, и, обойдя вниманием пистолет-пулемет, выбрал вместо этого
револьвер Кольта: ему нужно было оружие, на которое он мог положиться. Кроме этого,
он сунул в карман тяжелый охотничий нож и коробку патронов. И ключи от Четова
пикапа – у него было чувство, что на этот раз им лучше будет взять машину. Скоро
рассвет, а летающие сани – не самый скрытный способ передвижения.
– Не-а.
Она нахмурилась.
– Береги себя.
– Прошу, сядь, – Крампус пододвинул мешок, освободив ему место. – На пару слов.
– Я буду краток.
– Так.
– Джесс, твои песни – они тронули мое сердце… и не только мое. Видел ли ты, какие у
них были лица? Ты взял их всех за душу. Твоя муза исполнена волшебства.
Джесс, кивнув, улыбнулся. Волшебство. Ему это нравилось. Иначе как опишешь то
чувство, которое его собственные песни внушили ему прошлой ночью?
– О, да, конечно. Но музыка… Это была твоя муза. Я только помог тебе по-настоящему
увидеть ее, освободиться от собственных страхов, отпустить себя. Но даю тебе слово
– это твое искусство завораживало сердца.
– У меня тоже открылись глаза, – продолжал Крампус. – Потому что теперь я ясно
вижу: люди совсем не забыли, кто они такие. В глубинах их душ все еще тлеет тот
дикий огонь. Их нужно только немного подтолкнуть, чтобы высвободить их истинный
дух, – тут он радостно ухмыльнулся. – А я всегда буду рядом, чтобы их подтолкнуть…
в той или иной форме, какие бы игры ни затеяли боги.
– Джесс, когда взойдет солнце, настанет новый день… Это будет началом новой эпохи,
эпохи Йоля. Йоль распространится повсюду, моя паства станет многочисленной, – в
этом я уверен, – и я хочу, чтобы рядом со мной остались только те, кто желают
служить мне. Потому я намерен освободить Бельсникелей от их уз… вернуть тем, кто
этого пожелает, их человеческую плоть.
Крампус улыбнулся.
Джесс едва мог поверить собственным ушам. Он уже смирился с тем, что окончит свои
дни Бельсникелем.
Джессу думать было особенно нечего. Вернуться в свое собственное тело, и, может,
получить еще один шанс вернуть Линду – да он ради этого сделает все что угодно.
Он радостно кивнул.
– Твой нож.
Джесс порылся в карманах, выудил охотничий нож и дал Крампусу. Крампус вынул нож из
ножен, попробовал острие.
– Давай руку.
Крампус рассмеялся.
– И это все?
– Это все.
Джесс совершенно не чувствовал никакой разницы. Он осмотрел свои руки. Кожа была
по-прежнему усеяна серыми пятнами.
– Что это?
– Нет, – сказал Крампус и вскочил на ноги. Гери и Фреки оба подняли головы и
зарычали – низко, угрожающе. Падающая звезда летела прямо к ним, увеличиваясь в
размерах.
И тут до них долетел голос – едва слышно, будто шепот. «Крампус», – позвал голос.
Джесс скорее почувствовал его, чем услышал.
– Нет, это несправедливо. Почему они не могут подождать? Почему не могут дать мне
больше времени?
Два Йольских козла принялись фыркать, бить копытами в снег. Крампус подошел к ним,
выхватил омеловое копье с его стойки на санях. Постоял секунду, рассеянно почесывая
животным шеи и глядя на копье. Лицо у него было напряженное, взгляд отсутствующий.
Наконец он тяжело вздохнул, кивнул, будто приняв какое-то очень серьезное решение,
и быстро подошел к Джессу.
– Держи, – сказал он, подхватив со ступеньки бархатный мешок и сунув его Джессу в
руки. – Ключи? Мои отмычки все еще у тебя?
– Бальдр? Но…
– Джесс, поспеши. Поезжай прямо сейчас, или шанс будет упущен, – Повелитель Йоля
свел его вниз по ступенькам и толкнул за угол. – Иди! – крикнул Крампус. – Скорее!
Он все еще чувствовал холод затылком, все еще слышал поющие, торжественные голоса,
тысячи голосов, что гнались за ним. Джесс сосредоточился на том, чтобы не вылететь
в кювет, когда он на полной скорости сворачивал на гравийную дорогу. Он утопил
педаль газа в пол и полетел вперед, так быстро, как только мог, только бы выбросить
из головы голоса, только бы сбежать подальше от этих ужасных ангелов.
* * *
Шеф полиции Диллард заметил краешек солнца, встающего над горизонтом, и покосился
на часы; было едва за семь. «Вот дерьмо, никогда я отсюда не выберусь». Пожарные до
сих пор прилежно поливали из шлангов то, что осталось от церкви, – с точки зрения
Дилларда, это было пустой тратой времени, поскольку восстановлению здание явно не
подлежало. Он уехал бы еще пару часов назад, если бы не авария на дороге. Билли
Такер впилился в задницу какой-то девице, а потом подъехал Джонни Элкинз и врезался
в обоих. Ничего бы из этого не случилось, смотри они – все трое – на дорогу вместо
того, чтобы глазеть на пожар. Ноэля только что увезли на «скорой» с ожогами на
руке, которые он заполучил, пытаясь удержать миссис Пауэлл, когда та рвалась
обратно в церковь за каким-то драгоценным сборником гимнов. В результате Диллард
остался разгребать весь этот бардак в одиночестве, стараясь при этом удерживать
любопытных подальше от пожара.
От шерифа помощи ждать не приходилось – он отбыл еще пару часов назад, чтобы
прочесать со своими помощниками местность в поисках Джесса и его шайки. «Твою же
мать, этот сукин сын, должно быть, прямо сейчас разнюхивает, что случилось в гараже
у Генерала». И как будто всего этого было мало, Дилларду нужно было еще успеть
позаботиться о Линде и Эбигейл. «По крайней мере, они никуда не денутся… по крайней
мере, я на это надеюсь, – он почувствовал, как у него что-то сжалось в груди. –
Успокойся… Они никак не могли оттуда выбраться. Вот дерьмо, слишком много лишних
концов… слишком много концов». Диллард себя знал, он редко бывал на высоте, когда
что-то было не под контролем, а он и припомнить не мог, когда еще он настолько
терял контроль над происходящим. Он снял шапку, потер висок. Пожалел, что не взял с
собой побольше этих таблеток.
– Покажусь.
– Похоже, зеваки уже все разошлись по домам, – сказал Джон. – Не вижу особых
причин, чтобы ты стоял тут на морозе. Почему бы тебе не поехать домой и не поспать
немного. По моему опыту, лучшего средства от головной боли не существует.
* * *
Санта-Клаус выступил вперед.
– Мертвецы не должны разговаривать, потому что у них воняет изо рта, – ответил
Крампус.
– Похоже, боги не желают видеть меня мертвым. Видно, судьба моя теперь подвластна
их прихотям, и я навечно осужден играть свою роль.
– Задешево? – ответил Санта грустно. – Цена была больше, чем кто-либо мог
заплатить.
– И сколько раз твой бог захочет воскрешать свою ученую собачку? Подойди поближе,
мое копье не прочь это узнать.
– Нет, мой друг, не мне настала пора умирать сегодня. Бог этого не позволит. Быть
может, однажды мое служение будет окончено, но до тех пор я жертвую всем во славу
Ее.
– Хватит строить из себя мученика, это тебе не идет. Ты, Бальдр, именно ты злодей в
этой истории. Ты совершал бесчестные поступки, крал то, что тебе не принадлежит…
предал всех, кто помогал тебе. Судьба накажет тебя.
– Судьба? Бог? Какая разница? В любом случае, полагаю, я уже был достаточно
наказан. Когда-то я был как ты – полагал, что смогу выстроить свое собственное
царство. Выстроить его под самым носом богов. Вместо этого я выстроил себе тюрьму.
Тюрьму, из которой нет спасенья… Даже в смерти.
Крампус фыркнул.
– Смерть научила меня многому. Но вот в чем истина, единственная, которая что-то
значит. У Бога множество лиц… Множество обличий. Но какое бы обличье Она ни
приняла, Она – всегда… Всегда до, всегда после, – Санта резко рассмеялся. – И в
этом-то и шутка… Надо мной, над тобой, надо всем родом человеческим. Есть только
один Бог, и всегда был только один Бог. Все божества, которые были, и которые есть,
они все – одно, все – части Единого Бога. Мы все – лишь пешки в Ее великой игре. Мы
все служим Ей… Даже ты. А кроме этого, нет никаких ответов… Потому что этот –
единственный, который что-либо значит.
– Какая ахинея, будто прямиком из ослиной задницы! На тебе плохо сказалась потеря
головы. Давай, продолжай сочинять сказки, чтобы унять чувство вины, вот только не
нужно пытаться скормить мне твои собственные фантазии. Единственная истина, которая
что-то значит, – это то, что ты шут, недоумок, марионетка, вша на морщинистом лобке
твоего бога, – Крампус захохотал. – Да как ты вообще можешь смотреть людям в глаза?
Где твой стыд?
Санта вздохнул:
– Крампус, дорогой мой старый друг. Доводов рассудка для тебя не существует. И
никогда не существовало. Твоя наглость, твое невообразимое упрямство сделали тебя
слепым. Все мои усилия спасти тебя были тщетны, потому что ты не можешь расстаться
с прошлым, и потому ты обречен. И даже сейчас, перед лицом всех твоих неудач, ты
продолжаешь упрямствовать, не понимая, когда пора прикрывать лавочку.
– К сожалению, ты все так же не способен увидеть то, что у тебя под носом, – он
кивнул ангелам. Они вытащили из ножен мечи – мерцающие клинки серебристого света –
и шагнули к Крампусу. Волки, рявкнув, бросились вперед. Движения ангелов были
быстрыми и точными, а мечи – будто серебряные ленты, прочерченные в воздухе. Клинки
прошили волков насквозь; ни крови, ни ран – только громкий визг, и секунду спустя
на земле лежали два мертвых зверя.
– Опять смерть, опять убийства! – вскрикнул Крампус. – Сколько еще крови нужно
твоему богу, чтобы насытиться?
– Крампус? – позвала Изабель. Она стояла на крыльце, стиснув косяк, и глаза у нее
были удивленные и испуганные. Позади нее из двери выглядывали Чет и Вернон.
Послышался дикий вопль, и Випи с Нипи, протиснувшись мимо остальных, бросились на
ангелов с поднятыми копьями.
– Так, значит, сын великого Одина показал свое истинное лицо, прячась под юбками у
ангелов. Иди сюда, трус. Сражайся со мной!
– Я все еще стою! – издевался над ними Крампус, смеясь, как безумец. – Похоже, ваш
хваленый бог не так уж велик!
Крампус взревел, и этот рев громом прокатился по замерзшему лесу, так, что ветки
заколыхались, а с крыши церкви сошел снег. Звук этот заглушил ангельское пение. Они
дернулись, будто он их ударил. Крампус бросился на них, сшиб первого ангела с ног,
так, что тот повалился на второго, и оба упали в снег.
– Тебе никогда от меня не избавиться! – взревел Крампус, брызжа слюной. – Пока жив
хоть один человек… Потому что я – тот дикий дух, что дремлет у них в груди. И ни
ты, ни твой бог ничего не могут с этим поделать! Ничего! – пошатнувшись, он шагнул
вперед, нацелив копье в грудь Санты. Тот отступил, и раздражение у него на лице
сменилось страхом. Он споткнулся, упал, но, прежде чем Крампус успел покрыть
разделяющее их расстояние, на него вновь бросились ангелы. Они пронзали мечами
Повелителя Йоля, снова и снова, и их клинки прорезали в его теле дорожки мертвящего
холода. Мир начал тускнеть, теряя цвет, становясь каким-то прозрачным, и звуки
стали глуше, будто доносились из-за стены. И все же он шел вперед – шаг, еще шаг –
и каждое следующее движение давалось ему труднее предыдущего, потому что они
продолжали рубить и колоть.
Вся боль вдруг исчезла. Крампус обнаружил, что стал легким, невесомым, как воздух.
Он куда-то плыл. Мир теперь стал таким зыбким, что он еле различал очертания
окружающих его фигур, а голоса доносились, словно из тоннеля.
– Стой! – крикнул Крампус, но его голос прозвучал слабо, точно эхо. Никто его не
услышал. Ангелы одним ударом срезали Випи и направились к Нипи.
Что было дальше, Крампус не видел: серые фигуры, голоса, – все потускнело, исчезло,
и не осталось ничего.
* * *
Джесс выбрался на шоссе и понесся на север, к Гудхоупу. До этого самого момента он
был сосредоточен на одном: убраться подальше, а теперь вдруг до него дошло, что он
куда-то едет, и это «куда-то» – дом Дилларда.
Джесс подумал о том последнем случае, когда Диллард предложил ему сделать именно
это. Сколько раз он жалел об упущенном шансе? А если бы этот шанс подвернулся
снова, что бы он сделал? «Уж одно-то я точно сделаю: я прослежу, чтобы он никогда
больше не смог причинить вред Линде или Эби. – Крик Эбигейл эхом отразился у него в
мозгу; он снова увидел ужас в ее глазах. – По крайней мере, я прострелю ему колени…
Это должно его немного окоротить. Трудно бить женщину, сидя в инвалидном кресле.
Да, черт возьми, непросто».
Джесс ехал быстро, но аккуратно. Было утро воскресенья, так что, за вычетом пары
случайных фур, шоссе принадлежало ему целиком. Доехал он быстро, и очутился на
окраине города как раз тогда, когда на востоке забрезжил рассвет. В этот раз он
потихоньку пробрался к дому Дилларда по дороге, ведущей вдоль реки, и спрятал
машину в роще.
В кухне и гостиной горел свет. Сердце застучало чаще – дома кто-то был. Вдоль
изгороди Джесс прокрался сначала к сараю, оттуда – к гаражу. Заглянул за угол:
перед домом не было ни патрульной машины, ни «Субурбана». Старенький Линдин «Форд
Эскорт» все так же стоял на подъездной дорожке, и, судя по окружавшим его сугробам,
уже давно.
Джесс вернулся обратно за дом, решив, что зайти лучше будет через заднюю дверь
гаража. Дверь была заперта. Он вытащил связку отмычек, и первый же ключ повернулся
в замке. Он включил свет и увидел, что Диллардов «Субурбан» стоит внутри. Капот был
холодным. Джесс сделал глубокий вдох, понимая, что Диллард все же может быть дома.
Джесс бросился к коробке и открыл крышку. Внутри была шкатулка для украшений,
засохший букет, аккуратно сложенное кружево и какие-то женские мелочи. Поверх
кружева лежал свадебный портрет Эллен Дитон, в простой черной рамке. Эллен когда-то
и вправду была настоящей красавицей, и на фото она улыбалась ясной, радостной
улыбкой женщины, у которой впереди целая жизнь.
Джесс перевернул портрет, отогнул зажимы и вынул задник. На кружево выпало фото,
сделанное «Поляроидом». Джесс резко вобрал в себя воздух.
– Вот дерьмо.
Это тоже была Эллен, но женщина на поляроидном фото лежала на полу из золотистой
сланцевой плитки в луже собственной крови. Она смотрела в камеру широко раскрытыми
мертвыми глазами, и у нее было перерезано горло. Под обрывками блузки были видны
колотые и резаные раны, которые превратили ее грудь в нечто малоузнаваемое.
Джесс мельком оглядел ванную, сморгнул и посмотрел опять. Включил свет. На столике
под зеркалом лежали скотч и нож. Он задохнулся, немедленно поняв, что это означает.
Вдобавок он заметил свои собственные шляпу, отвертку и расческу, которые хранил в
пикапе. Еще через секунду до него дошло, что Диллард не просто планировал убить
Линду и Эбигейл, он еще собирался повесить все на него, Джесса. Он почувствовал
себя так, будто кто-то дал ему под дых. «Неужели я опоздал?» Джесс постарался
выкинуть эту мысль из головы, но его взгляд все время возвращался к ножу и скотчу.
– Нет! Твою ж мать, нет! – он метнулся из ванной обратно в гостиную. Где они? Тут
он заметил дверь в подвал, и сердце у него сжалось. – О, Господи! – он подскочил к
двери, откинул засов и бросился вниз по ступенькам, а перед глазами у него все
стояла фотография Эллен, кровавые лохмотья кожи у нее на груди. «Нет. Нет. Нет».
Джесс увидел Эбигейл, сжавшуюся в углу, глаза у нее были огромные и испуганные.
Джесс отпустил Линду.
Эбигейл разревелась. Джесс подхватил ее, крепко прижал к себе, зарывшись лицом в ее
волосы, и вдохнул родной запах. И в этот момент, в эту секунду ему больше ничего не
было нужно в целом мире.
* * *
Диллард въехал на свой участок, погасил фары и заглушил двигатель. Посидел еще
чуть-чуть, потирая переносицу. Все, что ему хотелось – это принять еще одну дозу
«Имитрекса» и залечь в постель часиков на двенадцать: единственный известный ему
способ избавиться от мигрени. Но это ему не светило. Только не при шерифе, который
сует повсюду свой нос. Ему надо было позаботиться о Линде и как можно скорее
вернуться в гараж Генерала.
Теперь, когда у него было время подумать, он понял: совсем не обязательно тащить из
сарая кувалду, чтобы достать девочек, достаточно пары инструментов, чтобы снять
стальную дверь с петель – на раз-два. Он вышел из ванной, направляясь в гараж, и
застыл. До него донеслись голоса. Диллард осторожно заглянул в гостиную – и
обомлел: дверь в подвал была распахнута настежь. Шаги. Кто-то поднимался по
лестнице. Он положил руку на пистолет. Выключил рацию и притаился в темном
коридоре.
Первой показалась Линда, за ней – Джесс, который нес Эбигейл, поддерживая ее одной
рукой, а в другой он небрежно держал пистолет. Эбигейл крепко уцепилась за Джесса,
прижавшись макушкой к его щеке.
Линда вскрикнула.
Джесс напрягся, и Диллард было уже подумал, что этот идиот попытается что-нибудь
выкинуть. Но этого не произошло: он только застыл и уронил пистолет на пол. Тот
упал на ковер с глухим тяжелым лязгом.
Эбигейл заплакала.
Диллард просто поверить не мог своей удаче. Все трое были у него в руках, и, даже
несмотря на мигрень, он не мог не восхититься этой идеальной ситуацией. Сначала он
пристрелит Джесса, а потом убьет девочек из его пистолета. А следователям скажет,
что когда пришел домой, то обнаружил Джесса, который стоял над трупами, а когда тот
хотел пристрелить и его, успел выстрелить первым. Просто, как апельсин. Да готовься
он заранее – и то не сумел бы организовать все лучшим образом. Абсолютно все люди,
как-то связанные с Генералом, будут мертвы, – и ни одного свидетеля, никого, кто
мог бы хоть как-то связать его с Генералом. Диллард не мог сдержать улыбки. Надо
просто застрелить Джесса поаккуратнее, а то есть риск случайно всадить в Эбигейл
пулю из своего пистолета, или залить ее кровью Джесса. Это все испортит – эксперты
никогда такого не пропустят.
Продолжая держать правую руку в воздухе, Джесс спустил дочку на пол и шепнул ей:
– Беги к маме.
– Руки держи на виду! – рявкнул Диллард. Линда опять подняла руки; они тряслись.
– И почему же это?
– Они на заднем дворе, Диллард. Весь отряд, и все вооружены до зубов.
У Дилларда кровь застыла в жилах; перед глазами встали изувеченные тела в гараже у
Генерала. Он был совершенно уверен, что Джесс лжет, и все же не удержался и кинул
взгляд в окно, выходившее во двор.
Диллард чувствовал себя как-то странно. У него горели щеки, слезились глаза. Он
попытался проморгаться и заметил, что у него дрожат руки. Может, виновата была
мигрень, может, недостаток сна, или просто нервы. «А может все это, вместе взятое»,
– подумал он.
– Если ты прямо сейчас выйдешь через переднюю дверь, – продолжал Джесс, – пока они
еще не здесь, то, может, тебе удастся выбраться отсюда живым. Но тебе лучше
поторопиться, они могут войти в любую секунду.
– Брехня.
«Он лжет, ты это знаешь», – подумал Диллард. И все же Джесс говорил так чертовски
уверенно. В глазах – сталь, и он был такой спокойный, будто это он держал пистолет.
Диллард вдруг очень отчетливо осознал, что это был совсем не тот Джесс, о которого
он вытирал ноги все эти годы.
– Какая фотография?
– Ты знаешь, какая. Та, на которой твоя жена с перерезанным горлом. Та, которую ты
хранил за свадебным фото.
«Кто-то меня заложил. Кто предатель? Кто? Они же все мертвы… А Чет? Что-то не
припомню, чтобы я видел его тело. Неужели Чет выдал его? Пистолеты, фотография…
Вашу мать, кто еще? Чет не любил Генерала. Он что, работал на этих ребят из
Чарльстона? Он сейчас там, снаружи?»
«Как… нет? Это же невозможно. Я же сам их сломал – я слышал, как треснули кости».
Ни в чем не было смысла. Кровь гремела у Дилларда в ушах, и голова, казалось, вот-
вот разломится пополам.
Джесс вынул из кармана руку. Пальцы у него были в каком-то сверкающем порошке.
Джесс встряхнул пальцами – теми самыми пальцами, которые должны были быть сломаны,
изувечены. Несколько песчинок попало Дилларду прямо в лицо; у него помутнело в
глазах, все вокруг завертелось. Джесс сорвался с места, и Диллард дважды спустил
курок, а потом он уже падал, падал во тьму.
* * *
Боль – глубокая, острая боль – выдернула Дилларда из темноты. Он вскрикнул, открыл
глаза, и обнаружил, что лежит на животе посреди гостиной. Шеф попытался сесть и
понял, что ноги у него связаны, а руки – в наручниках, за спиной. Палец на руке
страшно болел, горел, как в огне, будто кто-то его только что сломал.
Джесс сидел на стуле, из тех, что стояли у стола, и глядел на него жесткими, ничего
не выражающими глазами. У его ног с одной стороны лежал какой-то черный бархатный
мешок, а с другой – пластиковый пакет из ванной, из которого на ковер успели
вывалиться скотч, нож и молоток. В руке у Джесса был пистолет, смотревший Дилларду
прямо в лицо.
Когда-то, припомнил шеф, он дал Джессу пистолет и подначивал его выстрелить в него,
Дилларда. Он никогда бы не дал пистолета человеку, сидевшему сейчас перед ним.
Никогда.
– Это – за Линду.
Джесс встал, поднял с пола черный мешок и бросил у ног Дилларда. Тот тупо смотрел
на мешок, пытаясь понять, что здесь делает эта вещь.
– Сунь ноги в мешок, – приказал Джесс, и голос у него был ровный, лишенный всякого
выражения, как у палача, который просто делает свою работу.
– Я скажу тебе еще раз… Один раз, и больше повторять не буду. Сунь ноги в мешок.
Диллард заорал.
Диллард, как мог, сунул ноги в горловину мешка. Джесс подхватил край мешка и,
продолжая держать Дилларда на мушке, подтянул вверх, по ногам, до самого пояса.
Диллард застыл. Что-то было не так, что-то было совсем не так. Он почувствовал
холод, но не как от сквозняка, а будто погружался в холодную жидкость,
пропитывающую саму плоть. У него заныли зубы.
Диллард внезапно решил, что в мешок он не полезет. Что пусть лучше его пристрелят,
чем он полезет в этот мешок. Он попытался извернуться, дернул ногами, но никакой
опоры под ногами не было – будто он парил в воздухе. Джесс бросил пистолет, схватил
Дилларда за шиворот и рывком натянул мешок ему на руки. Диллард попытался
вывернуться, навалиться на Джесса всем весом, но вдруг понял, что рычаг у него
отсутствует. Джесс с легкостью запихнул его еще глубже в мешок, по самую шею, а
потом… а потом просто держал его там. Единственное, что еще удерживало шефа от
падения вниз, была рука Джесса, державшая его за шиворот.
Диллард услышал голоса, шепотки, будто шорох ножек насекомого, ползущего по полу. И
вой. Доносилось все это из глубины мешка.
– Говорят, человек может прожить без еды двадцать восемь дней, прежде, чем умереть
от голода. Я бы поставил на то, что ты продержишься по крайней мере тридцать. Это
будут тридцать дней в аду, тридцать дней мертвецы будут петь тебе свои песни. А
потом… Ну, а потом, наверное, ты присоединишься к их хору.
Диллард с усилием сел, от чего наручники впились ему в запястья. Пальцы задели
холодный металл, и поглядев вниз, он обнаружил, что сидит на склоне горы из монет –
одинаковых треугольных золотых монет. Гора исчезала в дрожащем мареве прямо у него
над головой. Это и есть выход, он был в этом уверен. Диллард попытался подобрать
под себя ноги, чтобы, отталкиваясь ими, заползти на верх кучи золота, но монеты
осыпались у него под ногами, и он заскользил вниз, все глубже и глубже во мрак.
Наконец, он сдался и затих, лежа на спине и тяжело дыша, пытаясь подавить рыдания,
пытаясь обрести хоть какой-то контроль над собой.
И тут он почувствовал их. Видеть он их не мог, но знал, что они здесь, что они
движутся вокруг него. Сперва – лишь легкий ветерок, взметнувшаяся над костями пыль.
И тут он услышал их – шепотки, зовущие его по имени. Звук нарастал, и ветер крепчал
вместе с ним. И тут он увидел их… мертвецов. Он увидел их исполненные муки улыбки,
их печальные глаза. И все эти мертвые глаза глядели на него, и все они так рады
были его видеть.
* * *
Джесс вглядывался в мешок, но видел лишь курящуюся тьму. Потом ему показалось,
будто он услышал крики – откуда-то издалека, и голос был очень похож на голос
Дилларда. Ему хотелось улыбнуться, но он вдруг понял, что его от всего этого просто
тошнит.
Джесс зашел в гараж, забрал поляроидное фото с Эллен, вернулся с ним в дом и
оставил на полу в гостиной рядом со скотчем и ножом. Ему хотелось быть уверенным,
что полиция точно обнаружит фотографию, чтобы они поняли, что Диллард был за
человек. Взял с кухни полотенце и протер фото, скотч и нож, чтобы не оставить
отпечатков. Потом прошелся по дому, протирая каждую поверхность, к которой он
прикасался. Это, наверное, была излишняя предосторожность, учитывая, что без трупа
не было и преступления. Если, конечно, какой-нибудь особо умный следователь не
догадается пошарить в глубинах ада.
Джесс забрал рацию Дилларда, свои вещи, которые шеф взял из его пикапа, подхватил
мешок Крампуса и вышел на улицу через гараж. Было утро, и солнце висело уже над
вершинами холмов, подсвечивая золотом поднимающийся с реки туман. Он зашагал было к
роще, где стояла машина, и тут услышал смешок. Джесс замер. На лужайке перед домом,
совсем рядом с ним, у саней, запряженных Йольскими козлами, стоял Санта-Клаус.
Ангелы, ужасные ангелы, стояли с обеих сторон от него.
Джесс покосился в сторону рощи, гадая, сколько он успеет пробежать, пока они его не
нагонят.
– Я бы мог вмешаться, но твое дело должно было быть сделано. Теперь в мире стало
немного меньше зла. Несмотря на то, что наговорил тебе Крампус, я не испытываю к
людям ничего, кроме любви… Мое добрые дела идут от самого сердца, – Санта протянул
руку. – Мешок.
– И мои ключи?
Джесс выудил из кармана куртки отмычки и тоже отдал. Санта, кивнув ему, забрался в
сани.
– Крампус мертв?
Ангелы смотрели на него своими осуждающими, грозными очами. Джесс понял, что вот
сейчас они отнимут у него жизнь, а может, и нечто большее. Но они только обратили
лица вверх и медленно воспарили в небо, исчезнув в слепящих лучах утреннего солнца.
Глава восемнадцатая
Божья воля
Джесс бежал сквозь рощу. Он попросил Линду дать ему час, прежде чем звонить шерифу
и просить его заехать к Дилларду. Велел ей сообщить полиции всю правду, в точности,
как все оно случилось, кроме последней части, когда приехал Диллард. Вместо этого
она должна была сказать, что им с Эби удалось выбраться самостоятельно, а потом они
поехали домой. И пусть полиция сама ищет объяснение всему остальному.
Джесс добрался до пикапа Чета и залез внутрь. Потом завел мотор и направился к
гаражу Генерала. Он планировал оставить там пикап Чета и забрать свой, хотя и знал,
что провернуть это может оказаться непросто. Кто знает, был ли его пикап до сих пор
там, где он его оставил, и на кого он мог там наткнуться?
Пикап все так же стоял на месте, и ему не встретилось ни души. Джесс стер свои
отпечатки с ключей Чета и с руля, взял рацию Дилларда и вышел из машины. Быстро
пошел к боковой двери, ведущей в гараж. Прихватив рукавом ручку, открыл дверь и,
миновав короткий коридор, замешкался перед внутренней дверью. Джесс знал, что он
увидит там, внутри. Он сглотнул и толкнул дверь.
Джесс вышел из гаража, запрыгнул в свой пикап. Ключи все так же торчали в
зажигании. Он повернул их, и в ответ раздался скрежет.
– Плохо дело, – сказал он, зная, что старенький «Ф-150» слишком долго стоял без
дела. Затаив дыхание, сделал еще попытку, нежно, потихоньку нажимая на педаль.
– Давай, ты же можешь.
* * *
Двадцать минут спустя он свернул на лесную дорогу, ведущую к старой церкви.
Остановил машину позади здания. Крампус лежал в снегу на спине, и в его густой
гриве сверкала изморозь. Випи неподвижно лежал лицом вниз рядом с Повелителем Йоля.
Рядом стоял на коленях Нипи.
Джесс, взглянув в лицо Повелителя Йоля, заметил, что даже в смерти с лица у
Крампуса не исчезла эта его кривоватая усмешка, будто у него еще осталась пара
козырей в рукаве. Но глаза у него были тусклые: ни следа былого огня.
– Гребаный стыд, – вырвалось у Джесса. – Просто гребаный стыд, и больше ничего. Где
Изабель? – спросил он, положив Нипи ладонь на плечо. Бельсникель огляделся, будто
вообще не понимал, где находится, и пожал плечами.
– Они его убили. И их убили. Как убийство может быть Божьей волей?
Джесс не ответил, только сильнее сжал ее плечи. Изабель вжалась лицом ему в плечо и
заплакала.
В какой-то момент Джесс заметил, что картонная коробка, где они хранили оружие и
деньги, все так же стоит рядом с пианино.
– Не знаю, – ответила она, не поднимая взгляда. – Когда Крампус упал… ну, оба они
просто дали деру… сбежали. Мне тоже, наверное, надо было сбежать, но я почему-то не
стала. Просто сидела и ждала, когда эти ужасные ангелы придут и убьют меня. Но они,
кажется, не особенно мною заинтересовались. Санта взял сани и улетел… и ангелы эти
тоже… улетели вместе с ним.
Она подняла на него взгляд, и Джесса поразило, какие ярко-зеленые у нее были глаза.
– Ну не могу я его вот так оставить, – сказала Изабель. – Это будет неправильно.
Джесс вздохнул.
– Нет, конечно нет. Нам надо бы найти местечко получше для Випи и старины Высокого-
и-Злобного. Нипи, ты что думаешь? Как тебе такой план?
Шауни кивнул.
* * *
Они погрузили Випи и Крампуса в кузов пикапа. Джесса поразило, что Повелитель Йоля
весил не так уж и много. Не то чтобы он был легким, и все же он будто усох, точно
тело было лишь пустой оболочкой без его могучего духа.
Они отвезли погибших в холмы, в те самые холмы, где Крампус был прикован в пещере
все эти годы. На то, чтобы перенести оба тела в пещеру, потребовались усилия всех
троих и добрая часть утра. Нипи подвел их к груде камней у дальней стены. На камнях
лежало копье Маквы и его плащ из медвежьей шкуры. Они положили тела рядом с Маквой
– Крампус в середине – и тоже навалили сверху камней. На надгробье Випи они
положили его плащ, но камни над Крампусом остались пусты.
Вместе они собрали охапку омелы, а потом Нипи срезал несколько тонких березовых
прутьев. Изабель связала их в пучок. Она разложила омелу вокруг Крампусовой могилы,
а на верх положила розги. К тому времени, как с этим было покончено, пошел снег.
– Нам надо выбираться отсюда, пока мы тут не застряли, – сказал Джесс. Изабель
кивнула, и они выбрались из пещеры. Нипи отчего-то замешкался.
– Вонючая старая пещера – это не твое место. На тот случай, если ты не заметил – ты
опять человек, ты простудишься насмерть.
– Я прожил множество жизней. Мне выпала честь служить могучему Духу Йоля. Если
Великие Отцы призовут меня к себе… я готов.
– И что, ты собираешься сидеть тут, пока не замерзнешь до смерти? Ну, это бред
какой-то, и я с этим мириться не собираюсь, – Изабель, вернувшись, села на камень
рядом с ним. – Если ты с нами не идешь, тогда, я так понимаю, мы оба будем сидеть
тут, пока не замерзнем до смерти. Как это тебе?
Нипи ухмыльнулся.
– Но почему?
Она замолчала и сидела так долгую минуту, но ответ так и не нашелся. Постепенно
упрямое выражение исчезло с ее лица, и она тяжело вздохнула. Потом встала и
хлопнула его по плечу.
Нипи кивнул.
Изабель было пошла прочь, но вернулась и обняла его. Нипи крепко обнял ее в ответ.
* * *
– Сюда, – сказала Изабель, указывая на маленькую церквушку.
Джесс въехал на стоянку. Было совсем немного за полдень, и на стоянке было полно
машин.
– Ты точно не хочешь, чтобы я тебя подождал? Что, если твоего сына там нет?
– Кто-то же там будет, – она стянула с шеи шнурок и сняла кольцо. Положила его на
ладонь. Посмотрела на него с минуту, а потом надела на безымянный палец. – Надо же,
влезает.
– Боишься?
– Боюсь, что когда я найду его, он не захочет со мной знаться. Вот этого я боюсь
больше всего.
– Знаешь, когда ты вот так вот появишься… Многим это не понравится. Люди не поймут.
Могут возникнуть проблемы.
– Пусть только попробуют помешать мне найти сына, – ответила Изабель, и Джесс вдруг
увидел, насколько она храбрая. Увидел ту девушку, которую Крампус любил называть
своим маленьким львом. Он ухмыльнулся:
– Наверно, – она ухмыльнулась в ответ и тронула его за руку. – А как же ты? У тебя
все будет в порядке?
– Пока не знаю. Нам с Линдой надо еще многое между собой уладить… Слишком много там
боли. Хотя, думаю, часть работы за меня уже сделана.
– Кто-то должен сказать этой женщине, как ей повезло, что ее так любит такой
человек, как ты.
Он рассмеялся:
– Стой, погоди еще немного. У нас еще осталось кое-какое незаконченное дело.
Джесс отодвинул в сторону заднее окно кабины и, потянувшись, достал из кузова свою
старую брезентовую спортивную сумку, вытащив ее из-под коробки со снастями.
Стряхнув снег, он положил сумку между ними, потом взял с пола картонную коробку и
открыл ее.
Он вывалил рабочую одежду из сумки, положил туда половину бабок, застегнул и сунул
ей в руки.
– Нет, должен.
– Хватит валять дурака, Джесс. Может, я и выгляжу, как ребенок, но мне уже за
пятьдесят. Веришь или нет, но что-то я все-таки соображаю.
Он похлопал по сумке.
Он вздохнул.
– Джесс…
– Да?
Он ухмыльнулся.
– Да не за что!
Изабель подалась вперед, и, к изумлению Джесса, поцеловала его в щеку. Прежде, чем
он успел как-то среагировать, она открыла дверцу и выпрыгнула из машина.
– Погоди, – крикнул он. – Господи, ты же сумку забыла!
Он протянул ей сумку.
Девушка вернулась, избегая смотреть ему в глаза, но он заметил, что по щекам у нее
текут слезы.
Она покачала головой, улыбнулась во весь рот и направилась к церкви. Джесс смотрел,
как она медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, поднимается по лестнице.
Положила руку на дверь, постояла так с минуту, потом, наконец, толкнула дверь и
зашла внутрь.
Джесс ждал почти час. Изабель не появилась, и он решил, что с ней, должно быть, все
было в порядке.
* * *
Вернон шел по рельсам вдоль по Коул-ривер, стараясь по возможности избегать
обледенелых участков на слежавшемся снегу. Он уже и забыл, каково это – по-
настоящему мерзнуть зимой, но теперь, когда он снова стал человеком, ему
приходилось идти, обхватив себя руками, и все равно его трясло от холода. Вернон
горько подумал, что, может, после всего, что ему довелось пережить, судьба
определила ему замерзнуть одному, здесь, на берегу богом забытой реки.
Вот уже почти сотню лет он был пленником здешних холмов, и наверняка все, кого он
знал, были давно мертвы; мира, в котором он жил, больше не существовало. Денег у
него не было, и бородач не знал, куда он, собственно, направляется, кроме как
подальше от Крампуса и этих ужасных ангелов. И все же он не мог согнать с лица
улыбку. «Я свободен! – он глубоко вдохнул, наслаждаясь этим ощущением. – Я могу
пойти, куда угодно. Делать, что захочу. – Он рассмеялся. – По крайней мере, пока я
не свалюсь от голода и холода».
Хортон, похоже, еще не открылся, но в окнах горел свет и рядом с домом стояла
машина. Вернон надеялся, что машина принадлежала Хортону, потому что вчера вечером
они неплохо поладили, и Вернон был практически уверен, что бармен позволит ему
войти и согреться, а может, даже даст ему чего-нибудь перекусить.
Бывший Бельсникель заметил, что молодые листочки на деревьях, трава и цветы увяли,
прихваченные морозом, будто сама природа горевала о Повелителе Йоля. Вернону
страшно не хотелось это признавать, но где-то в глубине души ему было жаль старого
козла, жаль, что тот встретил такой конец. Он вздохнул, поднялся на крыльцо и тут
заметил в окошке объявление, что заведению требуется повар. Прихватив объявление,
он зашел внутрь.
* * *
– Они не слишком-то довольны тобой, Джесс, – сказала Элли.
Она ухмыльнулась ему. Они с Джессом вместе ходили в школу, и ему всегда нравилось,
как она играет на гитаре, а однажды они даже спели вместе пару песен. Теперь она
работала на шерифа.
– Эту историю освещает каждое новостное агентство в стране, – сказала она. – Дышат
в затылок губернатору, требуют результатов. Слышал бы ты их по телевизору сегодня
утром – Си-Эн-Эн все разорялись насчет истерзанных тел и масштабных гангстерских
войн в сельской местности Западной Вирджинии, – Элли фыркнула. – Об округе Бун
говорили так, будто это какая-то страна Третьего мира.
– А, да, и самое последнее, – она вытащила из лежавшей перед ней стопки синюю
бумажку и протянула ему вместе с ручкой. – Нужен твой автограф, вот здесь, если
хочешь получить обратно свои вещички.
– Слушай, – сказал небрежно Джесс. – Мне кажется, я слышал, как кто-то говорил, что
Чет Боггз может иметь ко всему этому какое-то отношение.
– Все, что я знаю – он объявлен в розыск по всему штату. Но, похоже, никто его пока
не нашел.
Джесс подумал, что они зря тратят время, разыскивая Чета в Западной Вирджинии;
лучше бы им посмотреть в Мексике или даже в Перу. Вскрыв конверт, он достал оттуда
ключи и кошелек.
– Ставлю на то, что прямо сейчас он сидит в аду и жалеет, что не вел себя получше.
– Почему-то меня не удивляет, что он оказался в этом замешан. Что-то в нем было
такое… отталкивающее, – Элли наклонилась вперед и зашептала: – Никому не говори,
что я тебе рассказала, но, по всему выходит, они нашли железные улики насчет того,
что он был причастен к убийству своей жены.
– Да что ты говоришь!
– Нашли фотографию… ее… тела. Я ее видела, – она наморщила нос. – Страшное зрелище.
Очень надеюсь, что ты прав насчет того, что прямо сейчас Диллард гниет в аду.
Джесс встал, она проводила его до двери и выпустила в приемную. Когда Джесс вышел,
шериф с детективами прекратили разговор, и Райт бросил на него пронизывающий
взгляд.
– Смотри, не забудь, что я тебе сказал, Джесс. Тебе же самому будет потом легче,
если ты расскажешь обо всем, что знаешь, начистоту.
* * *
Джесс остановил машину перед домом матери Линды. Он теперь водил «Форд Рейнджер» с
полуторной кабиной, не новый, но получше прошлого, и деньги за него он выложил
целиком. Джесс припарковался, поднялся на крыльцо и постучал; минуту спустя
послышались шаркающие шаги.
Джесс кивнул:
– Да, постригся.
Джесс нахмурился.
– Ну, в любом случае, мне надо тебе кое-что сказать. Не знаю, каким боком ты
оказался замешан во всей этой заварушке, но… – тут она прикусила губу, подыскивая
слова. – Ну… Просто… Ну, то как это описывает Линда, похоже, она попала в очень
плохую ситуацию. Не знаю, что ты там сделал насчет Дилларда… и не надо мне знать,
но, Джесс… – тут Джесс вдруг понял, что она задыхается. Она тронула его за руку. –
Я хочу, чтобы ты знал… Я очень это ценю, – и тут она улыбнулась ему – улыбнулась
ему в первый раз. – А теперь схожу-ка я за Линдой.
– Миссис Коллинз, можете меня выручить? Погуляете немного с Эбигейл? Мне бы нужно с
Линдой поговорить, с глазу на глаз.
Она кивнула:
– Это я могу.
Джесс прождал, наверное, с минуту, но ему показалось, что все десять. Поймал себя
на том, что грызет ногти, и заставил перестать, сунув руки поглубже в карманы. Он
должен был в первый раз увидеть Линду, с тех пор, как они расстались этим утром у
Дилларда, и понятия не имел, какие у него шансы.
Линда открыла дверь и вышла на крыльцо. Они стояли молча, на расстоянии, и оба явно
не знали, что сказать.
– Хорошие ботинки.
– Ага… Линда?
– Да.
– Я еду в Мемфис.
Он кивнул.
– Линда, ты меня как-то спросила, как тебе в меня поверить, если я не верю сам в
себя. Ну, я тут недавно встретил… одного… ээ… очень высокого чувака, и… давай
просто скажем, что он мне на многое открыл глаза. В общем, короче, я тут пытаюсь
сказать, что я теперь правда верю в себя, в свою музыку… но еще я верю в нас…
больше, чем когда-либо. И я надеялся, что, может, вы с Эбигейл все-таки захотите
поехать со мной.
– Я не говорю, что будет легко, но я правда теперь другой человек. У меня отложено
немного наличных, но, что более важно… у меня есть план. Что скажешь? Как думаешь,
попробуем еще раз?
Она заглянула ему в глаза, и смотрела долго, будто что-то искала. Джесс так понял,
что она это нашла, потому что она кивнула.
Он улыбнулся, и она обняла его, обняла крепко-крепко, а потом он вдруг понял, что
она плачет.
– Шшш. Хватит об этом. Если мы поедем в Мемфис, значит, мы начнем все заново. А это
оставим позади. Договорились?
Глава девятнадцатая
Святки
Округ Бун, Западная Вирджиния
Год спустя
Восходящая звезда Нэшвилла Джесс Уокер собрал в субботу полный зал в качестве
хедлайнера Фестиваля Крампуса, который проводится в заведении «У Хортона», на
Третьем шоссе, неподалеку от Оргаса. Хортон Уайт, владелец заведения, сообщил нам,
что фестиваль устраивается в честь зимнего солнцестояния по древним святочным
традициям. В программе фестиваля – народные пляски, боди-арт, песнопения и мастер-
классы по игре на тамтаме, а главным событием вечера стал большой Йольский костер.
Лучшие костюмы получили призы. Мероприятия продолжались далеко за полночь.
– Может, и придет, – ответила она. – А может, и нет. Так ведь говорят. Правда?
Дети кивнули.
– Ага, – поддержала его девчушка. – И Чарльз тоже. Сьюзи говорит, она тоже его
видела, но я ей не верю. Она такая врушка. Но Чарльзу я верю, потому что у него
есть такая странная золотая монета.
– Да, – сказал мальчик, явно волнуясь. – И у Джоша тоже! Он ее в школу приносил, и
даже дал мне подержать, – он опять взглянул на мать. – Мам, а ты веришь, что
Крампус – настоящий?
– Нет, но если не веришь, это может и повредить. Джош сказал, если не положишь
Крампусу конфет, он сунет тебя в мешок и будет колотить.
– Ага, – сказала девочка. – И все ребята в моей школе говорят, что они оставляют
для него конфеты, ну, типа… на всякий случай.
Их мама заулыбалась.
– Ну, в таком случае, хорошо, что вы оставляете для него конфеты. Мне бы не
хотелось, чтобы кого-то из моих детей сажали в мешок и колотили.
– Ну, – сказала мама. – Если много людей верит во что-то, думаю, оно становится
настоящим. Верно?
* * *
В сочельник в округе Бун снег валил всю ночь, засыпав и Гудхоуп, и окружавшие город
холмы. Снег заметало в устье небольшой пещерки, приткнувшейся посреди скалистого
горного склона; кружась, словно в танце, снежинки оседали на пол, а несколько штук
даже долетело до дальней стены, до сложенного из камней холмика, вокруг которого
лежали увядшие ветви омелы.
Из-под камней послышался смех. Сперва тихий, словно шепот, он звучал все громче и
громче. А потом небольшой сугроб, который успело намести у входа в пещеру, принялся
таять. Сквозь снег проклюнулся бутон, и расцвел, покачиваясь, словно на ветру, в
такт какому-то неслышному ритму, а смех все набирал силу – глубокий, гулкий,
басовитый звук эхом разносился по пещере. Ветер и снег понесли звук вниз, в долину,
и на следующее утро люди клялись, что слышали его, клялись, это был Крампус,
Повелитель Йоля. И они говорили своим детям, чтобы те вели себя получше, потому что
Крампус… Крампус уже в пути.
Послесловие
В поисках Крампуса
Несколько лет назад моя жена Лори (человек гораздо более продвинутый, чем я сам)
навела меня на след демона, который расхаживает повсюду на Рождество и порет
непослушных детей березовыми розгами. Ясное дело, меня сразу очаровал этот
персонаж.
Мое увлечение этим рогатым чудовищем только выросло, когда я открыл для себя
старинные открытки, на которых оно радостно волокло в ад вопящих детей, посадив их
в бочку, или с сатанинским энтузиазмом било по попе пышных дам. Как его было не
полюбить?
Так начались мои поиски истоков этих двух рождественских фигур, на первый взгляд,
диаметрально противоположных. Двигаясь в обратном направлении, начиная с
современных представлений, и дальше, минуя все многочисленные разновидности Санты и
Крампуса, я проследил традицию Йоля до самых ее ранних, дохристианских корней,
связанных с зимним солнцестоянием. И мне бы хотелось поделиться своими находками с
теми, кому это интересно – с оговоркой, что, как это всегда происходит с древним
фольклором, существует множество версий, которые варьируются от страны к стране и
даже от региона к региону. Здесь я собрал самые распространенные версии, на
которых, собственно, и построена система архетипов этой истории.
Кто был первым, Санта-Клаус или Крампус? Можно, конечно, поспорить, что оба они
имеют общие корни, но разнообразные версии Крампуса появились гораздо раньше, чем
обладающие человеческими чертами, исполненные милосердия версии Санта-Клауса.
С самого начала Крампус служил олицетворением смены времен года: бог природы и
плодородия, гонитель злых духов, который в обмен на подношения даровал
благоприятные условия для роста нового урожая. Позднее он стал частью
развивающегося свода мифов и легенд Германии и Австрии. Эти мифы и легенды
распространились на территорию Хорватии, Чехии, Словакии, Словении, Швейцарии и
Северной Италии. Изначально Йольский козел был страшноватым существом, которым
пугали детей, дабы святочные традиции как следует соблюдались и впредь. Позднее
Йольский козел, или Крампус, стал ассоциироваться с подарками, вручаемыми к Йолю.
С приходом христианства Крампусу, как и многим другим рогатым духам природы, была
навязана роль демона или дьявола. Несмотря на то, что церковь – и некоторые
правительства – пытались несколько раз запретить празднества, связанные с
Крампусом, тот выжил, как и святки, и был адаптирован (или, как выразился бы сам
Крампус, украден) христианством, подобно большинству языческих традиций: украшение
дома вечнозелеными растениями, например, или подарки, оставленные в носках или
ботинках.
Округ Бун, Западная Вирджиния. Несмотря на то, что городка Гудхоупа на самом деле
не существует, многие другие места в этой книге основываются на вполне реальных
точках на карте округа Бун и окрестностей. Округ Бун привлек мое внимание благодаря
своей долгой истории и красочным персонажам, бандитам и музыкантам, таким, как,
например, «танцующий бандит» Джеско Уайт и его печально знаменитая семейка; поэт и
певец Билли Эдд Уиллер; и местный уроженец, легендарный человек-оркестр Хэсил
Эдкинс, о котором подробнее будет рассказано ниже.
Гери и Фреки. Волки Одина[17].
Перхта. Ведьма и/или женский дух, который обитал в зимней Баварии и Австрии.
Наказывала или награждала детей, в зависимости от их поведения в течение года.
Испания. Согласно одной голландской сказке, святой Николай живет где-то в Испании,
а в Амстердам прибывает каждый год на корабле, чтобы раздавать подарки хорошим
мальчикам и девочкам. Вполне понятно, почему Санта предпочитает жить в Испании, а
не на Северном полюсе.
Хэсил Эдкинс (1937–2005) знаменит такими песнями, как «Больше никаких хот-догов»,
которая включает в себя следующие поэтические строки: «Я отрежу тебе голову, и тебе
не съесть больше никаких хот-догов». А также известен бессмертными строками из
песни «Она сказала»:
Проводить время с Крампусом было сущим удовольствием. И теперь он стал мне гораздо
симпатичнее своего развеселого антагониста. От всей души надеюсь, что Крампус
продолжит свой путь по всему миру и вернет себе законное место Повелителя Йоля. И,
если вы разделяете эти чувства, пожалуйста, не забудьте с приходом святок оставить
в своих башмаках пару конфет – и кто знает, может, утром вы найдете в них золотые
монеты. А если не оставите… что ж, вас предупредили – Крампус уже в пути.
Бром
Святки, 2011 г.
Благодарности
Дайане Гилл и ее сверхъестественным – иначе не скажешь – инстинктам во всем, что
касается сюжета и персонажей, а еще – за ее нелегкую работу по загону моих мыслей
обратно в русло. Спасибо тебе, Дайана, за твое редакторское вуду.
Множество чудесных людей усердно работали над тем, чтобы эта история увидела жизнь.
Я выражаю глубокую благодарность за вклад в проделанную работу всем этим людям: Джи
Ян, Дейлу Робау, Пла Сзафрански, Ричу Экуан, Пэм Спенглер-Яффи, Шону Найколз,
Джесси Эдвардс и Уиллу Хинтон.
Вклейка
Маква
Випи
Нипи
Изабель
Джесс
Санта-Клаус
Перхта
Крампус
Сноски
1
В скандинавской мифологии брат и сестра, персонификация луны (Мани) и солнца
(Соль).
(обратно)
2
«Черные легкие» (также «болезнь шахтеров»; мед. антрокоз) – вид пневмокониоза –
необратимого и неизлечимого заболевания легких, вызванного длительным вдыханием
промышленной (в данном случае каменноугольной) пыли.
(обратно)
3
Рудольф – популярный в США рождественский персонаж, олененок со смешным красным
носом.
(обратно)
4
Государственный праздник в США, отмечаемый в четвертый четверг ноября. С этого дня
начинается праздничный сезон, длящийся по Новый год включительно.
(обратно)
5
Вид виски, при производстве которого используется т. н. «метод закваски» – около
четверти кубового остатка добавляют в новое сусло, которое еще не прошло брожения.
За счет этого вкус и аромат напитка остается постоянным и неизменным. Этим методом
изготавливается большинство марок виски США.
(обратно)
6
Индейский народ алгонкинской группы с юга Северной Америки, изначально живший в том
числе на территории современной Западной Вирджинии.
(обратно)
7
Сеть прачечных самообслуживания.
(обратно)
8
Даниэль Бун (1734–1820) – американский первопоселенец и охотник, участник Войны за
независимость США 1775–1783 годов. Один из первых героев Дикого Запада, после
смерти превратившийся в персонажа американского фольклора.
(обратно)
9
«Линэрд Скинэрд» – американская рок-группа, наиболее известный представитель и
популяризатор южного рока 1970-х годов.
(обратно)
10
Крис Крингл или Тайный Санта (англ. Secret Santa) – рождественская церемония
анонимного обмена подарками группой людей.
(обратно)
11
«Эта прекрасная жизнь» (англ. It’s a Wonderful Life) – кинофильм Фрэнка Капры,
снятый в 1946 году по рассказу Филипа Ван Дорен Стерна «Величайший подарок».
Фактически является американским аналогом фильма «Ирония Судьбы, или С легким
паром!», и начиная с 70-х годов регулярно транслируется в США и Великобритании в
рождественский сочельник.
(обратно)
12
Великий Дух, аналогия бога-творца у некоторых индейских племен.
(обратно)
13
Популярный герой американского телевидения, созданный актером озвучания и
карикатуристом Пинто Колвигом (1892–1967). Особую популярность получил в исполнении
Фрэнка Авруча (1928–2018), который играл его без малого 20 лет. Считается, что
именно Бозо вдохновил Стивена Кинга на создание монстра Оно.
(обратно)
14
«Оук Ридж Бойз» (англ. “The Oak Ridge Boys”) – американский мужской вокальный
квартет, работающий в жанрах госпел и кантри.
(обратно)
15
Нил Даймонд (род. 1941) – сверхпопулярный американский певец и актер.
(обратно)
16
Вилли Нельсон (род. 1933) – американский композитор и певец, работающий в стиле
кантри.
(обратно)
17
Постоянные спутники Одина, Гери («Жадный») и Фреки («Прожорливый») являются
одновременно атрибутами Одина, как бога войны, а также символами верности всех слуг
Одина верховному богу и его превосходства над прочими богами.
(обратно)
18
В скандинавской мифологии Хугин («Мыслящий») и Мунин («Помнящий») летают по всему
Мидгарду (срединному миру, обиталищу людей и великанов) и, вернувшись, сообщают
Одину о происходящем. Фактически являются воплощениями интеллекта и опыта.